*Продолжение. Начало в № 3, 2016
27 февраля и 13 марта 2005 года прошли два тура парламентских выборов. Главным их итогом стала внушительная победа партии власти, получившей твердое конституционное большинство в местном парламенте, и столь же сокрушительное поражение оппозиционных сил, сумевших провести в Жогорку Кенеш только жалкую горстку своих соратников. «Прокатили» и лично Бакиева. Я прекрасно помню улыбающееся лицо довольного Аскара Акаевича, просившего передать в Москву: «Бронепоезд контрреволюции, приведенный американцами в движение на постсоветском пространстве, остановлен на земле Киргизстана». Оптимистичные слова президента я сопроводил собственным менее радужным комментарием, высказав мнение, что главе государства необходимо незамедлительно принимать действенные, а не раздражающе-косметические меры по решению насущных перезревших проблем, причем частично уже не терапевтическими, а хирургически-инвазивными методами. Иначе из сверкающих искр недовольства однажды действительно разгорится пламя народного гнева, а прогнозировавшаяся, но несостоявшаяся «революция» окажется только отсроченной, перенесенной «по техническим причинам» на более поздний время. На языке все время крутилось одно знакомое изречение: как бы акаевский «триумф» на выборах не превратился в пиррову победу! К сожалению, мои пророческие опасения подтвердились гораздо быстрее, чем я предполагал.
Уже после первого тура голосования по всей стране (но с особой силой — на юге) стали вспыхивать протестные выступления. Недовольные исходом выборов радикальные оппозиционеры поднимали народ на пикеты, митинги, демонстрации, захваты государственно-административных зданий, организовывали «народные курултаи», пешие и конные походы на Бишкек. После завершения второго этапа активность масс резко пошла в гору, причем первоначальные требования пересмотра результатов выборов быстро переросли в лозунги отставки президента. Во многих местах стали спешно создаваться параллельные структуры управления. На этом тревожном фоне президентская администрация демонстрировала на удивление олимпийское спокойствие, время от времени объявляя антиправительственные акции «агонией оппозиции».
Вечером 22 марта почуявший неладное Акаев наконец выступил по национальному телевидению. Страна, заявил он, стоит перед серьезными испытаниями. Стихийные выступления, с которыми уже не в силах совладать те, кто их инициировал, привели к погромам, парализовали жизнь крупных городов юга. С самого начала этих акций, подчеркнул президент, власть категорически отвергла любую возможность силового решения вопросов. Органы правопорядка не имели оружия и не применяли его. Совсем по-иному вели себя оппозиционеры. С осуждением их насильственных действий выступили ООН и ОБСЕ. Возникшие проблемы необходимо решать совместно и исключительно политическим путем, через переговоры, которые уже ведутся. Однако об отмене результатов выборов, прошедших в соответствии с буквой закона, не может быть и речи. Не в компетенции митингов и требование об отставке легитимно избранного президента, заявил Акаев. Он призвал всех киргизстанцев сохранять спокойствие и общественный порядок, не поддаваться на провокации. «Верю, — заключил глава государства, что обстановка в скорейшем времени будет нормализована. — Мы вовсю работаем над этим и непременно добьемся успеха».
На конец марта был запланирован очередной визит в Киргизию Председателя Правительства России. Держа руку на пульсе событий, мы одновременно принимали передовую группу из Москвы, готовившую высокий визит (впоследствии, правда, отмененный). На одной из встреч я, как назло, крепко простудился. Болезнь, разумеется, нисколько не мешала переписке с Центром. Я стремился скрупулезно протоколировать мельчайшие нюансы с каждым часом все более осложнявшейся ситуации. Коллеги в министерстве шутили: по объему донесений Бишкек вздумал тягаться с крупнейшими посольствами.
Взаимоотношения с курирующими структурами в МИД РФ, к сожалению, складывались не особенно благожелательным образом: я напрасно ждал наставлений, указаний и рекомендаций. Департамент-куратор посольства — 3ДСНГ того времени отличался особой леностью мыслей и действий. Иногда складывалось впечатление, что про начинавшую кипеть Киргизию попросту забыли. Только 21 марта последовало заявление МИДа о ситуации на юге республики. Вечером 23 марта я получил наконец высокое одобрение на свое же собственное предложение инициировать скорейшее прибытие в Бишкек российской посреднической миссии. С температурой под сорок я направился в республиканский Белый Дом.
А. Акаев принял не у себя в кабинете, как это бывало обычно, а в комнате для переговоров. Он вел беседу в традиционно добродушной тональности, как будто ничего серьезного не случилось. Глава государства вежливо выразил глубокую признательность российской стороне за понимание происходивших в Киргизии процессов, за ее готовность содействовать дальнейшему поступательному развитию страны. Однако он предельно ясно высказался против российского и любого другого посредничества. Заняв такую позицию, до тех пор прозорливый Аскар Акаевич совершал непростительную стратегическую ошибку. Но и мы, с моей точки зрения, поступали весьма нерационально: направить в Бишкек своего высокого представителя надо было обязательно, в любом случае и без промедления, не спрашивая предварительного согласия киргизского руководства, как это сделали другие заинтересованные стороны. Абсолютно уверен, что одно только объявление о приезде, скажем, многоуважаемого Е. М. Примакова (или другого представителя России с высокой репутацией) стало бы на некоторое время громоотводом. Но мы, как это часто бывает, вновь деликатничали.
На той финальной встрече в последний день своего президентства невозмутимый и улыбающийся Аскар Акаевич бодрым, как всегда, голосом просил излишне не драматизировать ситуацию. Обстановка, мол, под его полным личным контролем. Он по-прежнему на сто процентов убежден, что никакая «цветная» революция не пройдет на его земле, пока он находится у власти. Да, неприятные события на юге потребуют от руководства страны железной выдержки и самообладания, виртуозного владения искусством урегулирования такого рода конфликтов. Этот процесс может занять несколько месяцев. Но в любом случае власть никогда и ни при каких условиях не применит силу против своих собственных граждан, подчеркнул президент. То было самое мудрое решение в его политической жизни, до сих пор еще по-настоящему не понятое и не оцененное должным образом киргизским народом.
Утром 24 марта на окраинах Бишкека буднично проходили привычные митинги по четыреста-пятьсот человек. Ничего особенного не предвещалось. Неожиданно разрозненные колонны двинулись на центральную площадь города, где к полудню собралось до 20 тысяч митингующих. Правоохранительные органы и организаторы шествия твердо договорились о взаимном неприменении силы. Однако уже через час агрессивно настроенные протестанты, разгоряченные не только шумным скандированием антипрезидентских лозунгов, но и материями покрепче, внезапно ринулись на штурм Дома правительства, в мгновение ока прорвали оцепление и с победными криками ворвались в здание. Все случилось именно так, как когда-то предвещал мне сметливый знаток человеческих душ Курманбек Салиевич: «Какому киргизу, приняв двести граммов на грудь, не захочется хорошенько развеселиться козлодранием?!» (популярная национальная игра, связанная с борьбой всадников на лошадях за тушу мертвого козла). Силы спецподразделений и милиции особого сопротивления не оказывали. Президента, премьер-министра и других членов правительства в здании уже не было.
Очевидцы рассказывали, что нежданно-негаданно очутившийся на своем бывшем рабочем месте ошалевший Бакиев чуть ли не рвал на себе волосы, быстро сообразив, что произошло нечто недозволенное, и живо представив себя на нарах вместе с Ф. Куловым. Его лихорадочное настроение, правда, в корне переменилось, когда вскоре стало известно, что главы государства нет не только в охваченном беспорядком Бишкеке, но и во всей республике. Поддавшись мимолетному чувству опасности, А. Акаев совершил свою последнюю, роковую ошибку. Подвели, наверное, и нервы, и естественные опасения за жизнь — свою и близких ему людей. Вместе с семьей он безответственно покинул территорию государства, законно избранным президентом которого являлся. Направь Аскар Акаевич свой вертолет в родовое село и затаись там на пару-другую дней, полностью убежден, что события стали бы развиваться по другому сценарию. Новое руководство, пришедшее к власти в результате антиконституционного переворота, не признало бы ни одно государство. В худшем случае дело дошло бы до банального переголосования.
Глубоким вечером того же дня некоторые из моих коллег по дипломатическому корпусу, в первую очередь посол США и представитель ОБСЕ, наперегонки поздравляли изможденного Бакиева со свершившейся «тюльпановой революцией». У меня подобных указаний из Центра не было. Напротив, одному из назойливых корреспондентов, буквально оккупировавших посольство после того, как беспорядки стихли, я в сердцах бросил: «Боюсь, что вместо тюльпанов на революционной грядке Киргизии расцвел чертополох». Растиражированную СМИ фразу возьмет себе на заметку новый вождь и весь его мощный бандитский клан.
Уже через несколько часов после переворота началось шальное пиршество торжествующих победителей. «Бессмысленный и беспощадный бунт» огненным колесом прокатился по застывшему в жутком неведении Бишкеку. В ту роковую ночь на 25 марта оголтелые толпы мирных граждан несостоявшейся среднеазиатской Швейцарии, киргизы и кыргызы одним махом разгромили, разграбили и подожгли практически все, чем еще можно было поживиться. Над городом повис липкий страх. Что же будет следующей ночью? Дойдет ли до расстрелов? Новый день весны — 25 марта измученная страна встречала уже в совершенно другом, траурно-черном от многочасовых пожаров одеянии. Вспомнилась популярная тогда среди русскоязычной публики песня декадентского дуэта Л. Гурченко и Б. Моисеева «Я уехал в Петербург, а приехал в Ленинград».
Какой дипломат, какой посол не мечтает хотя бы однажды с головой окунуться в гущу политических хитросплетений страны пребывания? Прошлые столетия с дворцовыми переворотами, битвами канцлеров и заговорами послов, от которых кружило голову и холодела кровь, конечно, не вернешь. Но и в XXI веке, оказывается, время от времени возникают интриги, достойные кипучего азарта ушедших времен.
Утром в посольство заявилась группа нежданных гостей — ряд членов свергнутого правительства во главе с премьером Н. Т. Танаевым. В нашем малюсеньком, неприспособленном домике с одной раковиной и одним клозетом, отобранным в свое время Козыревым для размещения диппредставительства, они собираются оставаться ровно до тех пор, пока мы не гарантируем их безопасную переправку в Россию. Сообщают, что на авиабазу в Кант прибыли два огромных транспортных самолета для возможной экстренной эвакуации росграждан, напуганных ночными забавами экстремистов. Приземлился самолет МЧС. Замминистра через полчаса в срочном порядке прибудет в посольство. Телефонная линия раскалена до предела. Меня настойчиво зовут в центр ОБСЕ на чрезвычайное совещание. С роспослом непременно хотят встретиться министры иностранных дел Украины и Грузии, в спешном порядке прискакавшие в Бишкек (Россия, ау, где ты?).
Срочно разрабатывается план действий на приближающуюся ночь: всех располагающихся в городских квартирах сотрудников и членов их семей надо незамедлительно переместить в жилой дом, где проживает большинство. Завхоз пытается раздобыть хоть какие-то продукты в качестве «эн-зэ». Кто знает, какие испытания нас ожидают впереди? Стараемся «выбить» хотя бы несколько бойцов из Канта для охраны посольства, но авиабаза вынужденно забаррикадировалась: в охваченном беспорядками городе наблюдается непривычное скопление народа, есть подозрение, что хотят идти громить наших летчиков. В Бишкеке распространяются антирусские листовки, отпечатанные в какой-то здешней типографии (попробуйте отгадать). Первые антироссийские демонстрации перед посольством. Куда внезапно подевалась вечная дружба? Милиция навесила на себя самодельные таблички «Мы с народом» и оперативно смылась.
Каждые полчаса тщетно пытаюсь связаться с Москвой. Непосредственный куратор, директор 3ДСНГ, решительно отказывается отвечать на животрепещущие вопросы, упрямо отсылая на следующий, более высокий уровень управления. Заместители министра, как назло, поголовно недоступны: позвоните, пожалуйста, позже! Наконец, все же удается получить ценное указание. Танаева и правительственную команду можем переправить в Россию исключительно с разрешения нового руководства страны. Звучит как издевательство. Ясно же, что не позволят. Стало быть, вновь сдаем друзей, как в свое время поступили с Хонеккером?
Во время ожесточенного разговора с Тарасюком и Зурабишвили непрерывно трезвонит мой мобильный: замминистра МЧС предлагает незаметно, через Кант, вывезти членов правительства, но нужна ваша, Евгений Алексеевич, команда. Я смотрю на умиленные лица сладкой парочки, которая, как ей кажется, нашла третьего и готова лопнуть от удовольствия. Две короткие секунды на размышления, и я соглашаюсь. Вся операция проходит без сучка без задоринки. Глубокой ночью звонит Роза Исаковна, новый министр иностранных дел. Она в высшей степени возмущена моим «содействием нелегальному бегству государственного преступника Танаева», обещает в следующий раз без предупреждения сбивать российские самолеты и добиваться всеми путями моего скорейшего отзыва. «Мы вам этого, Евгений Алексеевич, не простим!» Утром прибегает раскрасневшийся военный атташе: новый министр обороны Исаков категорически запретил прием любых самолетов из России! Что делать, что делать? Приходится по душам и, не скрою, на русском жаргоне разъяснить по правительственной связи г-ну Исакову реальное положение.
Раздается звонок из Москвы. В МИД РФ успели на меня настучать, причем от имени Бакиева. Оперативно, нечего сказать! Замминистра крайне раздосадован моим «легкомысленным» поведением. «Было ведь ясно сказано, что на отправку главы правительства необходимо обязательно получить разрешение новых властей!» Боже, какой серьезный, непоправимый ущерб, оказывается, нанес я нашим образцовым двусторонним отношениям! «Иди, Жень, к Отунбаевой, ударься ей в ноги, слезно кайся и умоляй о прощении, подчеркивай, что Центр не одобряет твой поступок!» Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Как горько и тяжело мне было выслушивать эти упреки! А я-то искренне надеялся, что похвалят и скажут: молодец, что не исполнил наших указаний, пойми, старик, других дать просто не могли, телефоны прослушиваются, но ты поступил по-мужски, проявил русский характер. Но все же делать нечего, придется отправляться с повинной.
С огромным букетом роз шествую на срочную встречу с Розой Исаковной. Та уже поостыла, встретила меня как старого доброго знакомого. Наш разговор получился исключительно миролюбивым, порохом зениток не пахло. Напротив, возникло бесконечное чувство взаимного уважения, которому я со своей стороны остался верен вплоть до завершения своей миссии. Аналогичным образом прошла первая беседа с покинувшим тюремную камеру Ф. Куловым. Неожиданно для меня и он отнесся к послу России с большим почтением и предельным вниманием. В Феликсе Шаршенбаевиче меня сразу же подкупил его острый, но добродушный взгляд и открытый, бесхитростный, но явно твердый характер. Он смотрелся выгодной противоположностью всегда угрюмому и молчаливому Бакиеву.
Первые головокружительные недели после ревсобытий внезапно преподнесли мне ряд неприятных сюрпризов с направления, откуда плохих вестей я никак не ожидал. Наехавшие для прояснения ситуации из Москвы высокие лица — кто предельно открыто, кто прозрачными намеками — стали обвинять меня в... недостаточной поддержке переворота и лично Бакиева, на все лады склоняли и инкриминировали мне «странную фразу про чертополох»! С их точки зрения, я должен был от всей души наслаждаться пьянящим ароматом и буйными красками «тюльпанов революции», во все горло превознося достоинства и заслуги нового лидера страны. У России, мол, в кои-то веки на просторах СНГ появился по-настоящему верный друг, а невежественный посол его вроде как охаивает. Кошмар! Вредительство!
Роль знаменосца этих идей почему-то взял на себя известный журналист-разоблачитель, депутат Госдумы Александр Хинштейн, прибывший сюда во главе команды определенного профиля. Он не удовлетворился мерзкими публикациями собственного сочинения про меня в «МК», вовлек в травлю своего духовного собрата — Караулова. Целый выпуск передачи «Момент истины» на ТВЦ был посвящен «предательскому поведению российского посла в Киргизии». А. Хинштейн направил даже запрос министру с требованием моего отзыва. К счастью, Сергей Викторович Лавров, как и преобладающая часть других компетентных руководителей, детально разобрался в ситуации и в обиду не дал. Но неприятный осадок остался. Спустя пару недель после госпереворота из МИДа за подписью курирующего замминистра к нам поступило первое — и, к счастью, последнее — развернутое послание откровенно критического плана. В свете случившегося перед посольством ставились трафаретные задачи по типу «надлежит углубить» и «требуется расширить». Эти указания создавали тягостное впечатление, будто в Центре в глаза не видели и никогда не читали нашей многотомной продукции, ничего не знают о нашей работе. Ни единого слова благодарности сотрудникам посольства за мужество и выдержку в те напряженные дни, за оперативное и объективное освещение происходящих в стране событий, за честное и последовательное отстаивание российских интересов. За то, в конце концов, что Киеву и Тбилиси не удалось провернуть операцию «на троих». Было более чем обидно.
Любая революция развивается согласно нескольким хрестоматийным заповедям. Про одну из них поется в замечательной песне советской эпохи: «Есть у революции начало, нет у революции конца». Другой — заученный, но так по-настоящему до конца и не выученный — урок: всякая революция всегда пожирает своих детей. История революционных тюльпанов подтверждает эти тезисы на все сто.
Спустя некоторое время новоизбранный президент Бакиев объявил 24 марта неким туманным «Днем национального празднования», не решившись ни присвоить ему высокий титул «народной революции», ни скромно именовать «переворотом». День этот надлежало отмечать как «историческую победу свободолюбивого, гордого и приверженного подлинным демократическим ценностям киргизского народа над авторитарным, коррумпированным и антинародным режимом, долгие годы осуществлявшим государственное управление в личных целях и в интересах узкого круга лиц своего ближайшего окружения». Подчеркивалось, что в результате «судьбоносных событий» 24 марта 2005 года в республике установлена «подлинная власть народа, торжество справедливости, положено начало экономическому и духовному возрождению и подъему демократического Кыргызстана, укреплению межнационального и межконфессионального мира и согласия». Какой красивый, блестящий фантик — и до чего же мерзкая, дурно пахнущая начинка! За полтора года моей работы при бакиевском режиме практически каждый день приносил все новые и новые неопровержимые доказательства развития Киргизии в направлении, диаметрально противоположном разрекламированному в вышеупомянутом указе.
Сразу же после того, как на улицах столицы расчистили и смыли следы ночного мародерства, вся страна бросилась копировать «революционные устремления» Бишкека. Штурм правительственных учреждений стал заразительным примером для широких народных масс. Синдром «постреволюционного похмелья» с массивными акциями гражданского и политического противостояния, нежно именованный «демократической анархией», охватил обширные территории страны с юга до севера и с запада до востока. Общереспубликанский характер приобрело движение по разбойническому захвату земельных участков. Регионы вновь погрузились в беспросветную пучину демонстраций, пикетов, голодовок, блокирования дорог, оккупации и повального грабежа госорганов. Начался новый передел государственной и частной собственности между пришедшими к власти политическими группировками, отрядами организованной преступности и кланами вмиг воскресшего из небытия родоплеменного устройства. Трудно поверить, но в XXI веке в ряде районов установилось двое-, а то и троевластие.
Под воздействием драматической ночи погромов тысячи жителей предпочли покинуть территорию республики. Настроения тревоги охватили в первую очередь русскоязычное население, острее других почувствовавшее грядущие перемены, а затем распространились и на граждан титульной нации. Резко возросло число желающих переселиться на ПМЖ в Россию. Очереди перед консульским отделом посольства многократно увеличились. Всплыли со дна тлевшие еще при Акаеве, но не разгоравшиеся опасным пламенем междоусобиц национальные конфликты. Набирала обороты всеобщая исламизация общества. Активизировались религиозно-экстремистские группировки, самые решительные из них вышли из подполья с целью легализации. Открыто начали действовать ваххабиты. Резко обострилась наркоугроза. Республика превратилась в вольготный коридор для транспортировки афганского героина. На глазах общественности беззастенчиво разыгрывался беспрецедентный по уровню цинизма, в жанре триллера, спектакль, наглядно демонстрировавший сращивание новых властей с уголовным миром. Криминализация Киргизии достигла апогея в момент публичного лобызания главы государства с местными воровскими авторитетами. Начались политические убийства. Страну сотрясали массовые бунты в колониях. Только случайно новая «могучая кучка революционеров» во второй раз не захватила Белый дом. Ящик Пандоры не просто раскрыли нараспашку, его буквально вывернули наизнанку со всеми потрохами. Однако вместо принятия экстренных мер противодействия этим и другим животрепещущим вызовам и опасностям лидеры республики приступили к решению совершенно иной (первоочередной, по их мнению) задачи: созданию новой национально-государственной идеологии, нацеленной на избавление Киргизии от «чужеродного влияния», якобы одного из основных источников бед.
С самых первых дней пребывания в президентском кресле Бакиев принялся клонировать наиболее негативные стороны правления предшественника, решительно выбросив за борт все сколь-нибудь положительное. Бурная энергия нового великого кормчего бездумно тратилась на громогласное сведение счетов с прежним режимом, старательное охаивание экс-президента и его родственников со списанием на них всех прошлых, настоящих, а заодно и будущих грехов. Никаких принципиально новых идей, планов, проектов по реставрации и модернизации страны выдвинуто не было. Зато резко выросли объемы и без того немалого мздоимства. Коррупция размножилась многократно. Насильственным путем начался рейдерский захват собственности. Масштабы «крышевания» ошеломляли. Экономическое положение, тяжелое еще при Акаеве, стало катастрофическим. Повсеместно падало производство. Перманентно увеличивались дефицит бюджета, внешний долг, безработица. Скукожился приток иностранных инвестиций. Зато не на жизнь, а на смерть развернулись баталии за портфели и кресла. С немалым трудом удалось достичь хрупкого политического компромисса между Бакиевым и Ф. Куловым, который под давлением обстоятельств согласился не претендовать на президентское кресло, взяв на себя «скромные» функции премьер-министра. Кадровые перестановки в высшем эшелоне производились, естественно, не по деловым качествам, а за заслуги перед «революцией». Поводом для громких пересудов стали массовые назначения на ответственные посты многочисленных родственников президента, которых оказалось на порядок больше, чем у Акаева.
Знающие люди говорили, что нажитое семьей прежнего лидера за четырнадцать лет добро Бакиевы уверенно «отбили» уже за первые полгода пребывания у власти. Сам Курманбек Салиевич немедленно получил в народе меткое прозвище «Киргиз-баши» или «Карман-бек». Притчей во языцех стал его младший сын Максим (28 лет) под кличкой Доля (и далеко не в «три процента»): под его контролем оказалась чуть ли не половина всего хозяйства республики! Самым наглым образом этот нахрапистый молодой гангстер XXI века в стиле батьки Махно обирал всех и вся, не брезгуя и российскими предпринимателями. Фактически не отец, а его ненасытный сын по-бандитски управлял Киргизией: отмывание денег, наркоторговля, контрабанда, финансовые аферы, проституция — едва ли не все криминальные площадки Киргизии составляли особую сферу его «компетенции». Младший Бакиев не пренебрегал приятельскими связями с величайшими авантюристами мира, включая одиозного Бориса Березовского, периодически, хотя и тайком, наведывавшегося к своему юному другу на Иссык-Куль.
Сразу же после воцарения на престоле новый глава государства стал последовательно избавляться от «революционных попутчиков». Вначале он отрезал «примазавшихся» М. Аширкулова и других экс-сподвижников Акаева. Не забуду свою последнюю встречу с бывшим главой администрации президента. Мисир Аширкулович, глубоко честный человек, фактически признал собственные грубые просчеты. За акаевскими «диктатурой» и «псевдостабильностью», низвергателем которых он оказался, последовала не «подлинная демократия», о чем он мечтал, а всеобщая, всепоглощающая, примитивная анархия с последующей, теперь уже настоящей, без кавычек, диктатурой. Одной из первых жертв среди тех, с кем новый властитель шел на баррикады, стала Р. И. Отунбаева. Никто из главных действующих лиц переворота 2005 года не смог удержаться у руля власти до конца бакиевской пятилетки. А многие не дожили физически. Любое инакомыслие в республике подавлялось крайне жесткими методами. Киргизский Калигула вместе со своим сыном-Терминатором безжалостно преследовал, бросал в тюрьмы и целенаправленно уничтожал осмелившихся ему перечить друзей и сподвижников. По степени зверствований и цинизма бакиевский режим сравним разве что с самыми мерзкими образцами диктаторства в истории человечества. К превеликому счастью, я был свидетелем только начального этапа превращения тщеславного Курманбека Салиевича в кровавого и алчного хана Бишкека и всея Киргизии.
С приходом во власть клана Бакиевых резко осложнились условия для продолжения нормальной работы посольства. Мы по-прежнему изо всех сил старались трудиться образцово во имя дальнейшего развития российско-киргизского взаимодействия. Проводили много политико-дипломатических и культурных мероприятий для всех категорий населения, но новые руководители их, как правило, презрительно игнорировали. Стабильным явлением стали вспыхивавшие тут и там антироссийские демонстрации. На русских начались настоящие гонения. Правда, мне каким-то чудом опять удалось, несмотря на все преграды и препоны, установить личные дружеские связи с большинством из новых командиров Киргизии, и в случае чего мы могли обращаться к ним за помощью и защитой. Сильно повезло, что министром иностранных дел неожиданно, не в тон всей бригаде, назначили на редкость умного, делового, цивилизованного Аликбека Джекшенкулова (после моего отъезда Бакиев его тоже арестует).
На первых порах я частенько наведывался в «гости» и к новому главе государства. Тот просто не мог меня не принять. Не без моей ведь помощи он вышел в люди. Нас связывали незримой нитью не только два с половиной года подпольного знакомства, но и целый пуд съеденной соли и несколько ведер выпитых напитков. Мы многое знали друг о друге, особенно я о нем. Но беседы, которые легко велись с лидером оппозиции в затрапезных трактирах, не получались с главой государства в хоромах Белого дома. Президент с трудом мог сформулировать какую-нибудь умную мысль, которую имело бы смысл переслать телеграммой в Москву. Это была полная противоположность рассудительному и интеллигентному Акаеву. Бессвязные непродолжительные монологи Бакиева сводились преимущественно к жалобам на Кулова с прозрачными намеками на желательность разрыва их «брака по расчету» и устранения партнера по тандему. Напротив, конструктивные разговоры с премьер-министром всегда отличались насыщенным и живым характером. Из этого дуэта я однозначно симпатизировал Феликсу Шаршенбаевичу, чего никогда не скрывал в донесениях в Центр.
В постпереворотные недели посольство еще больше нарастило информационный поток в Москву. Мне казалось необходимым осветить все аспекты событий, очевидцем которых я становился. Из случившегося требовалось сделать надлежащие выводы. Я искренне считал, что нам ни в коем случае не стоит повторять ошибки акаевского периода, когда некоторые нелицеприятные сюжеты двусторонних отношений высказывались скороговоркой или порой вообще замалчивались ради создания иллюзии «единения и дружбы». С моей точки зрения, киргизские обращения в Москву за помощью надо было в непременном порядке рассматривать через своеобразный полиграф — призму соответствия данных и выполненных обещаний новых властей на российском направлении. Таким образом строятся межгосударственные отношения во всем мире.
Любые шаги навстречу должны тщательно сопрягаться с готовностью республики уважать и учитывать государственные интересы России в их самом широком понимании, в том числе в части верности союзническим обязательствам, предоставления режима наибольшего благоприятствования российскому бизнесу, соблюдения прав и свобод этнических русских, гарантированного сохранения официального (а лучше — государственного) статуса русского языка, да и многих других важных вопросов. В мою бытность послом к этой позиции в Центре вроде бы прислушивались и не спешили слепо потакать совершенно неаргументированным просьбам из Бишкека, частенько смахивавшим на обыкновенный шантаж. А потом, уже после моего отъезда, передумали и осыпали хитроумного мошенника денежным дождем. Как требовалось при Акаеве списать часть киргизского долга! Не получилось. Не захотели. Зато при Бакиеве не только полностью списали, но и наградили его еще дополнительными кредитами, которые оказались, как сообщала печать, разворованы ханом и его принцем.
В сообщениях в Центр я стремился максимально точно и объективно, без малейшей лакировки освещать ход событий и складывающуюся обстановку в республике, бесстрастно докладывать о диких безобразиях старшего и удалых похождениях младшего. Как в свое время с Бакиевым, я возобновил конспиративные встречи с новой оппозицией, которую возглавила Роза Исаковна. Я честно передавал в Москву ее видение событий и прогноз развития ситуации. Бакиев — это «ухудшенный Акаев». Все вернулось на круги своя. Идеалы революции преданы. Ее цели и задачи свернуты. На глазах у всего народа безнаказанно возрождается, словно трехглавый Змей Горыныч, старая номенклатурная система. Бакиев обманул ожидания. «Железный Феликс» на поверку оказался гуттаперчевым. Он не в силах противостоять президентскому кошмару. Все действия новой власти — торжество серости, скудоумия, непрофессионализма. Зримо созревает непотический режим. Если экс-президент хотя бы выгодно отличался своим живым интеллектом и академичностью, то Бакиев — это просто олицетворение тупого инквизиторства. Он подводит под республику военно-полицейский каркас. С демократией покончено...
Я был готов не глядя подписаться почти под каждым ее словом! Но что особенно примечательно: как и тогда, перед первым переворотом, ясновидящая Роза Исаковна опять настойчиво предрекала, что новый общественный подъем не за горами. Он вскоре сметет бакиевский клан и освободит республику из плена нынешнего средневековья. Ее пророчество: «Конец Бакиева может оказаться даже хуже акаевского!» — сбылось через четыре года. К тому времени посольство России уже приобрело совершенно другую осанку, другое лицо. Накануне освежающего апрельского ливня 2010 года мой преемник даже и не подумал пустить ее, «локомотив революции», на порог российской дипмиссии.
В последние полгода моего пребывания в Бишкеке отношения с президентом совсем расстроились. Посла России более не сажали, как еще совсем недавно при Акаеве, на самые почетные места. Бакиев нехотя протягивал мне руку для приветствия, всем своим видом демонстрируя нечто среднее между равнодушием и презрением. Однако с некоторыми из его ближайших соратников у меня по-прежнему продолжали сохраняться добрые, доверительные связи. Я чуть было не упал в обморок, когда один из них как-то шепнул мне на ухо: «Зря вы, Евгений Алексеевич, так критически воспринимаете Курманбека Салиевича». — «Помилуйте, дражайший, да откуда вы взяли? Такие наговоры — полная чушь», — я честно пытался придать своим неубедительным высказываниям максимальную искренность возмущения. «Да полноте, все мы про вас знаем», — прозвучало насмешливо в ответ. Из некоторых проверенных источников мне было известно, с каким яростным негодованием Бакиев воспринимает мои встречи с Р. Отунбаевой, которой по старой советской традиции он одним махом навесил ярлык «агента ЦРУ». На каком-то этапе у нас с Розой Исаковной неожиданно выяснилось нечто общее и пикантное: оказывается, за обоими уже подолгу увиваются незаметные «хвосты». Боже мой, кто бы поверил! Посол России — под колпаком спецслужб в государстве — ближайшем союзнике, члене СНГ, ОДКБ и ЕврАзЭС! Но откуда все-таки известно про мое «критическое» отношение к Бакиеву?
Я напрочь отметал даже слабую вероятность того, что в одной из курирующих нас контор в Центре завелся червяк, сливавший, как у Юлиана Семенова в «ТАСС уполномочен заявить», мои оценки тем, кому знать их не полагалось. Но некоторые донельзя странные совпадения заставляли крепко задуматься. К примеру, сразу же после отправки одной из моих депеш о бесчинствах, творимых в республике Максимом Бакиевым, президент ни с того ни с сего на одной из ближайших встреч вдруг принялся возбужденно убеждать меня, какой тихий и спокойный у него ребенок, как успешно он обучается в Дипакадемии в Москве, как не нарадуются на него родители.
Другой практической возможностью получения Бакиевым «компрометирующей» информации моего изготовления были российские делегации, возобновившие свои поездки в Бишкек после относительной стабилизации обстановки в республике. Ситуация кардинально поменялась и здесь по сравнению с прежними временами. В обход дипломатического этикета посла отныне не всегда стали приглашать на аудиенции для гостей из России. Более того, о пребывании некоторых знаковых персон родного отечества мне случайно становилось известно постфактум от своих киргизских коллег. Особую активность проявлял заместитель руководителя одной из самых уважаемых властных структур России, с завидным постоянством появлявшийся в Бишкеке едва ли не раз в неделю. К нему, а не в посольство, как ранее, теперь отправлялись на беседы здешние политики. Некоторые российские делегации, накачанные, очевидно, хинштейновским видением событий в Бишкеке, шарахались от меня как черт от ладана. Те же, кого я должен был вынужденно сопровождать, к моему стыду, подобострастно расшаркивались в поклонах перед Его Величеством, как будто он — королева Великобритании, а они — его жалкие верноподданные. Вспоминаю визит Председателя Совета Федерации: ни единого слова, как сильно я ни просил, не было сказано в защиту российского предпринимательства, стонавшего под гнетом Максима, ни малейшего возгласа в защиту прав этнических русских и положения русского языка. Напротив, сплошной хвалебный панегирик в адрес новых «руководящих и направляющих».
В Киргизию, конечно же, периодически наведывались и те, кто прекрасно понимал и объективно оценивал обстановку. К таковым я в первую очередь относил министра обороны России С. Б. Иванова и других руководителей военного ведомства, обаятельного и компетентного министра образования В. М. Филиппова, весьма толкового, на лету схватывавшего истину министра промышленности В. Б. Христенко. Зорко смотрел вперед незатуманенным взором и Генеральный секретарь ОДКБ Н. Н. Бордюжа, удивительно талантливый человек. Верных единомышленников и сподвижников посольство неожиданно приобрело в лице компетентных сотрудников Администрации Президента России, по различным поводам время от времени посещавших Бишкек. Наша интеллектуальная продукция наконец-то нашла в их лице благодарного и заинтересованного потребителя. Без моральной поддержки всех наших друзей и «сочувствующих» развернуть эффективную работу в те огненные бакиевские годы было бы значительно тяжелее.
Однажды мои добрые знакомые из кругов, не имевших даже близкого отношения к политике, предупредили о реальной возможности совершения в отношении меня и посольства террористического акта. Верилось в этот абсурд с трудом. Кому я мог так серьезно перейти дорогу? На российской дипслужбе автомобиль с бронированной защитой и телохранители полагаются только послам в странах с крайне сложной военно-политической обстановкой, число которых всегда можно было пересчитать по пальцам одной руки. Тем не менее на всякий пожарный я в течение нескольких месяцев гордо разъезжал — для «устрашения» — в сопровождении одного из щуплых дежурных комендантов. Спустя годы довелось узнать, что младший Бакиев всерьез носился с идеей физически ликвидировать Ф. Кулова. Поэтому сегодня склонен серьезно полагать, что и нешуточное предостережение в мой адрес могло носить вполне реальный характер. Если мои критические рассказы в Москву о бесчинствах бакиевского правления — в пересказе или каким-то другим образом — попадали на стол Киргиз-баши, в его (сына, братьев) воспаленных мозгах вполне могла зародиться мысль об устранении несогласного роспосла. Не исключаю, что в конце концов в Бишкеке все же приступили к ее реализации, хотя и другим, вполне мирным способом.
В начале четвертого года службы на просторах Тянь-Шаня из Москвы пришла весть о моем скором отзыве. Я без труда расшифровал этот нехитрый знак. В МИД РФ спустя три с небольшим года после назначения убирают, как правило, исключительно тех руководителей загранучреждений, которыми почему-то недовольны или которых надо заменить по тем или иным причинам. Придраться к какому-либо отдельному аспекту работы посольства в Бишкеке было весьма затруднительно. Оно функционировало — с учетом всех факторов — близко к оптимальному КПД. Значит, от меня просто требовалось освободить место. Хотя я так и не нашел тому каких-либо документальных подтверждений, но и сегодня убежден, что мое фактически досрочное завершение миссии в Бишкеке было связано с соответствующей просьбой Бакиева. Президенту не терпелось избавиться от еще одного свидетеля его превращения в Дракона. В Москве, очевидно из соображений союзничества, решили пойти ему навстречу, подобрав для Бишкека в качестве моего сменщика непрофессионала и небузотера.
Проводы получились шикарными. Мне и сегодня немного не по себе вследствие того формата, который стихийно приобрела церемония прощания. Соотечественники в качестве небольшого подарка закатили в мою честь великолепный двухчасовой концерт «До свидания, Евгений Алексеевич!». Перед заключительным приемом, собравшим всю политическую элиту республики во главе с Ф. Куловым (не было только президента), пришлось обойти, реагируя на приглашения, почти все центральные министерства и ведомства, объехать все областные администрации.
Оставался только последний, прощальный разговор с главой государства. В маленькой Киргизии еще при Акаеве был заведен достойный, но в мировой практике достаточно редкий обычай: президент непременно лично принимал послов иностранных государств перед их окончательным отъездом на родину (дипкорпус не отличался многочисленностью). Более того, едва ли не каждому из них — опять же сообразно распространенной дипломатической традиции — обязательно вручались национальные награды различного достоинства. На широкую грудь моего предшественника они прикрепились задолго до прощальной аудиенции. Министр иностранных дел раскрыл государственную тайну: МИД вышел к президенту с проектом указа о моем награждении орденом.
Приближался день отъезда, но в администрации главы государства, где служили мои добрые знакомые, вдруг ни с того ни с сего начали темнить. Уже назначенная встреча переносилась раз пять-шесть. Не удалось улететь на Родину с министром обороны, как это предлагал Сергей Борисович, прибывший в Бишкек с очередным визитом. Наконец наступила последняя решающая неделя. В субботу меня должен был забрать самолет ВВС России, чтобы со всем скарбом доставить в Москву. В четверг руководитель администрации Бакиева клятвенно заверил: «Евгений Алексеевич, завтра, точно завтра». Утром в пятницу в президентско-правительственном вестнике «Слово Киргизстана» вышла обстоятельная статья, в которой подводились итоги моей работы. Публикация начиналась словами: «Сегодня президент республики примет с прощальным визитом...» Томительные часы ожидания. Время словно застыло. Нехорошее предчувствие, как это иногда бывает, приближающегося неблагополучия. В обед в посольство позвонил рядовой сотрудник протокола президента, дежурно сообщив, что, к сожалению, уважаемый Курманбек Салиевич принять меня не сможет. Вслед за этим о короткой встрече попросил А. Джекшенкулов. Он с дрожью в голосе поведал, что Бакиев демонстративно разорвал проект указа. Оставалось только неподдельно восхититься, с какой конгениальной звериной выдумкой и жестокостью Бакиевы провели всю эту операцию унижения и оскорбления...
С утра 18 апреля 2010 года, спустя пару недель после свержения киргизского монстра с трона и его бегства в Белоруссию, мой рабочий телефон в МИДе начал не переставая трещать от звонков. Коллеги хором рекомендовали прочитать свежий номер «МК»: там, мол, большая статья А. Хинштейна о событиях в Киргизии, в которой, среди прочего, упоминаюсь и я. «Господи, за что же такие мучения на мою голову? Почему господин разоблачитель не оставит меня в покое?» Читаю действительно блестящий по форме и весьма основательный по содержанию журналистский очерк Александра Евсеевича, вскрывающий всю подноготную мерзких бакиевских преступлений. Владеть пером он и правда умеет. Не откажешь. И вот, наконец, дохожу до важного места — оглашения правды, которой ждал так долго. Хинштейн честно признается, что тогда, после мартовского переворота 2005 года, он на самом деле серьезно ошибся в своих оценках и прогнозах. Стало быть, заблуждались и те властные структуры, послушным глашатаем которых он являлся. А вот прав-то оказался только посол России, сразу же сообразивший (но, к сожалению, таки не услышанный в Москве), что «на революционной грядке Киргизии расцвели не тюльпаны, а чертополох».
