«Моя жизнь была рискованной Одиссеей, вечной попыткой пробиться на волю между молотом и наковальней, а точнее — НКВД, гестапо и другими подобными сектами и организациями. Я устоял, но с какими потерями, мой друг, с какими потерями!». Этот горький итог, подведенный самим Иваном Лукьяновичем Солоневичем, описывает его жизнь точнее любой биографической книги. Жизнь-Одиссея, жизнь-борьба, она забрасывала его в карельский концлагерь, Финляндию, Болгарию, Германию времен Третьего рейха, английский лагерь для перемещенных лиц... Постоянная смена мест жительства и способов заработка, страх за близких и существование «под колпаком» спецслужб — эти условия, через которые прошли сотни тысяч советских граждан, в случае Солоневича были определены не столько прихотью судьбы, сколько его взглядами, выстраданными и сформировавшимися на собственном печальном опыте.
Всю свою жизнь Иван Лукьянович вел самоотверженную и неравную борьбу с «диктатурой бессловесности», как он назвал социализм, единственным доступным ему способом — словом. «Диктатура сволочи», «диктатура импотентов» — названия были разными, враг оставался прежним, и в одноименных произведениях, как и во всех его трудах, он обрушивался на него со всей мощью своего публицистического и писательского таланта. Его монархические убеждения, прямолинейный бойцовский характер и неприятие «полутонов» в противостоянии большевикам сделали жизнь в Советском Союзе невозможной для него и, впоследствии, не дали ему прижиться и стать своим в эмигрантской среде Русского Зарубежья. Доносы, слежка и отсутствие уверенности в завтрашнем дне, к сожалению, не остались в прошлом после невероятного побега семьи Солоневичей из СССР в 1934 г., омрачая жизнь и отнимая силы на ненужную, бессмысленную «мышиную возню».
Когда в 1948 г. Иван Солоневич, находясь в лагере для «дипийцев» (от англ. displaced person, DP — перемещенное лицо) в английской оккупационной зоне Германии, получил для всей семьи — жены Рут, сына Юрия, невестки Инги, внуков Миши и Улиты — визы в Аргентину, эти драгоценные бумаги были не просто билетами на другой конец света, они означали новую жизнь вдали от послевоенной разрухи и, как хотелось верить, цепких лап и вездесущих ушей советской разведки. Однако Аргентина времен перонизма оказалась не самым подходящим пристанищем для Солоневичей: аргентинское Русское Зарубежье, отнюдь не являясь авангардом борьбы с коммунизмом, в то же время обладало всеми негативными чертами европейской эмигрантской среды: тайное соперничество, открытая вражда, доносительство, разобщенность. На пять тысяч русских эмигрантов в Буэнос-Айресе приходилось под два десятка общественно-политических организаций и выпускалось 7 газет.
Не прошло и двух месяцев с приезда Ивана Солоневича в Аргентину, как в свет вышел первый номер новой газеты «Наша страна». Возобновив связь со своими прежними читателями и обретя новых единомышленников, Солоневич с удвоенной энергией погрузился в творческую деятельность и общественно-политическую жизнь. Но ему не суждено было задержаться здесь надолго: старые сплетни и слухи о связях Солоневича с НКВД постепенно просачивались в ряды активистов новой волны русской эмиграции. Финал короткого «аргентинского периода» жизни Солоневича печален и показателен: эмигрантская масса на время обрела единство, но не для служения интересам России, а для поступка в духе столь рьяно порицаемой ими советской действительности — множество доносов легло на благодатную почву аргентинского авторитаризма, и в июле 1950 г. Солоневичу было предложено покинуть страну в трехдневный срок. Чтобы не терять газету, успешно выходившую третьим по размеру тиражом во всем Русском Зарубежье, чета Солоневичей решила перебраться в соседний Уругвай.
Чтобы повторить путь Ивана Солоневича из Аргентины в Уругвай, нужно сесть на речной паром, который спустя три часа неторопливого плавания по коричневым водам реки Ла-Плата прибудет в порт Монтевидео. Солоневич прибыл в столицу Уругвая в конце июля 1950 г., в южном полушарии была зима. Холодный и сырой Монтевидео, продуваемый всеми океанскими ветрами, казался не самым гостеприимным местом для новоприбывших переселенцев. И главное, в нем было тихо. По сравнению с Буэнос-Айресом Монтевидео казался сонным провинциальным городишком — население всего Уругвая составляло лишь две трети населения аргентинской столицы, едва превышая два миллиона человек!
Со стороны может показаться, что после всех скитаний Солоневича Уругвай явился для него той самой долгожданной тихой гаванью в конце пути, ведь последние три года его жизни, проведенные там, были единственным относительно спокойным временем, выпавшим на его долю. Однако для самого писателя вынужденная «ссылка» в Уругвай на первых порах была мучительной: если уж Аргентина казалась ему слишком далекой от эпицентра борьбы с коммунизмом, то Уругвай — тем более.
И хотя здоровье Ивана Лукьяновича все больше ухудшалось — прогрессировала застарелая болезнь желудка, а душевному равновесию был нанесен серьезный удар необходимостью снова менять только-только устоявшийся уклад жизни и бросить налаженную работу в редакции созданной им газеты, он отнюдь не грезил покоем. В ответ на совет друга и соратника Всеволода Левашова-Дубровского, возглавившего редакцию «Нашей страны» после отъезда Солоневича, снизить накал полемики, чтобы уберечь газету от закрытия, Иван Лукьянович писал: «Нужно рисковать и дальше — обдумав этот риск, принимая во внимание опыт. Газета всегда держалась яркостью и смелостью. <...> Кроме того, получается впечатление, что “им” все-таки удалось зажать мне рот — это губит весь “престиж”: напугали, наконец...».
В 50-е годы русская община Монтевидео была немногочисленной и сосредотачивалась вокруг Русского дома на тихой тенистой улице Constituyente. Сейчас на этом месте не найти никаких намеков на то, что когда-то здесь располагался центр русской эмиграции. Честно говоря, и сам дом 1722 найти весьма проблематично — уругвайцы достаточно вольно относятся к нумерации домов. Так, соседние (вплотную стоящие друг к другу) дома вполне могут иметь номера 1766 и 1774, а таблички с этими самыми номерами с большой долей вероятности будут отсутствовать вовсе.
Прибывший в Монтевидео Солоневич не стремился влиться в местную эмигрантскую среду и держался обособленно, однако на первых порах в незнакомой стране не выжить в одиночку. Вскоре после его приезда писателя приютила у себя на ферме в департаменте Сориано Валентина Евгеньевна Леонтович-Неелова. Эта история является очередным примером удивительных и непредсказуемых хитросплетений судьбы: Валентина была дочерью участника Белого движения, генерал-лейтенанта Русской императорской армии Евгения Александровича Леонтовича. В 1914–1917 гг. Леонтович был начальником 3-й кавалерийской дивизии, а сменил его на этом посту генерал-майор Василий Викторович Бискупский, который впоследствии стал одной из ключевых фигур русского эмигрантского общества в Германии 20–30-х годов, возглавив Управление делами русской эмиграции. Солоневич не раз посещал Бискупского во время своего пребывания в Германии, не подозревая, что много лет спустя дочери однополчанина Бискупского суждено поддержать Ивана Лукьяновича в первые тягостные месяцы его пребывания в Уругвае.
В Сориано Солоневич дожидался жену, задержавшуюся в Буэнос-Айресе, и постепенно привыкал к жизни в новой стране. Уругвайская глубинка мало чем отличается от аргентинской, однако в Аргентине публицист лично занимался изданием «Нашей страны», а находясь в Сориано, он не мог не ощущать оторванности от своего детища и от антикоммунистической борьбы в целом. Иван Лукьянович писал своему сыну в октябре 1950 г.: «Сориано, конечно, дыра, но очень хорошая дыра. <...> Мы стоим у какого-то порога. Нужно во что бы то ни стало сохранить бодрость духа». Когда приехала Рут, Солоневичи перебрались в городок Атлантида, расположенный на побережье в часе езды до столицы.
Въезжая в Атлантиду со стороны Монтевидео по шоссе генерала Либера Серени, не сразу понимаешь, что ты попал в город. Однообразные сельские пейзажи тут и там начинают разбавлять маленькие домики, машин становится чуть больше. Вдоль побережья застройка гораздо плотнее, по уругвайским меркам там располагается элитный квартал, причем его элитарность определяется отнюдь не качеством этого жилья, а лишь близостью к воде. Зимой ветры с Атлантики продувают эти домики так, как будто они сделаны из картона, а изнутри их необратимо и беспощадно покрывает плесень. Но бóльшую часть года обитатели этих домов живут беззаботной жизнью курортного городка, выходя на закате попить мате и пообщаться с соседями на длинном пляже, протянувшемся через всю Атлантиду.
Один из таких домов арендовали Солоневичи. Рут тепло вспоминала их последнее пристанище: «Мы переехали на побережье и сняли хороший маленький домик с садом. В пяти минутах ходьбы от дома было море». Неужели мечта Солоневича о домике, пруде и рыбалке, о которой вспоминал Юрий, наконец, сбылась, только в латиноамериканских декорациях?
Стремление быть услышанным и не прерывать свой диалог с читателями способствовало необычайному творческому подъему: в последний, уругвайский период его жизни Солоневич, наконец, завершил главный труд своей жизни — «Белую Империю», переработанная версия которого получила впоследствии название «Народная монархия». Кроме этого, он не прекращал писать для «Нашей страны» статьи и главы романа «Две силы», который, к сожалению, он не успел дописать до конца. Времени и сил едва хватало, чтобы осуществлять все задуманное. «Роман пишется с великим трудом и большими перебоями, — о качестве его я уж и не говорю», — писал Солоневич незадолго до смерти. Его писательская и публицистическая работа велась непрерывно и неустанно, как, впрочем, и всегда, однако в Уругвае ей стала присуща некая лихорадочность человека, который боится не успеть высказать все, чем он хочет поделиться с миром. Эту новую черту в отце заметил Юрий, посетивший отца в последний раз по пути в США в конце 1952 года. «В его разговорах, а говорить с ним уже все последние годы можно было только о политике, было еще больше злобы, еще больше ненависти. Все “постороннее” просто перестало его интересовать».
Несмотря на внешнее благополучие уругвайского быта Солоневичей, в 1953 г. они занялись получением визы в Соединенные Штаты. Сведения об их положении, в том числе и финансовом, противоречивы: в книге И. Воронина «Гражданин империи. Очерк жизни и творчества Ивана Лукьяновича Солоневича» приводится цитата самого Солоневича: «По сравнению с тем, что я пережил в Уругвае — концентрационный лагерь кажется мне домом отдыха. <...> Все это по преимуществу от безденежья». В то же время в книге серии ЖЗЛ К. Сапожникова «Солоневич» говорится, что их финансовые заботы были частично сняты благодаря помощи бывшего русского офицера Вадима Степановича Макарова, переводившего на имя писателя по 200 долларов ежемесячно. Как бы то ни было, разрешение на въезд в США было получено, во многом благодаря личному содействию Игоря Ивановича Сикорского, но судьбе было угодно распорядиться иначе.
Болезнь Ивана Лукьяновича перешла в критическую фазу неожиданно. Весной 1953 г. невыносимые боли в желудке заставили его обратиться за медицинской помощью. К запущенной язве желудка неожиданно добавился еще один диагноз — тяжелая анемия. Из государственной больницы, куда его устроили русские знакомые, он сбежал на четвертый день, не дождавшись полноценного обследования. В заметке «Осложнение» на страницах «Нашей газеты» от 4 апреля 1953 г. Солоневич со свойственной ему прямотой описал сложившееся бедственное положение: «В общем, дело обстоит так: пока будет применяться паллиативное лечение, ибо для настоящего денег нет». Эта новость была воспринята читателями Солоневича как призыв о помощи, и со всего мира в редакцию стали приходить письма с купюрами и денежные переводы. Отчет о получении этих, чаще всего очень небольших, сумм велся на страницах газеты: «7 долларов, 10 аргентинских песо, 5 долларов...»
14 апреля Солоневич был помещен в одну из лучших частных больниц Монтевидео — Итальянский госпиталь. Ему предстояли обследования и переливания крови, а через неделю врачи окончательно подтвердили необходимость немедленной операции по удалению опухоли в желудке. Иван Лукьянович не подозревал, что у него неоперабельный рак желудка, врачи сообщили об этом только его жене за несколько дней до операции. Она скрыла от него правду, и эти дни в больнице он провел, строя планы на будущее и сетуя на вынужденный перерыв в работе. Нежелание омрачать его последние дни мыслями о смерти можно понять: оно было вызвано бесконечной любовью Рут к своему мужу, которая не вызывает ничего кроме уважения, но не лишила ли она его тем самым возможности составить «политическое завещание», еще раз обратиться к своим сторонникам с последними, самыми важными словами?
Операция была проведена 24 апреля. Врачи сделали все возможное, чтобы сохранить ему жизнь, но спустя час после операции, когда Иван Лукьянович уже пришел в себя после наркоза, его сердце неожиданно остановилось.
Итальянский госпиталь и по сей день считается одной из лучших частных клиник Монтевидео. Расположенное в самом центре города на бульваре Артигаса, это монументальное здание, построенное в 1890 г., неизменно привлекает внимание туристов. Персонал больницы настолько привык к иностранцам, осаждающим приемный покой в тщетной надежде выяснить, что это за музей, что меня, вошедшую с фотоаппаратом на шее, встретили сразу вопросом «Вы знаете, что это госпиталь?». После того как я заверила молодую сотрудницу в том, что я всецело осознаю, где я нахожусь, последовал вопрос о цели моего появления.
— Здесь больше полувека назад умер известный русский писатель.
Девушка молча смотрела на меня.
— И… чем я могу вам помочь?
За мной уже начала собираться очередь.
— Наверно, ничем. Не скажете, где у вас находятся операционные?
— В юго-восточном крыле.
У Итальянского госпиталя можно сесть на автобус 183 и доехать до делового квартала Монтевидео. Если выйти чуть дальше трех небоскребов World Trade Center и пройти минут 15 по улице генерала Ривьеры, вы окажетесь у черной кованой ограды. Аккуратная табличка на воротах сообщит, что перед вами Cementerio Británico, Английское кладбище. Это кладбище Рут Солоневич выбрала потому, что только здесь позволялось арендовать участок не на 5, а на 99 лет. На оплату участка и погребения были использованы оставшиеся деньги из тех, что были присланы в редакцию «Нашей страны» на лечение писателя. 25 апреля 1953 года Иван Лукьянович был похоронен на этом кладбище.
По правую руку от входа на территорию кладбища расположен домик администрации. В отличие от девушки из больницы, сотрудница администрации не сразу, но понимает, ради чего я здесь. «Русский? Со-ло-не-витч?». Сразу ясно, что эту могилу не раз приходили навещать. Десять секунд поиска в базе данных — «Участок 307, Рауль проводит вас».
Мы идем по чистым тенистым аллеям Английского кладбища. Сплошь мраморные плиты и надгробия, черные и белые, изящные кованые скамейки. Привилегированное место упокоения. Сотрудник доводит меня до нужной аллеи и почтительно оставляет.
Белая мраморная плита в самом начале аллеи сразу бросается в глаза. Беглого взгляда на надгробие достаточно, чтобы понять, что перед тобой могила Ивана Солоневича. «Здесь покоится мой дорогой любимый муж, наш незабвенный отец и дедушка». И, чуть ниже: «Идеологу народной монархии будущей России и борцу против коммунизма — единомышленники».
Мое внимание привлекла еще одна деталь: на могильной плите стоят три небольшие мраморные таблички. Приглядевшись, я вижу имена: Tatiana Smirnova (1882–1972), Nicolas Dulewicz (1910–1983) и Xenia Chilkin (1896–1987). В одной могиле с Иваном Солоневичем похоронены еще три никак не связанных с ним человека. Об этом мало кто знает, на многих фотографиях его могилы эти таблички стыдливо отодвинуты в сторону или убраны.
Повторный разговор с администрацией кладбища частично пролил свет на эту странную ситуацию: каждый участок на Английском кладбище имеет 4–5 уровней. Несмотря на то, что Рут Солоневич арендовала участок на 99 лет, остальные уровни оставались теоретически доступными для последующих захоронений, но, как отметила сотрудница, обычно вопросы о дозахоронении решаются с обязательным участием арендаторов места. В случае «подселения» в могилу Ивана Солоневича других людей инициатива принадлежала Толстовскому фонду: его представители оплатили остальные уровни участка Солоневича в 1972 г. и похоронили там Татьяну Николаевну Смирнову-Герценштейн, дочь русского генерала императорской армии Николая Смирнова, известную переводчицу. О происхождении других «соседей» Ивана Лукьяновича остается только догадываться.
Это обстоятельство — далеко не единственная вещь, о которой стоит задуматься всем, кому не безразличен Иван Солоневич. О нем пишут книги и хвалебные статьи, вспоминают русские монархисты со всего мира, но у его одинокой могилы под уругвайским солнцем складывается впечатление, что он безнадежно и безвозвратно забыт. Он лежит за тысячи километров от своей Родины, и даже после смерти не имеет собственного, отдельного от других места упокоения. При жизни каждое новое его пристанище было чем-то временным, у него никогда не было уверенности в том, что это — навсегда, что ему никогда не придется бросить все и искать новый дом, жизнь все время гнала его дальше. Печальная ирония его судьбы в том, что даже его могила является временным, арендованным местом. Кто будет заниматься вопросом перемещения его останков в далеком, но неотвратимо приближающемся 2052 году? Чем ближе эта дата, тем меньше на свете остается людей, которым не все равно, которые готовы не только красиво говорить, но и действовать.
Многие скажут, что тысячи людей похоронены «без молитв и без креста» в безымянных братских могилах, и мраморное надгробие, пусть на чужбине, пусть разделенное с кем-то, — это не так уж и плохо. Но ведь исправить эту чудовищную несправедливость в таких крупных масштабах нам, в большинстве случаев, не под силу. А в случае Солоневича чудо еще вполне возможно.
Быть может, год столетия свержения Монархии ознаменуется не только чествованием преступников, но и заслуженным вниманием к одному из самых преданных ее идеологов? Хочется надеяться, что Монтевидео окажется всего лишь очередным, а не последним, местом странствий Ивана Лукьяновича, самой долгой промежуточной остановкой на пути возвращения домой.
