* * *
Небо синее, близкое —
Хочешь, трогай рукой! —
Даже скажешь «провинция», —
Слышишь «вечный покой».
Жизнь течет по касательной,
Шевелясь да скуля,
Словно свечку поставили,
А зажечь не велят.
Пахнет щами с капустою
Да домашним теплом,
Да отцовским напутствием
Перед дальним крылом.
Все дороги накатаны,
И не тянет назад.
Возвращаться заказано...
Да уехать нельзя.
* * *
Хрущевки... Небольшие дворики...
И, непременно, — тополя.
И все размеренное, свойское,
Как вся провинция моя.
Москва... все больше —
в телевизоре,
Да и была ли та Москва?!
Да мы ее на... там вот видели!..
А вот провинция жива.
Она жива — как сострадание,
Как поминальная кутья...
Еще жива — как оправдание
Ущербности бытия.
* * *
Не осень. Не Болдино. Город.
Погост, уходящий в поля.
Окраина вечного горя,
родная моя
провинция, — берег унылый
людской суеты и тщеты.
Лишь в поле все дальше
уходят могилы,
И все безымянней
над ними кресты...
КЛАССИЧЕСКОЕ НАСТРОЕНИЕ
Прижмется день к оконной раме,
нахохлившись. Чуть-чуть дыша...
И, как в провинциальной драме,
взгрустнет душа
так по-тургеневски, наивно
и так светло.
Окно и снег. И все так дивно —
белым-бело...
КЛАССИЧЕСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Ни голосов, ни отголосков
Не слышно. В том моя вина.
И тишина стоит, матросская, —
По всей России тишина.
О поле, кто тебя усеивал?!. —
Спрошу у поля своего.
Но лишь безмолвие рассейское
В ответ. И больше ничего.
Снега. Снега... — какого лешего,
Рожна... какого же рожна! —
Окрест Москвы одни безбрежные
Снега. Россия. Тишина...
* * *
Август. Душа засыхает как листья.
Как полоса отчуждения — август...
Скрипнет калитка. Как будто окликнет,
Вас ли?..
Сад ли забвением тонким пронизан,
Сон ли таится в дремучих распадках?.. –
Времени нет, там, где вечность проникла
Крадучись в память.
Скоро — но вновь не уловишь момента –
Перегорят и проявятся дали,
Осень по-лисьи войдет незаметно,
Как-то нежданно...
ИСТОКИ
Июль. Пикет. Клубника спелая...
И даль открыта и светла,
А там, торжественна как первенец,
Русь вытекает из села.
Зачем?.. Куда?.. Какие странствия?..
К каким заветным берегам?..
А здесь пока — свежо и радостно,
Как в детстве... как босым ногам...
А здесь — покосом пахнет, травами,
Березняком...
Лежит река,
Как на ладони мир расправленный...
Пикет. Дорога. Облака.
* * *
Костер у реки кем-то наскоро брошен.
Как будто затушен. Поспешно залит...
Душа как кострище, остывшая вроде, —
не тлеет, не то, что б горит.
Но, что:
уголек?.. или будто бы дымом?..
погрезилось? или и впрямь напахнет?..
В смирении всяком таится гордыня,
не знаешь, когда полыхнет.
Какие обиды? какие победы?
какие скитанья в миру?.. —
все белым по белому писано...
Берег.
Хоть пепла в ладонь наберу...
* * *
Если выпить слегка для храбрости
и обратиться к вам —
всем, кто меня не любит:
дорогие, милые граждане,
земляки, горожане, люди!
Знаю, город терпеть не в силах
далее
моего присутствия грустного,
но зато меня любит Россия
и алкаши из соседней рюмочной.
И, конечно, собаки с кошками,
воробьи и голуби разные... —
потому что добрею, сколько бы
ни хватил я слегка для храбрости.
И еще меня терпит женщина —
сплошь по косточкам перемытого...
Ну а я,
я люблю вас нежно,
дорогие мои, милые, милые...
* * *
Снег как в детстве валит и валит.
И сугроб под окном подрастает...
И, как будто, светает вдали,
Безысходно светает.
И рассвет безнадежно-больной —
Бездыханный, тревожно-красивый —
За виной, за последней войной,
За снегами России...
Я уже разглядеть не могу
Там грядущие светлые строки,
Только что-то маячит в снегу —
То ли крест, то ли куст одинокий...
