ХРАНИТЕЛЬ ЗАВЕТНОГО СЛОВА

За минувшие сто лет книги выдающегося литературоведа и историка Александра Ивановича Кирпичникова не издавались, а имя его лишь упоминалось в энциклопедиях и справочниках. В 2015 г. исполняется 170 лет со дня рождения этого незаурядного человека: член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, заслуженный профессор Московского университета Кирпичников оставил богатейшее научное наследие.

Характерно, что на протяжении многих лет усилия А. И. Кирпичникова как исследователя были сосредоточены на изучении сказаний о Богородице и ее иконографии. Как отмечал один из его учеников, выдающийся представитель искусствоведческой науки, профессор Е. К. Редин (1863–1908), «труды свои Александр Иванович посвящал, главным образом, циклу сюжетов, связанных с жизнью Богородицы; им подготовлялся капитальный труд, посвященный специально жизни Богородицы, как она известна в памятниках словесности народной и книжной и в памятниках искусства»¹.

К этой теме он пришел постепенно, от изучения средневековой литературы: первая статья — «Сказания о житии Девы Марии и их выражение в средневековом искусстве» — появилась в «Журнале Министерства народного просвещения» в 1883 году. В одном из последующих трудов Кирпичников писал: «При молодости науки единственно верный путь — от частного к общему, как бы ни были с виду мелки и ничтожны специальные задачи, избираемые иконографами и археологами, они непременно приведут к общим и в высшей степени интересным вопросам и будут более способны к выяснению истины <...> Для таких задач мы, русские, имеем под руками превосходный, почти неисчерпаемый материал в наших иконах и миниатюрах, которые чуть не до наших дней сохранили предания византийского искусства лучшей его поры. Жатва обширна, но, к сожалению, жателей еще мало».

Представляя участникам VI Археологического съезда в Одессе (1884) свои очерки «Иконография Вознесения Христова» и «Успение Богородицы в легенде и искусстве», в предисловии к «Успению Богородицы...» автор писал: «Предлагаемый реферат есть одна глава из давно задуманной работы “Житие Богородицы в поэзии и искусстве”, для которой я собираю материал уже около пяти лет. На недостаток последнего я никак не могу пожаловаться: напротив того, его богатство и разнообразие грозит подавить исследователя, который после нескольких лет работы может оказаться не в состоянии свести концы с концами»².

Примечательно, что на 45 страницах «реферата» имелось 136 ссылок, автор сделал подробнейший обзор по теме и поместил в приложении тексты на древних латинских языках. А. И. Кирпичников завершил свое исследование таким выводом: «Весь самостоятельный труд по выработке основных типов сказания о конце земной жизни Богоматери и иконография этого сюжета выпали на долю восточной, греческой церкви. Западное искусство, как и западная письменность, оказывается в этом, как и во многих других случаях, под непосредственным влиянием Востока, точнее сказать: только повторяет его уроки <...> Отправляясь от тех же данных, Восток и Запад впоследствии (около времени крестовых походов) существенно расходятся в самых принципах: в то время, как Запад стремится к большей определенности, внутренней и поэтической полноте, но при этом вдается в сентиментальность и свободу вымысла, которая рано или поздно должна потрясти самые основы предания, Восток с примкнувшей к нему Россией остается верен простейшей из архаических форм. Живопись светская — одна для всего образованного мира; живопись церковная согласуется с преданьями, верованьями и убежденьями народных масс; она по преимуществу живопись национальная. Та и другая область искусства не должны быть между собою смешиваемы. Единственное средство спасти русскую церковную жизнь от всего пошлого, бессмысленного, расслабленного, смешного — это основательное изучение иконописи в ее лучших источниках»³.

В числе других работ А. И. Кирпичникова по этой теме назовем очерк «Деисус на востоке и западе и его литературные параллели», статьи «К иконографии Сошествия Св. Духа», «Этюды по иконографии Рождества Христова», «Взаимодействие иконописи и словесности народной и книжной». По мнению Е. К. Редина, «прекрасным обобщением всех предыдущих статей А. И. Кирпичникова, посвященных иконографии Богородицы, является живо, увлекательно написанная статья, полная, можно сказать, захватывающего интереса — это публичная лекция «Исторический обзор иконописных изображений Богородицы», читанная в Москве в 1897 г. на выставке “Изображения Богоматери” в Обществе поощрения художеств». Заметим, что это направление в деятельности профессора А. И. Кирпичникова является весомым аргументом в пользу тезиса о совместимости науки и религии.

Родина профессора — город Мценск Орловской губернии, где он родился 18 августа 1845 г. в купеческой семье. Отец торговал хлебом, имел мельницу. Однако вскоре после смерти мужа мать малолетнего Александра была вынуждена продать «дело» Кирпичникова-старшего и переселилась в Москву в дом на Никитском бульваре. Понимая важность образования, она отдала сына в Первую московскую гимназию. Александр Кирпичников был одним из лучших учеников — в 16 лет закончил учебу с золотой медалью и поступил на историко-филологический факультет Московского университета, по его собственному признанию, «с очень плохой подготовкой по всем филологическим предметам, с полным неумением взяться за науку, но с горячим желанием проникнуть в тайники ее»⁴.

Однокашникам по университету (а среди них были и такие будущие знаменитости, как Василий Ключевский) Александр Кирпичников запомнился как стройный блондин с чрезвычайно добрым и симпатичным лицом, с румянцем во всю щеку. Уже в юные годы он искал точку приложения недюжинных сил. В своих воспоминаниях его соученик, тамбовский уроженец и будущий писатель И. В. Захарьин (Якунин) (1839–1906) рассказал об одном важном эпизоде. В 1863 г. студентам стало известно, что славист и издатель произведений народного творчества Петр Алексеевич Бессонов (1828–1898), занимавший должность секретаря Общества любителей российской словесности, принял на себя обязанность закончить обширный сборник песен П. Киреевского, который вначале редактировал П. Якушкин. Бессонов обещал добровольным помощникам гонорар за каждую песню, вошедшую в сборник.

Кирпичников с энтузиазмом взялся за дело, впрочем, рассчитывая и на помощь матушки, которая знала великое множество народных песен, совершенно неизвестных столичной публике. Да к тому же она написала письма к знакомым в Орловской губернии с просьбой прислать тексты песен. Захарьин вспоминал, что «особой поэзией и прелестью отличались песни лирические и бытовые, сообщенные госпожой Кирпичниковой».

Работали «фольклористы» несколько месяцев. Но когда они представили свой труд Бессонову (более 150 песен), тот признался, что у него нет средств на выплату обещанного гонорара. А спустя несколько лет рукопись погибла во время пожара.

Но не только этой «неудачей» были отмечены студенческие годы, еще сравнительно недалеко отстоявшие от «вечно памятной эпохи Грановского» (выражение самого Кирпичникова). Ему несказанно повезло слушать в университете лекции таких корифеев науки, как Н. С. Тихонравов, С. М. Соловьев, С. В. Ешевский и др. Высшим благодеянием судьбы он называл встречу с академиком Ф. И. Буслаевым, известным трудами в области славяно-русского языкознания, древнерусской литературы, устного народного творчества и древнерусского изобразительного искусства. Буслаев выступал сторонником сравнительно-исторического метода, стремился установить связь истории языка с жизнью народа, с его нравами и верованиями. И это влияние Учителя (юный Кирпичников не только слушал его лекции, но и давал уроки сыну Буслаева, бывал у него на даче, пользовался его советами и библиотекой) сказывалось на методах исследований будущего знатока литературы многие годы — в конце XIX в. Кирпичников назовет своего наставника идеальным профессором 1860-х гг.⁵ и богатырем науки.

Окончив университет и будучи преподавателем истории и русского языка в Первой и Пятой московских гимназиях, Кирпичников взялся за осуществление масштабного замысла. На этот раз его сотоварищем стал однокашник по университету Федор Александрович Гиляров (1841–1895) — тот прежде учился в Духовной семинарии, откуда был исключен за статью «Материалы для физиологии общества»⁶. Два молодых преподавателя решили написать учебник по этимологии. Чтобы издать его на свои средства, они год уроками и немыслимой экономией собирали нужную сумму. Книга вышла в издательстве братьев Салаевых в 1868 г. и сразу получила признание. Учебник «Этимология русского языка для низших классов гимназий (применительно к правописанию)» многократно переиздавался, а имена его авторов обрели первую известность. Успех окрылил их, уже вскоре были составлены и напечатаны «Русская хрестоматия для низших классов гимназий»⁷, «Сборник для чтения и письменных упражнений. Вып. I»⁸.

В эти годы в летнее время Александр Кирпичников слушал лекции в Гейдельберге и Берлине, работал в библиотеках и учился в Праге и Вене. Он подготовил и защитил магистерскую диссертацию «Опыт сравнительного изучения западного и русского эпоса. Поэмы ломбардийского цикла» (М., 1873). С 1875 г. Кирпичников преподавал в Харьковском университете. Тогда же им была представлена на защиту докторская диссертация «I. Греческие романы в новой литературе. II. Повесть о Варлааме и Иосафе» (Харьков, 1876). Однако молодого ученого ждала неудача. Академик А. Н. Веселовский раскритиковал этот труд в «Вестнике Европы» и «Журнале Министерства народного просвещения», указав на явные недоработки и упущения.

Кирпичников не сложил руки, он был верен своему кредо: «Не сдаваться и не поддаваться отчаянию: стать скромнее и сдержаннее — скорее будешь впереди других». Началась усиленная работа над новой докторской диссертацией — «Святой Георгий и Егорий Храбрый. Исследование литературной истории христианской легенды» (СПб., 1879). Как подчеркивал будущий декан философско-литературного факультета Одесского университета В. Ф. Лазурский (1869–1947), Кирпичников «задался целью установить соотношение между греческими, славянскими, латинскими и иными редакциями сказаний. Просмотрел сотни рукописей, которыми еще никто не пользовался». Провел сопоставление с восточными сказаниями (сирийской, эфиопской, мусульманской и другими редакциями), изучил народные обряды, сопровождающие празднование Юрьева дня, пословицы, песни. В итоге недавний критик А. Н. Веселовский дал положительный отзыв на диссертацию: «Он первый охватил вопрос во всей органической целостности». По мнению И. В. Захарьина, «солидное ученое изыскание о “Егории Храбром” и о знаменитом “Английском Милорде” дали ему почетное имя среди русских ученых-филологов».

В Харькове, как уже упоминалось, Кирпичников работал с 1875 года. Как вспоминал его младший коллега тех лет, фольклорист и литературовед, будущий член-корреспондент Академии наук Н. Ф. Сумцов (1854–1922), Кирпичников «не только учил, как профессор, но и сам учился, как студент». Вместе со студентами ходил на лекции А. А. Потебни и других профессоров-филологов. Выучил итальянский язык и читал Данте. Кирпичников был инициатором создания в Харькове историко-филологического общества, хлопотал об открытии музея изящных искусств. Именно здесь пытливому уму исследователя открылись изначальные основы славянской общности. Кирпичников писал: «Русский народ, как и всякий народ, играющий видную роль в истории, сложился из многих элементов, из многих племен. Но главных составных частей в нем две, главным образом, его составили два племени, одинаково способные и одинаково исторические, взаимно дополняющие друг друга: это деловитые, энергичные, закаленные в борьбе со своей суровой природой великороссы и мечтательные, певучие, более мягкие и впечатлительные малороссы»⁹.

В Харькове профессор пережил большое горе — в 1884 г. умерла его первая супруга Софья Богдановна. После этого он на год уехал в Петербург, но и здесь несчастья преследовали его — умер младший сын. В 1885 г.
Кирпичников уехал в Одессу, где занял должность ординарного профессора Новороссийского университета.

Начав жизнь с нуля, Александр Иванович многого добился в этом южном городе. Один из современников признавал: «Он стал в Одессе центром, вокруг которого группировались все одесские интеллигентные силы. Период его пребывания в нашем городе будет историком Одессы отмечен как один из блестящих периодов ее жизни».

Ученик Кирпичникова в Новороссийском университете, будущий филолог-славист, заслуженный профессор этого университета и академик Болгарской Академии наук М. Г. Попруженко (1866–1944) вспоминал лекцию своего учителя о В. Г. Белинском: «Разговор в аудитории не окончился (помешал звонок), и мы толпой пошли провожать профессора по коридору, но все-таки всех вопросов не выяснили... “Знаете ли, господа, сегодня суббота, — приходите-ка все, кто пожелает, ко мне в шесть часов, и мы тогда потолкуем по этому поводу, а теперь мы все заняты... Я буду ждать”. Отказаться от столь лестного приглашения — устоять перед соблазном побывать на дому у профессора, да еще такого известного ученого, могли немногие; мы потолковали, а вечером целой толпой (все студенты-филологи) явились в кабинет Александра Ивановича <...> Естественное смущение наше продолжалось недолго: простота обращения, ласковость и мягкость хозяина сделали свое дело». Тогда же решено было собираться раз в неделю. Собрания «пошли так живо, а главное, с громадной для всех нас пользой, так как только во время этих собраний мы увидели, как мало все мы знаем, как неумело все мы читаем, как много нужно работать».

И еще отрывок из воспоминаний М. Г. Попруженко: «Мне известен факт (и не один), когда Александр Иванович своим влиянием спас юношу от большой беды, грозившей ему за необдуманный поступок... Юноша этот был незнаком Александру Ивановичу: он помогал человеку, который нуждался в поддержке... Я помню случай, когда Александр Иванович добился восстановления прав целой группы студентов, которые в противном случае навсегда бы погибли. Тогдашний одесский генерал-губернатор Х. Х. Рооп не мог не согласиться со справедливостью доводов гуманного профессора-идеалиста».

В Одессе А. И. Кирпичников был председателем Общества пособия нуждающимся литераторам и ученым, товарищем председателя обществ: грамотности, историко-филологического, славянского. Также он был попечителем Одесской городской публичной библиотеки (1888–1897). Именно Кирпичников добился открытия аудитории для народных чтений на тысячу(!) человек: здесь публика собиралась на литературно-музыкальные вечера, циклы лекций и спектакли. И здесь, спустя годы, прозвучат горькие слова поминального прощания с ним: «Александр Иванович успел сделать для просвещения темной массы в Одессе столько, сколько не сделали за это время сотни других общественных деятелей на этом поприще».

В Одессе Кирпичников занялся византологией. Несколько раз бывал в Константинополе, совершил поездку в Грецию. В своей работе «Очерк Херсонеса и его участие в крещении Руси» (1888) он писал о ключевом значении византологии для будущей России: «История есть наша общая наставница, изучение прошлого есть единственное средство догадаться о будущем, направлять его к благу родины и человечества. Исследования Византии, откуда мы получили нашу веру, нашу литературу, наше искусство, вообще нашу духовную жизнь, — такая важная область истории, что ее значение нельзя и определять немногими словами. К чести русского самосознания византология внушает теперь живейший интерес не только скромным ученым, но и более дальновидным из наших государственных деятелей, которые ясно сознают великие исторические задачи России»¹⁰. Здесь можно было бы поставить точку в цитате, но у нее есть удивительно значимое продолжение. Кирпичников завершает свой очерк провидческими словами: «Уже и теперь всякому понятно, что славное прошлое Херсонеса, оторванного от Византийской империи, частью которой считался он, одиноко стоявшего среди племен варварских, на краю цивилизованного мира, подает благие надежды молодому, но уже созревшему в страданиях и борьбе Севастополю, тесно сплоченному с могучей морской державой русской. Мы твердо верим: его грядущее будет достойно той священной земли, на которой стоит он»¹¹.

В это время Кирпичников становится признанным ученым — его избирают членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, в печати появляются обширные очерки о западноевропейской литературе, в словаре Брокгауза и Ефрона — его статьи «Гофман», «Достоевский», «Карамзин», «Крылов», «Легенды», «Немецкая литература», «Пушкин» и множество других. В 1880 г. в Петербурге начала выходить «Всеобщая история литературы» под редакцией В. Ф. Корша. Со 2-го тома, в связи со смертью Корша, редактирование взял на себя Кирпичников (4-й том вышел в 1892 г.). Всего в издании 4552 страницы, из которых 1539 написаны Кирпичниковым (а всего работало над четырехтомником 19 человек).

Наследие А. И. Кирпичникова велико и многообразно. В библиографическом обзоре его трудов по состоянию на октябрь 1904 г. — около 180 названий. Обозначим хотя бы некоторые: «Очерки из истории средневековой литературы» (1869), «История русской литературы для учащихся» (1869), «Греческий роман в новой литературе» (1876), «Теория словесности» (1878), «Очерки по истории новой русской литературы» (1896, сюда вошли статьи о Л. Толстом, Ф. Достоевском, А. Писемском и других писателях).

Необходимо привести несколько выдержек из работ А. И. Кирпичникова, чтобы показать особенности его авторского стиля. Возьмем, например, очерк «Последние годы и дни Жуковского» (СПб., 1902). Автор с глубоким знанием пишет об обстоятельствах жизни этого неординарного человека. Живя в Баден-Бадене, Жуковский собирался в Россию, но внезапная болезнь глаз сделала отъезд невозможным. С огромным сочувствием Кирпичников рассказывает читателям о том, как Жуковский изобрел машинку, чтобы писать с закрытыми глазами, снова взялся за поэму, первые стихи которой были написаны десять лет назад, — «Странствующий жид». По-человечески близок Кирпичникову тихий уход Жуковского из жизни — в кругу семьи, с исповедью¹². И над этой житейской обыденностью патетически возвышаются финальные слова Кирпичникова: «В чем угодно другом, но в забвении своих великих писателей русские люди не грешны. Слава Пушкина, Гоголя, Жуковского не меркнет от времени; напротив, она все ярче и ярче сияет со светом грамоты, народных школ и народных книжек»¹³.

Блистательный образец ораторского искусства — речь Кирпичникова о Пушкине на публичном собрании Новороссийского университета 11 февраля 1887 г., текст которой впоследствии был издан отдельной брошюрой¹⁴. Отмечая полувековой срок со дня гибели поэта, профессор-филолог говорит: «Изучение живой народной поэзии Пушкин с тактом опытного ученого ведет рядом с изучением родной старины: он серьезно работает над русской историей, пишет комментарии на “Слово о полку Игореве”, интересуется “Изборником” Святослава <…> Плодотворны были последствия этого обращения Пушкина к народности: именно в это время выработались его художественные взгляды, ставшие теперь общим убеждением <…> с этого времени начинается период полной силы его творчества, в котором эту струю животворной народности замечает и сам поэт, и умнейшие его современники <…> в это время стих Пушкина достигает своей вечно неувядаемой классической красоты и силы. Как ни странно может это показаться с первого взгляда, но я твердо убежден, что Пушкин стал вполне европейским писателем именно с той поры, как сделался русским народным поэтом. Наши поэты, копировавшие французов, не были европейскими, потому что не могли сказать Европе ничего нового. Теперь, когда имена Тургенева, Достоевского, Льва Толстого гремят по всей Европе и их произведения читаются во всех углах ее, мы можем откинуть излишнюю скромность и сказать с уверенностью, что и русская литература двигает вперед мысль человечества, а первым влиятельным проводником русской народности в Европе был Пушкин»¹⁵.

Заслуживает внимания современников наследие Кирпичникова-педагога. Он верил в будущее русского народа, призывал интеллигенцию не только учить, но и самой учиться здоровой правде народной. Кирпичников как преподаватель отличался незлобливостью и благодушием, был чужд какой бы то ни было нетерпимости. Служившая под его началом Л. Воронцова вспоминала: «Сам идеально-честный, Александр Иванович не допускал лжи и в других <…> Снисходительный и мягкий к другим, Александр Иванович был строг и педантичен к самому себе. Все его время было распределено и занято работой, оставлять которую он не позволял себе ни при каких обстоятельствах. Здесь в работе, в достижении намеченных целей он обладал неутомимой энергией и железной волей. Производительность и быстрота труда Александра Ивановича меня всегда изумляли. Неустанно работая сам, он с величайшим интересом следил за каждым вновь выходившим трудом по занимавшим его вопросам, ждал его появления в свет и затем рассматривал его с чисто юношеской любознательностью».

Эпиграфом к своей книге «Педагогические очерки (1867–1888)»¹⁶, обобщившей многолетний богатый опыт, Кирпичников взял слова первого русского теоретика-экономиста Ивана Посошкова: «Много немцев нас умнее наукою, а наши остротою, по благодати Божией, не хуже их, и они ругают нас напрасно». Понимая, что разбор книги — тема отдельной публикации, просто назовем ее главы: «О домашнем надзоре» (для родителей), «Внеклассное чтение», «О разборе образцов иностранной литературы в наших гимназиях», «Обучение орфографии», «Педагогические письма из-за границы», «Диккенс как педагог», «О женском образовании». Щед­ро делясь в книге опытом, Кирпичников старался передать читателю свою убежденность в том, что сфера просвещения имеет важнейшее значение для будущего развития общества, требует максимальной ответственности и отдачи людей, которые решили посвятить ей жизнь.

Судьбе было угодно, чтобы уже в зрелые годы Александр Иванович Кирпичников вернулся в Московский университет — в 1897 г. он стал ординарным профессором по кафедре истории западноевропейских литератур. Однако не проходило буквально ни года, чтобы его статус в университете не менялся. Когда в 1898 г. исполнилось 30 лет службы, Кирпичников перешел на должность сверхштатного профессора по кафедре русской литературы, спустя год стал деканом историко-филологического факультета, затем помощником ректора. Читал курсы «Пушкинский период русской литературы», «История русской литературы от Петра Великого», «История русской литературы XIX века». Давние знакомцы профессора встречали все тот же ласковый и умный взгляд его добрых голубых глаз, слышали тот же веселый, добродушный смех. Как и в студенческие годы, ему была присуща чрезвычайная скромность, и так же он был худ и тонок. Только седина, морщины на лице, заметная сутулость выдавали груз прошедших десятилетий...

Помимо работы в университете, Кирпичников одновременно трудится на должности хранителя Отделения доисторических, христианских и русских древностей Московского публичного и Румянцевского музеев. С его приходом началась новая эра — научная разработка обширных коллекций, предпринимается полная каталогизация предметов и систематическое их описание. Им была закончена опись собраний, изданы путеводители. Кроме того, предприняты разбор и описание иконографической части знаменитой коллекции археолога П. И. Севастьянова (1811–1867) А. И. Кирпичников основал при отделении библиотеку, к 1903 г. насчитывавшую около 400 томов, — почти все они были пожертвованы им же.

Добавим, что Кирпичников был товарищем председателя Общества любителей российской словесности, в первые годы ХХ в. участвовал в работе комиссии Министерства народного просвещения по реформе средней школы, был председателем Русского библиографического общества. К этому времени его «Этимология» выдержала 38 изданий, «Синтаксис» — 33 издания. Один из современников, бегло подсчитав объем научных и учебно-педагогических работ профессора, восклицал: «Когда сообразишь, сколько тысяч страниц все это занимает, сколько для этого нужно было труда, невольно удивляешься, откуда он брал время еще для общественной деятельности».

Кирпичников на протяжении всей жизни верил в науку и жаждал знаний, а это придавало ему молодости духа как залог нравственной силы и влияния на окружающих людей. Он всегда радовался чужому успеху, не завидуя ему. Е. Барков вспоминал: «Не развлекалась душа его явлениями текучей общественной жизни, а всегда была чужда политической партийности: задачи строгой науки и ученая часть — вот те интересы, коими билось его сердце, и тот воздух, коим дышал он в своей ученой келье. Это была выдающаяся ученая сила, создавшая много трудов первостепенной научной важности».

Бесконечные заботы пагубно сказывались на здоровье Александра Ивановича. По совету врачей он уехал в Крым отдохнуть, но вернулся в еще худшем состоянии, потому что вместо отдыха по поручению Академии наук дни и ночи проводил за написанием рецензии на двухтомное собрание сочинений Хомякова.

26 апреля 1903 г. в три часа дня в Румянцевском музее А. И. Кирпичников упал в обморок. 30 апреля в пять часов дня он умер.

Смерть профессора вызвала широкий отклик в научных и общественных кругах России. На нее отозвались журналы и газеты столиц, Харькова и Одессы, в последующем вышли несколько брошюр и сборник с воспоминаниями. Подводя итог его жизни и деятельности, В. Ф. Лазурский писал: «А. И. Кирпичников вместе с академиком А. Н. Веселовским, профессором Н. И. Стороженко и профессором Н. П. Дашкевичем могут быть названы основателями кафедры западных литератур в русских университетах. Чем Веселовский был для университета Петербургского, Стороженко для Московского, Дашкевич для Киевского, тем Кирпичников был сначала для Харьковского, потом для Одесского».

Конечно же, вкладом в изучение мировой литературы не исчерпываются заслуги Александра Ивановича Кирпичникова на ниве просвещения и науки. Он многое сделал для культурного развития регионов современной Украины (помнят ли об этом апологеты «самостийности»?), вывел на нелегкий путь литературоведения и педагогики достойную плеяду учеников, положил краеугольный камень в формирование в России представления о том, каким должен быть человек науки.