«На третьей, почти мировой...»

* * *

Встал, а осень под окном,
Хоть и не было намека.
В летнем модуле моем
От дождя намокли окна.
 
Все дороги развезло,
И на них танцуют листья.
Я не знал, что в этот год
Эту землю буду грызть я.
 
Через час начнется бой,
Будет дождь за ворот литься.
Что начертано судьбой,
То, наверное, случится.
 
Может быть, возьму в прицел
Я того, кто в друга целил.
Я в боях остался цел,
А мы столько соли съели.
 
Выходили из огня,
Выходили на растяжки.
Друг в горах спасал меня,
Друг поил меня из фляжки.
 
Не спасла его броня,
Не помог житейский опыт…
Долго ж целится в меня,
Хмурый снайпер из окопа.

 

ПАЦАНЫ

Нательных крестов не снимают
На этой войне пацаны,
И все-то они понимают
В невнятных оценках войны.
 
И все-то они понимают,
И все им уже не впервой,
В походных колоннах хромают
На третьей, почти мировой.
 
Кровь выплюнут горные реки
И станут от счастья сиять,
Но горько, что будут калеки
В столичных подземках стоять.
 
Кого-то запишут в святые,
Кого-то увидят в аду,
Но будет единой Россия
В две тысячи этом году.

 

МОЗДОКСКАЯ МОЛИТВА

                                               Виктору Верстакову
Молятся сержант и подполковник,
Льются слезы догоревших свеч.
Может ведь случиться и такое —
Им в бою придется завтра лечь.
 
Белый голубь на оконной раме
Внемлет им, стоящим в тишине,
И в Моздокском православном храме
Осеняет павших на войне.
 
Мнится мне, что он посланник Бога,
Чист как снег, как зимняя вода.
Божья птица, я прошу немного —
Не спеши забрать их навсегда.

 

ТИШИНА В ОТСЕКАХ

                    Светлой памяти экипажа АПЛ «Курск»
Захлебнулось Баренцево море
Мертвою титановой волной,
И Россия, черная от горя,
Мысленно в пучине ледяной.
Там еще стучат сердца с надрывом,
Там не верят в свой последний час,
И реактор заглушив до взрыва,
Умирая, думают о нас.
Не слышны в его отсеках крики,
Глушит боль щемящую волна,
И бессильно смотрит «Петр Великий»:
— Что же ты наделала, страна?

 

ЗЕМЛЯ И НЕБО

                              Борису Кудинову
Роняет небо самолеты,
И вновь погибшим нет числа,
А из-за туч взирает Кто-то
На наши скорбные дела.
 
Земля почти не отдыхает
От потрясений и невзгод,
Она лишь горестно вздыхает
Который год, который год…
 
Она пока народы носит
И остается нам родной,
Но срок придет, она же спросит:
— Да что ж вы сделали со мной?

 

РОДИТЕЛИ

Улетят перелетные птицы,
И разъедутся сотни гостей.
Ничего, поглядеть, не случится,
Лишь проводят в столицу детей.
 
Раздадут им соленья-варенья,
И прижавшись друг к другу в ночи,
Будут слушать сверчка и поленья,
Говорящие в белой печи.

 

ПОЕЗД

                                       Памяти родителей
Серый поезд пронзает леса,
Растворяется искрами в поле,
И летят из него голоса,
Но такие родные до боли.
 
Разговора никак не понять,
Рельсы — слов уже не приближают,
И я знаю, отец мой и мать
От меня навсегда уезжают.
 
Снова сядут на хлеб и картошку,
Станут письма веселые ждать,
И глядеть сквозь пургу из окошка,
Где опять ничего не видать.

 

ДАЛЬ ЗОВУЩАЯ

Чем к родине ближе, тем дали светлей,
Тем больше тепла и свободы,
Все явственней слышишь средь сонных полей
Свое отшумевшие годы.
 
Случайно взглянул на чужой календарь —
Да я же из прошлого века,
В котором остались зовущая даль
И два дорогих человека.
 
Я раньше грустил, а сегодня тоска
Все зримей по отчему краю,
И камень свой я, как Сизиф, сквозь века,
К родному порогу толкаю.

 

ДО ПОРЫ

Не раз, умаявшись в пути,
Кляня себя, кляня дорогу,
Шептал я: «Господи, прости!»
И обращал молитвы к Богу.
 
И снисходила благодать
В мою измученную душу.
Готовый заново страдать,
Я Божий глас смиренно слушал.
 
И сокращался долгий путь
В страданьях бренных понемногу,
И мне являлась жизни суть,
Что все под звездами — от Бога.
 
И птичий гомон на заре,
И лай собаки у овина,
И снег веселый в октябре,
И тонконогая рябина.
 
И смех звенящий детворы,
И пламень солнца на рассвете…
Все-все от Бога до поры,
До той поры, что Он наметил.