«Русское сердце мое»

* * *

Сто церквей по берегу, как будто
Табуны промчались налегке.
Я пройду по берегу под утро:
Купола купаются в реке.
 
Столько их вокруг, золотогривых,
Чуть коснулась — пальцы обожгла.
Если кто-то выдумал разливы,
Это, чтоб купались купола.
 
Вместе с обязательной березой,
Вместе с восхитительной тоской,
Вместе и с моей, простоволосой
Родиной, притихшей над рекой.
 
Если кто-то выдумал деревни,
Это, чтобы Русь была жива.
Трону я весенние деревья —
Русские осыпятся слова.
 

 

 

 

РЕЧКА ТРУБЕЖ

                 Военному летчику Анатолию Зацепину и его жене Елене
Речка Трубеж, протруби тревогу,
Ослабевших вызови в поход.
Над тобой присядем на дорогу
Мы — народ сказаний и пехот.
 
Третий Рим — Москва. Какая сила!
На Руси светились купола!
Речка Трубеж, что тебя сразило,
Что ты плотной ряской заросла?
То ль прошла твоя былая сила?
То ли наша силушка мала?
 
По туману, как по океану,
Бродят церкви — сорок сороков.
Табуны летят и атаманы.
И князья глядят из облаков.
 
Им, святым, и в небесах не спится.
Молятся они за Русский путь.
Им за нас и в небе совеститься.
Нам без них и землю не вернуть.

 

ОБЩИЙ ВАГОН

Как сердце, пульсирует поезд.
И каждый толчок — это жизнь.
Войду я в него, успокоюсь:
На месте мои этажи.
Над первою полкой — вторая,
На третьей — пригрелся солдат.
Россия моя кочевая,
Нам общий вагон тесноват.
Здесь кадка сошлись и трехрядка.
К добру присоседилось зло.
И цокает древняя Вятка.
И катится волжское «о».
Я в общем вагоне поеду.
Здесь собраны все времена,
Твои групповые портреты,
Моя дорогая страна.

 

* * *

Стала не полем уже, а простором
Русская наша судьба.
Стали энергией наши раздоры.
И небесами мольба.
 
Все увеличилось до категорий
И снизошло до стихий.
Родина! Родина! Белое море!
Белых надежд лопухи.
 
Родина! Родина! Ласточка света!
Неба высотная дрожь!
Сколько уже о тебе перепето!
Сколько не перепоешь!
 
Но все равно, что бы ни было с нами,
Выдержит это житье
Русская песня и русская память,
Русское сердце мое.

 

МЫ — РУССКИЕ

                            Моей маме, О. К. Кулагиной-Мирошниченко
Мы русские. И с нами шутки плохи.
Не надо трогать родовой земли
По злобе дня, на рубеже эпохи.
Уж вы и так погрелись, как могли.
Но одного вы не уразумели:
Ни высший разум и ни ЭВМ
Не просчитают русские метели
И русский дух. И вам о том повем.
Не просчитают русского презренья
К чужим одеждам и чужим звездам
И позднего славянского прозренья,
Грядущего уже, как «Аз воздам…»
 
Мы русские. На нас пахали с веку
И попрекали совестью, к тому ж.
Мы не в обиде — было б больше света!
Так нет: все темень, все беда, все глушь.
Мы русские. Мы крови не пролили
Ничьей в своем отеческом дому,
Хоть это нас в застенках изводили
По миллионам, не по одному.
Но есть предел терпенью и прощенью.
Не все нам строить церкви на крови.
Мы русские. Мы не хотим отмщенья.
Но не касайтесь родовой земли.

 

ПРАЧКА

Люблю я запах чистого белья.
Люблю стирать. Уходит грязь, уходит.
И белизною жизнь полна моя,
И чистота на свете происходит.
Да будет прачке весело в дому
Наедине с работой бесконечной.
Да пусть не удивится ничему
Над стиркой обязательной и вечной.
 
И, может, мне дороже во сто крат,
Что плачено за свет соленым потом.
Чем белоснежней праздничный наряд,
Тем тяжелее черная работа.
В знакомый час берусь за стирку я.
Мне кинут: надрываешься, гордячка!
Как много в мире грязного белья!
Как хорошо, что есть на свете прачка!

 

* * *

Они гремят речами и мечами,
Пугают палачами. Но гляди:
Идет ребенок с ясными очами
И не боится вечного пути.

Еще не зная, что слаба защита,
Еще не веря, что не все — добро,
Идет ребенок, словно солнца слиток,
Он рассыпает смеха серебро.
 
Цветы моей России полевые,
Льняные дети — жители берез!
И русые они, и заревые,
И русские. И жалко их до слез.
 
И вот пока они на свете будут,
Гремите всласть, серьезно и шутя,
Мне не страшны пророки да иуды.
Я вас сильнее: у меня дитя!

 

* * *

О, Сербия — ты Веры воплощенье.
За то — и смерть, и новые окопы.
И это — просвещенная Европа!
Спаси меня, Господь, от просвещенья.
 
А втянутые в ненависть народы,
Под разговоры, что все в мире братья?!
И над разрухой — статуя Свободы...
Спаси меня, Господь, от их объятья.
 
Смотри, Россия, и учись прозренью.
Сегодня, наконец, все в мире ясно.
О, родина моя, как ты прекрасна,
Покорная любви и вдохновенью.

 

* * *

                                                Станиславу Куняеву
Не зря вовеки мы не торопились
Принять чужое ближе, чем свое.
Не зря над Русью вороги глумились,
А не сгубили таинства ее.
 
Не зря нас покупала заграница,
Где каждая былинка — напоказ.
Но, обернувшись девицей, жар-птица
С ума сводила молодца у нас.
 
Но рвань и пьянь, что вяла под забором
С единой мыслью: поутру напьюсь, —
Вдруг поднималась в страшный час позора
И умирала праведно за Русь.
 
И вот теперь, устойчивая к слову,
К его безумью и его мольбе,
Я понимаю: это все не ново,
Что начертали, Родина, тебе.
 
Зато нас помнят и Царьград, и Плевна.
Да стоит ли об этом говорить!
О, Русь моя! О, Спящая Царевна!
Мне горевать, что снадобье варить.
 
О, Русь моя! Единственное имя,
Которому служить не разучусь!
Болею всеми болями твоими.
Но всей твоею радостью свечусь.

 

* * *

Мы верим: Россия, свои ты не выплачешь очи.
На Красную площадь вернутся твои сыновья.
И маршала Жукова в жизни хоть мучили очень,
А все же поставят в граните стоять у Кремля.
 
И Воин, и Храм — наконец-то вы будете вместе.
Во славу Отечества — посередине земли.
И легче нам станут и наши победы, и песни.
А то мы без вас до последнего края дошли.

 

* * *

И что удивительно: только России не велено
Любить свои песни, свою первозданную речь.
Потом упрекают: мол, столько святого потеряно!
Меня поражает, что столько сумели сберечь.
 
И что удивительно: только России положено
Страдать за других, умирать за других и скорбеть.
Посмотришь на глобус — где наших людей ни положено?!
А что поражает: мол, надо, чтоб так же и впредь.
 
И что удивительно: недруг в предчувствии мается.
Мол, Русь поднимается! Объединяется Русь!
Меня поражает, но Русь моя впрямь поднимается.
А с нею, бессмертной, неужто я не поднимусь?!