Россия. Взгляд с Босфора Восточного

Эссе и статьи из книги

Туман на Казанскую

В проливе Босфор Восточный туман. Он выплывает, заволакивая старый Владивосток. Новый мост сейчас и не виден. Корабли деловито ― для них все это обыденно ― идут своим курсом. Остров Русский ― кто знал о нем еще лет десять назад? Мы-то, конечно, знали и жили на нем, как всегда. А сейчас мост на Русский остров ― это информационный повод для всего мира. Хотя сегодня вечером с мыса Эгершельда он совсем не виден ― размыт туманом. У нас тайфун ― это обычное дело. Мне лет шесть было, тайфун срывал крыши с домов приморского поселка Барановский, где стоял и наш небольшой домик. Впечатлило. Тогда по телевизору показывали «Волшебник Изумрудного города». Там девочка Элли улетела в ураган. Шестилетний я тоже допускал такую будоражащую мысль, что могу сорваться тайфуном далеко от приморской станции Барановский. Это было сентябрем. Арбузы, гладиолусы и красная икра ― начало приморской осени детства. Таких сентябрей нет нигде. Краски перемешаны, словно в акварельном рисунке пятилетнего ребенка. Живые красно-желтые, бордовые, зеленые, речные и морские... С галечной косы верховьев Уссури чувствуется запах кедра и спелого винограда ― ветер несет эти ароматы с разноцветных склонов сихотэ-алинских сопок. У прибоя залива Петра Великого предоктябрьский закат рисует сладкий июль. Сегодня как раз июль. Стоим у пролива Босфор Восточный после вечерней службы в Казанском храме Владивостока. Казанская икона Божией Матери ― покровительница всех нас, нашей России, и Ее Востока ― уже наступил Ее день. И вот, теплый туман и дождь ― Покров Божией Матери. От старого черного зонта, который был уместен в московский ливень, здесь совсем нет толка. Теплый дождь льет под углом со всех сторон. Потоки воды по асфальту ― это надолго. Здесь у нас все надолго, все затяжное. И автобус с «Маяка» долго идет до остановки «Некрасовская», моется на старых владивостокских улицах дождем тайфуна. А небо сегодня ― прямо на промокшей земле, на асфальте, на волнах пролива и бухты Золотой Рог. Здесь в Приморье небо нас любит. Оно всегда рядом, а в дождь его можно трогать руками. И сейчас даже июльская зелень в небе, в морском тумане...

2012 год

 

Океанский вечер накануне дня Всех Святых

Облака большие, темно-серые и фиолетовые. Океан, чуть нахмурившись, лениво вздыхает у скалистых берегов. Дыхание океана ― морская свежесть, смешанная с благоуханиями прибрежных трав, можжевельника и жасмина. На склонах приморских сопок ― ярко-желтые лилии. Они раскрашивают моросящие июньские дни...

Быстрая дорога с острова по мостам над проливом Босфор Восточный и бухтой Золотой Рог. Когда-то в детстве ездили к родственникам на Змеинку ― есть такое место во Владивостоке. Бухту Золотой Рог приходилось объезжать почти час, чтобы попасть на мыс Чуркина. Это еще в семидесятых годах было. Вечерний Владивосток в неоновых огнях. Поездки сюда из Уссурийска всегда казались праздником. С железнодорожного вокзала отправлялись на такси. Сияющий иллюминацией портовый город над океаном. Бывало, что добирались большим катером до бухты Диомид. Из трюма можно было наблюдать плещущиеся за иллюминатором волны...

Застраивающийся сегодня остров Русский в те годы казался загадочным и даже сказочным местом. Оттуда привозили камбалу и большой оранжевый шиповник.

Сейчас на остров есть мост. Из центра города до загадочных мест, где растет необыкновенно большой морской шиповник, на машине ― полчаса. И еще ближе ― мыс Чуркина. При самом въезде с большого моста на этот мыс стоит теперь новый Оперный театр ― Приморская сцена Мариинки. В антракт из панорамных окон театра ― романтичный художественный вид на вечерний город...

Сегодняшняя дорога ― с острова Русский до Покровского собора Владивостока. Всенощная. Служба в честь Всех Святых. В годы детства, когда еще не было Приморской Мариинки, когда восторг вызывал ночной Владивосток в ярких, размытых туманом огнях, и от причала в центре города ходил катер на Диомид, мы еще не знали, что есть Всенощная. Тогда мы, школьники советского Приморья, не знали, что есть Святые.

Вот Владыка Вениамин, который рос во Владивостоке, с детства знал о Святых. И о Христе знал. И крестик носил. Мама будущего Владыки зашивала ему крестик в майку, потому что, если на шее носить, то могли из школы выгнать и родителей сурово наказать. Владыка рассказывал об этом...

Сегодня Владыка Вениамин служит Всенощную. Помазывает теплым елеем.

«Кто такие святые? Да, это те, кто открыли себя для Бога. Бог все может дать человеку. Человек может достигнуть богоподобия. Нужно лишь впустить Бога в свое сердце...» ― Владыка сравнивает космическое небо с Небом духовным, которое усеяно духовными звездами ― святыми.

Как летит время из детства в годы, когда уже старость ближе, чем юность. Несется время. А здесь, во время службы, оно исчезает. Все святые ― они вне времени. Они смотрят через иконы, которые для нас ― окна в Небо. Святые в Вечности. И оттуда они с любовью откликаются на наши молитвы...

«Каждый из вас личность. Иван, Петр, Марфа, Мария... ― все мы личности, созданные Творцом, вызванные из небытия для вечной жизни с Богом» ― обращается к нам Владыка...

«Паки, паки, миром Господу помолимся!» ― взывает невысокий громогласный и седой старец ― протодиакон Николай.

Помолимся. Оставим время и обратимся в Вечность. Обратимся ко Христу, Его Пречистой Матери и Всем Святым.

Все Святые, молите Бога о нас! О нашем Владивостоке, Русском Приморье и о всей России!

...Океан. И на самом берегу ― город на скалах ― Владивосток. Дорога от Покровского собора на загадочный остров Русский. Дорога по мостам у облаков. Над праздничным океаном. Со Всеми Святыми...

2016 год

 

Москва. Храм Всех Святых на Соколе и священномученик Иоанн Восторгов

Москва всегда в сердце русского человека. Святая столица, в которой есть места, особо связанные с нашей Дальней Россией. Связаны не только названиями улиц ― Уссурийская или Амурская, ― но еще и духом людей, благословлявших и окормлявших движение русского народа на восток, к Океану.

Священномученик Иоанн Восторгов. Сколько просветительских трудов и молитвенных подвигов сотворил он ради утверждения Православия и России у Тихого океана. Отец Иоанн бывал и во Владивостоке, и в Хабаровске. Много писал, проповедовал о нужности переселения на восток. Он видел в этом большом деле великую миссию России ― нести миру Свет Христов...

 

* * *

...Розово-голубое небо и светло-золотые купола, вытянутые над зеленью московских тополей. Монументальные сталинские многоэтажки над широкой, пыльной и гулкой Ленинградкой. В глубь уютных дворов ― густые июльские скверы и парки. Сокол ― окраина старой Москвы. Удивительное расположение ― отсюда совсем рядом до Щукинской, до Серебряного бора. За двадцать минут при хорошем движении можно добраться даже до Крылатского. Там холмы и над ними ― старинный храм в честь Царицы Небесной. От Сокола недалеко и до Юго-Запада. По проспекту Вернадского ― в бывшую когда-то деревню Тропарево. Погостный храм Михаила Архангела ― чудесная церковь XVII века на противоположной окраине столицы...

Храм на Соколе с XVIII века. Тогда это было село Всехсвятское. Принадлежало оно грузинским князьям. Грузинская княгиня Дарья на месте разрушенной церкви выстроила большой храм, в котором и сегодня совершаются богослужения. Грузины считают его «своим». Хотя еще в 1398 году на этом месте стоял мужской монастырь Святых Отец Семи Вселенских Соборов.

Село Всехсвятское просуществовало до 1930-х годов. Русские деревянные дома в те годы еще стояли среди строящихся советских высоток. Глубокая, богатая история этих чудесных мест...

...Благоухающий прохладный парк на Соколе. Еще в конце девяностых прошлого века многие, кто гулял здесь, не догадывались, что ходят по старому кладбищу, по могилам...

...Июньской ночью 1998 года Москва оказалась под мощным ураганом. В парке на Соколе штормовой ветер побросал на землю огромные тополя. Как в тайге после тайфуна. И казалось, что кто-то незримо бродит и еле слышно вздыхает в этих еще неубранных буреломах. Тогда в этих местах еще не служились панихиды...

Старое кладбище. Позднее, уже в начале нынешнего века, здесь устроили мемориальный комплекс, посвященный погибшим и умершим во время Первой мировой войны... Братское кладбище на Соколе. Несколько тысяч наших русских. Часть настоящей России, Святой Руси покоится здесь, в прохладном парке...

В мае в парковых клумбах ― тюльпаны ― яркие, желтые, красные, сиреневые и белые. В январе ― пушистый снег, выпавший под вечер большими охапками, подушками и сопками. Сентябрьскими днями коричневые белки попрошайничают среди желто-зеленой листвы в остывающих лучах осеннего солнца.

...Июнь, июль и, может быть, немного августа в сегодняшних парковых сумерках. Таинственное место, где витают души наших православных предков. Какие они красивые, эти люди из старой царской России! Благородные, мужественные, русские. Многие погибли на поле брани. Офицеры, казаки... И Новомученики.

Когда большевики захватили Россию, начались расправы над русскими православными людьми. В 1918 году на Братском кладбище у храма Всех Святых представители «новой власти» проводили массовые казни.

Место у храмовой стены стало последним земным уделом священномученика Иоанна Восторгова. Красные террористы расстреляли мужественного священника, великого человека и сбросили в вырытый ров. Святой кровью освящена эта прихрамовая земля.

Протоиерей Иоанн был ближайшим сподвижником Петра Аркадьевича Столыпина. Горячо поддерживал его реформы. Проповеди, обращенные к переселенцам в Сибирь и на Дальний Восток, сказанные отцом Иоанном в начале прошлого века, и сегодня вызывают невероятный подъем. До нас дошло пять томов собрания сочинений протоиерея Иоанна Восторгова. Последним местом служения отца Иоанна был Покровский собор на Красной площади, где он являлся настоятелем...

Сегодня на месте убиения священномученика, прямо перед храмом, установлен большой крест...

...Вечерние краски июньского неба. Тускнеют блики на куполах. Приглушен шум с Ленинградки. Фонари в летней листве. Пустые скамейки парка и безлюдные улицы. Серая теплая ночь заволакивает уютные дворы. Рослые яблони, уже отцветшие и теперь поблекшие до августа. Через пару месяцев их красно-зеленые плоды будут падать на парковые тропинки. Тропинки среди могил, среди скромных холмов, с которых давно снесены кресты, и на которые положен городской асфальт. Тысячи русских людей. Их православные души здесь, в обезлюдевшем парке на Соколе. Стоят они пред Богом... Стоит у Престола Господнего наш русский святой Иоанн Восторгов. И, может быть, молятся они о России, о том, чтобы выстоять ей в разгорающейся битве с «мировым большевизмом»...

...Ночь в Москве и на Соколе. Закрыты ворота Всехсвятского храма. Закрыта подземная дорога ― метро. Почти стихла Ленинградка. Огни в высоких каменных домах. Огни фонарей. Отдаленные майские благоухания сирени и яблони. Даже в конце июня они доносятся из чудесной всехсвятской весны...

2015 год

 

Наше небо

Небо Осетии ― контрастный синий навес, растянутый на серых ледниковых вершинах кавказских гор.

— В Москве небо живое, оно ворочается, ― восторгается Артур, глядя в начале едва желтеющего августа поверх предзакатных куполов Новодевичьего монастыря.

Мне ближе родное приморское небо над Амурским заливом и пока непонятен восторг Артура.

В Куртатинском ущелье, у благоухающих яркими цветами вершин, небо, словно застывшее. Конечно, оно тоже живое, но какое-то неподвижное, как эти серые ледниковые скалы. Ближе к вершине хребта ― небольшая поляна. Густая, в рост, крапива и какие-то растения с большими резными листьями. Отсюда кажутся ненастоящими старинные аланские крепости из серого камня и домики в долине Фиагдона. Солнце обжигает лицо. Прохладный ветер, наполненный тонкими ароматами ярких цветов. Струи воздуха в полутонах благоуханий. Рядом облака. Иногда они падают под ноги.

— Орел, ― Артур устало указывает рукой в ярко-синее небо над вершинами. Там неспешно по-хозяйски плывет темно-серая птица.

Начало июля, а ночью прохладно, как в московском октябре. Из Владикавказа в ущелье дорога идет на подъем. И здесь в Фиагдоне мы довольно высоко над океаном, который не виден даже с такой высоты.

...Всего месяц назад я стоял на дощатом пирсе, уходящем в океанский залив. Это почти на той же широте, только на другом краю земли. Нашей русской земли. У берегов Японского моря все в полутонах, пастельных красках, нежной акварели. Мягкие облака над Амурским заливом в розовых пионах заката. Тающие силуэты океанских кораблей в бирюзовых волнах. Там на Дальнем Востоке ― глубины, здесь на Кавказе ― высоты. Приморье и Кавказ под крыльями Византийского орла.

Спускаемся среди ярких цветов и ароматного ветра. По мосту через бурный Фиагдон к монастырю. «Сколько жизней унесла эта река...» ― вспоминаю тревожные слова худощавого Алана. Не нужно переходить эту реку вброд, а ведь, может быть, придется.

Темно-серый каменный монастырь в просторном Куртатинском ущелье. За ним зеленые склоны со льдом, разлитым по вершинам. Долгие каменные ступени. И почти от входа видится знакомый Образ у амвона. Почему-то не верится ― Порт-Артурский образ Матери Божией в церкви Аланского мужского монастыря. «Откуда взяться здесь нашей Иконе?» ― глупый вопрос невольно застревает в голове. Порт-Артурская ― хранительница Дальней России. А рядом ― Моздокская...

Небо Владивостока, Москвы, Владикавказа... Наше небо, словно Покров Царицы Небесной над Россией.

2013 год

 

Прогулки по городу

Машина мягко притормаживает перед Покровским храмом. Сияют даже сквозь туман купола. Ранняя литургия. Уютный и теплый от зажженных свечей храм Иоанна Кронштадтского. Приглушенно читают Часы. Вместе с отцом Александром сегодня служит протоиерей Владимир. Отец Владимир из Окланда ― это в Новой Зеландии.

Широколицый, смуглый, с черной бородой и хитроватым взглядом, он сильно похож на китайца. Отец Владимир ― потомок забайкальских казаков, ушедших с нашей эмиграцией в Маньчжурию.

Служба закончилась. Отец Владимир успел уехать в гостиницу. Пришлось догонять. В светлом гостиничном холле передаю батюшке книги о крестном пути и твердой Вере тысяч русских, оказавшихся в двадцатых годах прошлого века в изгнании на греческом острове Лемнос.

Теперь уже никакой спешки. Спускаюсь от гостиницы по 1-й Морской. Воскресное утро свежего туманного цвета. Безлюдно. Старые дома напоминают дореволюционный Владивосток. Улица вымощена шлифованным камнем, по которому, кажется, сейчас с глухим стуком запряженные серые лошади неспешно покатят серебристое ландо. Силуэты слегка размыты, серы. Скорее это не серость, а легкая светлая пастель. Этот цвет будет на всем до полудня. Потом проявится синее небо, разольется солнце и засияет сине-голубым море.

Пока все только-только проступает. Кафе «Ностальжи». Никого. На стенах портреты Императора Николая Александровича и Императрицы Александры Феодоровны.

Из большого зала появляются немцы. «Vielleicht, vielleicht...» («Может быть, может быть...») ― отвечает седая немка с короткой стрижкой своей спутнице помоложе в затрапезном коротком пальто горчичного цвета. Немцы, хотя, возможно, они из Швейцарии, вызвали какие-то китайско-европейские ассоциации и растаяли быстрее, чем туман.

После чашки сваренного кофе, на утренней улочке, ведущей к бухте, уже не так прохладно. Все же хочется поднять воротник плаща.

Морвокзал ― здание цементного цвета. Гладкими колоннами оно выходит на бухту Золотой Рог, где далеким майским утром встал на якорь великолепный фрегат «Памяти Азова». Тогда с корабля на пристань Владивостока сошел Цесаревич ― будущий Император Николай II.

Теперь здесь все чаще бывают ярко-белые океанские лайнеры с иностранными туристами. Правда, сегодня причал пуст.

Вода в бухте, туман и небо ― все одного серо-стального цвета. Утро пахнет морем. Настойчивые крики чаек...

С причала морвокзала город почти не виден. Из тумана проступает берег, очертания ближайших домов. Четче видны корабли у Корабельной набережной. Мыс Чуркина тоже скрыт, прорисовываются лишь большие военные суда на той стороне бухты. И, конечно, заметны портовые краны. Воскресенье, но эти железные жирафы с выцветшими желтыми шеями работают ― грузят на причал перед морвокзалом контейнер. Глухой лязг тросов и цепей. Подходит небольшое пассажирское судно «Яков Бутаков». Корабль старый, выгоревшая черная краска на бортах местами облезла.

Рядом с морским вокзалом ― железнодорожный. Изящное легкое здание с бежевыми стенами и трапециевидными крышами, покрытыми будто бы зеленоватой патиной. И вокзал, и великая Транссибирская магистраль построены еще при Императоре Николае II.

На первый путь прибывает поезд «Советская Гавань ― Владивосток». Гавань до революции называлась Императорской. Прохожу по виадуку над скользящими вдоль перрона сине-голубыми и зелеными вагонами ― мне некого встречать здесь. Интересно, что поезд, как и подходивший корабль, почти не слышны. Похоже, звуки тоже скрыты туманом.

Площадь, где начинается Транссиб, неспешно наполняется людьми. Смотрю из окна зеленого автобуса № 7 на вокзал, чем-то напоминающий терем, и на витиеватые буквы «Владивосток» над входом. А ведь это копия Ярославского вокзала в Москве. Автобус идет по старым «питерским» улицам ― так похожи здесь архитектура и краски на невские зарисовки позапрошлого века. Не замечаю современных строений ― их заретушировал туман. Вижу прекрасный Владивосток ― уютный, врисованный в серые сопки портовый город с деревянными и каменными домами, лестницами и террасами. С золотыми крестами небольших церквей, парящих над туманом. И ведь все, что тронуло сегодня, ― это из того чудного города, который расцветал, может быть, похожим майским утром, на тихоокеанском берегу Российской империи.

Великое государство Российское жило здесь по своим державным законам, даже когда по всей стране уже давно утвердилась «власть советов». Земский Собор во Владивостоке и генерал Дитерихс ― последние символы теряющей здесь четкие очертания исконной России.

Той России, что в начале двадцатых годов прошлого века, словно в утренний туман, уходила с дальневосточных и забайкальских земель в Маньчжурию, а потом в Австралию, Америку, Новую Зеландию...

И, может быть, в недалеком будущем, после неминуемых потрясений, в пору которых уже вступила Россия, здесь на Востоке рассеется туман, и вновь разольется свет нашего преображенного, основанного на камне Православной веры Российского государства.

2012 год

 

Немцы на литургии Преждеосвященных Даров

Пятница ― литургия Преждеосвященных Даров. Долгая в длинных чтениях псалмов и великопостных песнопений... Под сводами Покровского храма Владивостока. Долгая служба. Больше пяти часов. В нашем Приморье службы намного дольше, чем в Центральной России. И солнце с семи утра. Литургия в солнечных лучах над океаном...

— Преждеосвященная Святая Святых! ― протяжно и громко возвещает игумен Антоний.

Уже в конце литургии в храм набились какие-то разноцветные, пестрые люди. Бесцеремонно принялись фотографировать, расхаживать и рассматривать образа. Толстый человек в ярко-зеленой куртке и красных штанах. Подошел к ковчежцу с мощами. Разглядывал, явно не понимая, что это. Взгляд и движения человека напоминали поведение механической куклы... Немцы. Немцы с большого океанского лайнера в бухте Золотой Рог. Надо же, всего лишь середина марта, а они уже гуляют по волнам мирового океана. Немецкие туристы как восковые фигуры. Один пожилой невысокий немец показывает другому на икону Царственных мучеников. Что-то говорят о Царице Александре. Что могут сказать эти немцы о святой Царственной мученице, оставившей навсегда свою Германию, став самой русской из всех российских цариц?

Хотя есть немцы, которые высоко чтут Царскую Семью и свою бывшую соотечественницу Царицу Александру. В Дармштадте, на малой родине Александры Федоровны Романовой стоит прекрасный православный храм. Две русские святые из немецкого рода Гессен-Дармштадтских родились в этом городке. Две святые сестры ― святая Царственная страстотерпица Александра и святая преподобномученица Елизавета. Государь Николай Александрович Романов построил в Дармштадте ― на родине своей супруги Александры Федоровны ― прекрасную церковь в честь святой Марии Магдалины. Земля и камень для храма привозились из России. Поэтому церковь в полном смысле слова русская и стоит на русской земле. Часть немцев из Дармштадта, принявших православие, и сегодня являются прихожанами этого храма.

На совсем короткое время немцы с океанского лайнера тоже оказались прихожанами православного храма. Во Владивостоке ― в городе, который в 1891 году освятил своим посещением Николай Александрович Романов, тогда еще будущий Император Всероссийский. А когда во Владивостоке в 1912 году задумали строить большой собор, строительство взяла под свое покровительство Царица Александра Федоровна Романова...

Да вряд ли обо всем этом знают эти несчастные немцы с океанского лайнера, зашедшего в бухту Золотой Рог. Они ведь даже не догадывались, что случайно попали на редкую церковную службу, на великое Благодарение Богу, на литургию Преждеосвященных Даров.

Хотя, может быть, коснулась их закостеневших европейских сердец святая великопостная молитва Русской Церкви.

2016 год

 

Прощеное воскресенье

Март. Серое и уже теплое небо в талом просторе. Талые воды, проступающие сквозь благоухающую весной землю. Белые, жесткие остатки, огрызки и пятна снега и льда. Склоны открылись пожухлой травой прошедшей осени. Упоение густым солоноватым воздухом океана. Тонкий край прозрачной зеленой воды промачивает крупный песок. Мягкий туман. Такой легкий, наполненный весенним солнцем. Золотые блики на слабых волнах Уссурийского залива. Вспыхивают и блекнут, как будто там, в океанской глубине играют чудесным светом какие-то большие неземные фонари. Солнце, укутавшись в мартовский туман, плавает над заливами и над нашим восточным Босфором. Весна. Весна Небесная и весна духовная...

— Пост ― это духовная весна, ― Владивостокский и Приморский митрополит, Владыка Вениамин напоминает чудесные слова Святых Отцов.

Литургия и проповедь митрополита в Прощеное воскресение в Никольском соборе Владивостока.

— Господь ― это Любовь. Там, когда мы умрем, не будут на весах взвешивать наши дела. Там мы будем стоять у черты, за которой Любовь. И как перешагнуть туда? Есть у тебя в сердце Любовь? Любовь к Богу, Любовь к ближнему..?

А еще Владыка рассказал историю, как когда-то четверо нагрузили тайно одному человеку в повозку камней. Так, что лошадь не могла двинуться с места. Хозяин повозки, когда обнаружил, не сильно расстроился. Камни выгрузил и поехал по своим делам. Прошло много лет. И вот эти четверо, уже седые, пришли к тому человеку. Пришли и рассказали историю с камнями, во всем признались и попросили прощения. А человек, тоже уже поседевший и состарившийся, улыбнулся им: «Да, я эти камни сразу выгрузил и простил. А вы их столько лет в сердце таскали...».

Прощеное воскресенье накануне Великого Поста. Простить ― это просто. Солнце в океане. Любовь и вечность. Коснулось солнце сердца и наполнило его. Растаяли обиды, растаяло обледеневшее сердце. Пост ― слезы покаяния ― живая влага талых обид...

Иеродиакон в золотых ризах ― земной поклон митрополиту. Просят друг у друга прощения.

И люди приморские, морские, коренные из Дальней России. Умиленные подходят к кресту. Целуют и просят прощения.

Три ангела сверху ― Святая Троица над царскими вратами взирает на нас из-под купола старинного Никольского собора царского Владивостока.

«Господь ― Он везде одинаков. И постоянна, вечна Его Любовь» ― из проповеди митрополита.

Прощеное воскресенье. Солнце над золотым океаном. Божественная Любовь над проливом и в мартовском небе. Над пожелтевшими, в белых пятнах старого снега, весенними сопками. Над имперским городом на берегу залива Петра Великого. Накануне Великого Поста...

2016 год

 

Самый священный иероглиф на Земле

Русь ― какое это мощное, глубокое и привольное слово! Вот китайцы, мыслят своими иероглифами ― попробуй, пойми их. И все же, каждый иероглиф ― это маленький образ, какой-то смысл. Это не буква, а совсем другое. Иероглиф может означать слово, а может и целое предложение. Но никаким иероглифом, или даже их большим количеством, невозможно выразить то, что содержит русское слово «Русь». Русь ― святая. Это так же ясно, как если мы говорим: Сергий Радонежский. Мы понимаем, что речь идет о святом.

Слово «иероглиф» переводится как священное письмо. Начертанное где-либо слово «Русь» ― это самый священный иероглиф на Земле.

Китайцы благоговеют перед кожистыми черепахами и страшными рыбами змееголовами, считая их священными. Все это понятно, ведь эти существа ― родственники дракона. А дракон для китайца ― самое священное. Что там в головах у этих жителей Поднебесной? Они едут на Святую Русь и там отравляют гербицидами святую землю, выращивая синтетические огурцы и помидоры. Они роют эту землю, вытаскивая из нее полезные ископаемые, опустошая ее. Поедают рыбу, змей, лягушек в таком количестве, что на Дальнем Востоке вскоре может наступить экологическая катастрофа.

А может Господь сделать так, чтобы китайцы отказались от своего дракона, плюнули на него трижды, отрицаяся от него? И осознали бы, что самое святое на Земле ― это Христос и Его святая Церковь, воплотившаяся в Святую Русь.

2015 год

 

Приморские мечтания о Святой Горе

Уже кончается июль. В Приморье природные движения очень глубоки. Они сильнее касаются души, чем где-нибудь в центральной России. Здесь гуще краски, ароматы...

Еще парит. Душно, и море несет теплые туманы. А как отчетливо из этого проступает осень. Необыкновенная осень ― дальневосточная, тихоокеанская. Весь год Приморье готовится к ней. И к началу августа заходит, как парусный фрегат, в эту бухту. Бухта приморской осени ― глубокая, южная, с синим небом и уже чуть желтеющим амурским бархатом, зелеными кедровыми шишками, розовым лимонником и фиолетовым виноградом.

И как мимолетно лето. Душное, будто тропическое, лето Приморья еще вроде бы в разгаре ― разлетается океанскими брызгами на пляжах Шаморы, бьет в твердый оранжевый песок горячей ханкайской волной, играет зелеными листьями манчжурского ореха в разморенной жарой тайге. А уже поспевают дикие яблочки, падают с ветвей абрикосы, едва заметно желтеет тростник на озерах.

Цветут лотосы ― розовый ковер больших с лепестками-лодками цветов на синей воде. Приморье выстилает лотосовые ковры золотой царице. Утята в протоке стали большими ― им уже скоро встречать осень и лететь вместе с ней. Хотя туда, куда уходит наша осень, им, пожалуй, не добраться.

Знаете, куда улетает приморская осень? ― На Святую гору Афон. Туда она приходит в ноябре. Там и живет всю зиму. С Афонских гор Эгейское море в ноябре, как наше Японское в конце августа ― синее, ровное до горизонта. Древний Афон. Ноябрьская тропа в монастырь Иверон так похожа на таежные тропы осеннего Приморья! Только здесь, на Святой Горе, это не просто утоптанная дорожка, а путь, вымощенный плоскими, поставленными на ребро вплотную друг к другу камнями. Тысячу лет вбивались эти камни в твердую глину. Каменный мост через поток чистейшего горного ключа. Шум переката, желто-бордовые листья в потоке и виноградно-бархатный воздух с Эгейского моря в горном распадке ― почти как в сентябрьском Сихотэ-Алине. Прозрачные ключи и заросли колючей ежевики. Темно-бордовые крупные ягоды в середине ноября под синим греческим небом среди едва желтеющей листвы грецкого ореха и высоченных кипарисов... Грецкие орехи ― это ведь разросшиеся наши маньчжурские.

Вот только там, на Афоне живет Византия. ― Вот откуда мы! ― невольно думаю, узнавая византийских двуглавых орлов на гигантском бронзовом паникадиле под сводом собора древнего монастыря Иверон. За каменными стенами порывы ветра ― штормовая ночь. Бухание тяжелой волны в гранитную пристань. Запах морской сырости и ароматного афонского ладана. Почти темно. «Кириеэлейсон, Кириеэлейсон, Кириеэлейсон!» ― разносится негромким эхом в соборе.

И даже сюда, к берегу Японского моря долетает византийское эхо. Бухта Золотой Рог и пролив Босфор Восточный ― голоса Второго Рима. Константинополь ― святой город, спрятавшийся даже в старом Имперском Владивостоке... Конечно, Владивосток уже не тот. Да, и Константинополем владеют турки. Но Византия жива! И на Афоне это особенно чувствуется.

― Матерь Божия с нами! ― благословил афонский старец на далекий путь во Владивосток.

И как похожи наша Порт-Артурская с Афонским образом Царицы Небесной! Только у нас Пречистая с образом Спаса Нерукотворного в руках попирает разломанные мечи на высоком берегу морского залива.

Может быть, когда Царица Небесная сломает все мечи, занесенные сегодня над Русским Приморьем, здесь появится второй Афон. И, как на Святой Горе, возникнут на сихотэ-алинских сопках каменные монастыри, в которых поселятся монахи, прославляющие Господа нашего Иисуса Христа!

Сейчас осень пока только-только проступает сквозь душные дни июльского Приморья. Духовная зрелость этого края еще впереди...

2012 год

 

Боярышник на тропе в Какобос

Боярышник крупными красноватыми ягодами в еще мягкой летней листве и большом-большом небе. В сине-голубом и бирюзовом. Бирюза ― это Эгейское море. Оно внизу у серых скал, по склонам которых ― древняя тропа. На острове Лемнос, где воздух пахнет Крымом, ― ветер с Мудросского залива. И уже свежо как в сентябре. Да ведь и так ― сентябрь. Лемносская осень ― это затянувшееся лето. Горячее солнце, зелень листвы и морская синева.

Ароматы трав по склонам гор разносятся ветром, как дым афонского ладана. Словно незримо здесь совершается богослужение. Тонкое напряжение в сухом сентябрьском воздухе. И это дерево боярышника с крупными алыми ягодами...

Тропа каменная, надежная. Она ведет к синему небу. В ангельских благоуханиях. Волна внизу гулко бьет в камни. Хотя здесь не слышен ее голос. И не видны бирюзовые брызги. Прозрачнее воздух. И небо ближе, чем море. Кажется, отсюда недалеко до Небесных врат в Горний Иерусалим.

Монастырь Панагия Какаботисса. Еще в XIV веке стал подворьем Великой Лавры Святой Горы Афон. Каменные монашеские кельи ― небольшие темно-серые пещеры. Просто выемки в скалах глубиной в пару метров. Издалека как будто пустоты в мягком сыре или свежем хлебе. Словно невзрачные входы в иной мир.

Тропа продолжается каменной лестницей к храму. Невысокие белые стены под прозрачным куполом голубого неба. Лишь над алтарем каменный навес небольшой пещеры. Тишина, всколыхиваемая ветром. Стекающая по скалам к морю небесная синева. Острые камни, зелень травы и кустов... Видимая реальность, кажущаяся только прикрытием, занавеской настоящего, самого реального мира ― иного. Вот здесь перед алтарем древнего храма Царицы Небесной открывается Вечность. Как это понять, как выразить?

Суровость монашеской жизни в скалах. В безмолвии на зимнем штормовом ветру. Страдание плоти и слепой души ради ее спасения. Ради жизни вечной в том, ином мире... Мученичество.

Благоухающий благодатный священный Лемнос ― остров мучеников. Красивые русские люди ― дети и взрослые, дворяне и казаки, аристократы Российской империи, перенесли здесь жестокие телесные и душевные муки. Чужой, каменный, покрытый колючками остров. Навсегда оставленная Россия, терзаемая бешеной силой революции. Ледяной ветер декабря на безжизненном мысе Пунда Мудросского залива Эгейского моря. Сюда в 1920-х годах выбросили англичане и французы наших русских беженцев, уходивших из Крыма от большевиков. Тысячи русских христиан. В голод, в болезни, без жилья, без пресной воды. Без России...

У алтаря святой обители Какаботисса невольные мысли о России, о русских мучениках... Чтобы быть со Христом, надо страдать. Почему так страдает Россия? Чем ближе к Богу, тем тяжелее жизнь видимая, телесная и душевная.

...Перед алтарем древнего монастыря без монастырских стен в высоких скалах святого острова Лемнос. Молятся о России души наших предков, телами ушедших в грубую лемносскую землю. Идет невидимая служба, наполняется небо ароматами ладана. И на этой святой службе стоят древние афонские монахи. Стоит святая Византия в ожидании преображения России. Стоят наши русские мученики. Стоят греки, сербы и все православные...

Яркие сочные ягоды боярышника в колючих ветвях. Как капли крови всех мучеников за Христа, за Святую Русь на святой земле греческого острова Лемнос...

2014 год

 

Настоящий Русский остров

Влажная наша приморская природа. Стало пасмурно и уже будто навсегда. Никаких признаков солнечного сухого и свежего августа...

Каждый день, час, не задерживаясь, несет в осень. Показались прохладные вечера, желтеющие у речного затона камыш и плывущий по тихой воде лист ясеня. Облака слабые, ненадежные. Чуть потянет северный августовский ветерок ― распахнется твердое синее-синее небо. Глубокое озеро легко проходит до дна луч предсентябрьского солнца. На дне песок, две ракушки и большая темная щука ― пошевеливает плавниками.

— Работать надо, работать, ― торопливо говорит маленький черный муравей, бегущий вверх, как по тропинке, по шершавому серому стволу старого дуба. Листья дуба темно-зеленые, отдают желтизной. Их слегка окропил сентябрь...

Старый паром подходит к Русскому около семи утра. Светлеет туман на темно-зеленых сопках. Хотя, набухшее от влаги небо моросит, затягивает сумерки, не пуская день. Час назад паром отходил от причала морвокзала Владивостока ― едва отступала ночь. Огни портовых кранов и кораблей вдоль берегов бухты Золотой Рог. На нашем судне всего пара машин, да человек десять пассажиров. Трое из них на палубе под моросящим дождем и мелкими морскими брызгами. Курит и с прищуром смотрит на волну бодрый морпех. Переставляет у борта свой допотопный велосипед невысокий с морщинистым лицом старик в кепке. Вышел из каюты подышать свежим ветром крупный круглолицый мужик.

Паром сбрасывает ход и тихо скользит по каналу вдоль острова Елена. Швартуемся. Ржавый борт опускается, но еще не касается бетонной пристани. Морпех легко и обыденно взбегает по приподнятому борту и спрыгивает на берег. За людьми на пристань выползают машины.

Старый монах ― его седая борода, в цвет утренним облакам, треплется морским ветром. Он садится за руль. Несколько минут едем на серебристом микроавтобусе к монастырю. Купола, как солнце, осветили пасмурное утро, колокольный звон сбросил дремоту. И внезапно на остров сошла волна праздничной радости.

Далеко, на другом краю России ― полночь, а у нас начинается литургия. Чудесный день на берегу Тихого океана и во всей Вселенной ― День преподобного Серафима Саровского! И монастырь на острове Русском в честь святого Серафима. Монахи и миряне выстроились под теплой моросью и влажными листьями невысоких дубов у входа в храм. Льют радостный звон колокола. Ступает с пастырским посохом Владыка Вениамин...

В храме еще полумрак. Образа. Святые Царственные Страстотерпцы, Порт-Артурская, преподобный Серафим Саровский... Икона батюшки Серафима в праздничном убранстве ― в белых лилиях.

Стасидии ― стулья с высокими спинками и подымающимися сидениями, как в монастырях на Афоне. Во время службы не чувствуется усталость и не хочется присаживаться на стулья.

— Радость моя, ― обращался ко всем Святой Серафим ― великий молитвенник за землю Русскую. И мы чувствуем эту радость, стоя здесь на краю Русской земли, на ее острове ― нашем Русском острове.

Почти штиль. Самое начало августа, а вода по-осеннему тихая и прозрачная. И воздух уже пахнет сентябрьским бархатом. Теплое, мягкое Японское море дремлет у берегов каменного острова Русский. Здесь дубняк и заросли шиповника с огромными уже розово-красными ягодами.

После праздничной трапезы ― обратно в город. Паром пойдет только через два часа. Надо бы пораньше. В полукилометре отсюда отходит небольшая ржавая баржа. На нее вмещаются четыре джипа, на корму можно взять еще несколько пассажиров. «По полтиннику с носа», ― говорит капитан.

Через полчаса швартуемся у маяка на мысе Эгершельда. Вдали от моря цветут гладиолусы, поспевают арбузы. Здесь небольшие кусты и трава, стрекозы потрескивают крыльями над скалистым мысом. Теплая волна уже не лениво, а бодро, по-сентябрьски звонко бьет в камни. Теперь жарко. Почему-то запах моря здесь острее, чем на острове. В заливе военный корабль ― на корме пушка, на носу машет руками матрос в оранжевом спасательном жилете. У мыса толкутся баржи ― перевозят на остров машины. «Вход на пляж бесплатный» ― вывеска над воротами прибрежной зоны отдыха на Эгершельде. Стрекозы трещат, как игрушечные китайские вертолетики, ― сверкают перламутровыми крыльями на солнце. Загорелый приморский мальчишка лет пяти бредет с палкой в руках по каменистому берегу. Рядом с ним дед ― похоже, бывший капитан ― что-то солидно рассказывает внуку.

Долго иду вверх по пыльной дороге. Жаркое тихоокеанское солнце первого августовского дня. Почти поднялся. Внизу синеет пролив Босфор Восточный, вырисовывается мост, который сегодня открыли. Это мост на остров Русский. Когда-то весь остров был крепостью. Сегодня здесь осталась лишь одна крепость ― духовная ― монастырь святого Серафима Саровского. И как будто все на Русском острове, кроме монастыря, стало нерусским по своему духу.

...Большие океанские корабли кажутся крохотными в синем просторе Тихого океана. А какие крохотные мы в этом вселенском просторе! Маленькие муравьи. И каждый из нас ― капитан, ведет корабль своей души по пути, известному одному Богу. Правильный курс нам указывают маяки ― наши Святые. И святой Серафим Саровский помогает нашим русским душам идти к надежному берегу. Всей России помогает. Россия, за которую молится преподобный батюшка Серафим, ― это и есть наш настоящий Русский остров.

2012 год