Философское в лирике Юрия Шестакова


                                                                                                  Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
                                                                                                                                М. В. Ломоносов

                                                                                                  ...космос подобен добрейшему и разумнейшему
                                                                                                  животному. Ни один атом Вселенной не избегнет
                                                                                                  ощущений высшей разумной жизни.
                                                                                                                                К. Э. Циолковский

О, я хочу безумно жить:
Все сущее — увековечить...
                                                                                                                                А. А. Блок

Космос, Вселенная, человек, космическое в человеке. Эти философские проблемы волновали многие поколения людей. Особенно близка эта тема представителям словесности. В этой связи достаточно вспомнить глубокую поэзию М. В. Ломоносова, «Грезы о земле и небе» К. Э. Циолковского. Соотношение «общей» жизни человечества и душевной жизни отдельного человека присутствует в лирике К. Н. Батюшкова. Проблема жизни и смерти находит место в поэзии А. А. Фета. Образ пространства и времени в их дискретном существовании предстает в поэзии XX века у В. Я. Брюсова, О. Э. Мандельштама, А. А. Блока, А. А. Тарковского и др.

Человека, как высшее существо, авторы, пишущие в лирических тонах, иногда сравнивают со Вселенной в миниатюре. Известно, что каждая материя во Вселенной, развиваясь по общим для всего законам, имеет свои особенности, которые делают ее индивидуальной и неповторимой. Так и люди, развиваясь по общим физическим и социальным законам, имеют свои индивидуальные качества, делающие одних из них гениями, других просто хорошими людьми. С этих позиций хотелось бы рассмотреть личность и творчество современного поэта, интересного человека, который очень любил жизнь, а главное, думал о смысле этой жизни, отражая свои мысли в стихах. Это санкт-петербургский поэт Юрий Шестаков.

Как представитель современного периода российского литературного творчества, Ю. Шестаков имеет не просто свой авторский почерк, но его творчество как многогранно, так и философски направлено. Его стихи — это размышления о смысле бытия, о неизмеримости сущего, о силе человеческого духа перед всесильной природой, огромным в своей непостижимости Космосом. Он относится к тем людям, которые жили в разное время на Земле, но каждый их них всерьез задумывался над проблемами сущего, проводя параллель между неизмеримо малым и неизмеримо большим. В результате, М. В. Ломоносов, например, стал гением науки и искусства, И. Ньютон открыл закон всемирного тяготения, К. Э. Циолковский стал отцом космонавтики.

Творчество Ю. Шестакова отмечено как талантливое, зрелое, образное и щемящее лирическое известными современными писателями. Среди них А. А. Тарковский, С. Д. Давыдов, Ю. М. Поляков. Оно стало предметом изучения поэтессы, литературного критика, заместителя главного редактора журнала «Родная Ладога» В. В. Ефимовской, поэтессы и искусствоведа И. Н. Важинской, учителя литературы и друга поэта В. М. Лобовой. Стихи Ю. М. Шестакова публиковались и в нашей стране, и за рубежом. Он — автор литературных сценариев кинопоэтических лент: «В начале было...», «Два дома», «Возрадуйся!». По его творчеству написаны сценарии, оно стало основой внеклассных мероприятий для школьников и студентов, творческих встреч. В городе Губкине неоднократно проходили литературные чтения его имени. Тем не менее нельзя сказать, что поэтическое творчество поэта исследовано в достаточной степени. Каждый раз, открывая сборник стихов Ю. М. Шестакова, находишь все новые мысли, испытываешь новые ощущения. Его творчество волнует и пробуждает желание размышлять о жизни. Чем больше читаешь его стихи, тем чаще приходит понимание, что познакомился с большим поэтом, имеющим свой творческий почерк и своего читателя, а его стихи стали необычным и красивым явлением в мировой культуре.

Личность Юрия Шестакова представляется многогранной и многополюсной. Он мудрый философ с сердцем ребенка, жадно познающего сущее, пьющего энергию из родниковых источников земли. Он пишет о серьезных вещах, оставаясь при этом поэтом с образной речью и мечтательным взглядом, устремленным в бездонную высоту неба. В его стихах находят место неизмеримо малые величины атома («...душа сквозь молекулы тела уйдет, как вода сквозь песок...», «Трактаты философские зачитывал до дыр, материю деля на кванты, граммы...», «атом невидимый также загадочно смертен, как наболевшая в небе остывшем звезда...») и необозримые разумом просторы Вселенной («На землю сквозь космические дали светило солнце...», «Луна взошла, багровая как рана...», «...вновь проклевывает вечность скорлупку неба клювиками звезд!»). Понимая эту раздвоенность, мучимый желанием знания («Познать желаю смысл добра и зла», «...хочу понять, что чувствовал Ньютон, земное открывая притяженье?»), поэт признается: «...жадный к познанью, живу в наказание между мега- и микровселенными на сквозняке...».

Как и вся его жизнь, географически поэзия Юрия Шестакова имеет двухполюсный характер. Детство его прошло в селе Богословка, с ее широкими просторами, особенностями природы центра России, а взрослый период жизни — в северной столице с особым европеизированным укладом, с солидными центрами культуры, литературными сообществами. Душа поэта вновь и вновь возвращается в родную Богословку, а разум ищет подпитку в культурных анналах Санкт-Петербурга. Он с нежностью описывает земное: сельскую природу, уклад крестьянского быта («...и русскую степную песню раздольно пели мужики», «Кони щиплют вкусный сумрак, пряно пахнущий травой»), пишет о невских берегах и огнях северной столицы («Как медленно растут деревья, как быстро заводские трубы!», «Фонарей блестящие цветы не подарит город на прощанье»), но тут же взор его устремляется к невиданным космическим высотам, непостижимым разумом, перемещается во времени и пространстве («И в уши мне шептали травы колко о соках, скрытых в глубине земли...», «На землю сквозь космические дали светило солнце», «...отраженье детства в глубинной памяти воды хранится...»).

Юрий Шестаков — человек редкого дара чувствовать природу, любить жизнь. Природа в его творчестве, как и живое существо, наделена чувствами, переживаниями. А человек причиняет ей боль, беспокойство, наносит порой неизлечимые раны: «И лягу — болью для травы...», «Старинный друг мой, речка Орлик», «...глазастые росинки очень любопытны...», «Яблони, видать, устали очень...», «...за мной шла весна на каблучках капели...». И далее, его игра с природой, как с живой, способной чувствовать, огорчаться, следить украдкой за поэтом, вызывая в нем чувство неловкости, вины, заставляя и его лукавить, притворяться.

Под каблуками снегу не до сна:
на нем — мои следы, на мне — вина,
что он невольной тяжестью обижен...
А из-за туч за мной следит луна,
я притворяюсь, что ее не вижу.
(«Тяжесть», 1992)

Уже в ранних, юношеских стихах прослеживается эта устремленность к высоким облачным высотам, звездной беспредельности. В стихах, посвященных воспоминаниям детства, мы находим первые впечатления о мире, который по мере взросления поэта разрастается все дальше и глубже («Мир ввысь и вширь тянулся, раздавался...»), уходя в Космос, за пределы человеческого разума («...а мир все рос, в округу не вмещался!», «...я вырастал — не по часам и дням, а по лесам, по рекам и полям, перераставшим для меня — в Россию...»). И все это зримо, ощутимо, удивительно прекрасно:

И чьи-то руки смугло солнцем пахли,
когда внезапно к небу приподняли —
и разлетелись вширь степные дали —
как дивно мир в пространство был распахнут!

Вот это чувство высоты, широты и необозримости пространства отражает и широту его натуры, которая всегда присутствовала в его встречах с земляками, читателями, прослеживалась в его желании поделиться творческими находками, восторгом от непостижимости знания о звездном и земном. Надо заметить, что один из самых ярких поэтических образов Юрия Шестакова — звездное небо. То это безбрежность и неизмеримость («...когда я вверх смотрю, где, как река, течет непредсказуемое небо»), то как бы суживается до размеров родного дома, имя которому планета Земля, дома привычного знакомого, родного.

На иссохшую землю
ночной опускается мрак,
и откуда-то сверху
струится прохладою воздух,
словно между Вселенной
и нашей планетой —
сквозняк:
сквозь дырявую крышу небес,
где прорехами — звезды...

Звездным сиянием проникнуто все его творчество: «И только звезд спасительная твердь / сияет, освещая дали горние...». Признаваясь в любви к звездам, к их таинственности и неизмеримости, он пишет о не иссякающей силе души человека, глубины которой неподвластны и звездам.

ЗВЕЗДЫ

Я все сильней люблю их и страшусь.
И пусть не вечно тело будет жить, —
не вычерпать и звездному ковшу
родник неиссякающий души.

Звезды манят его своим вечным светом, но он с некой долей гордости констатирует, что звезды — эти глаза Вселенной, — мельче, холоднее и равнодушнее глаз человека, этой малой песчинки в масштабах Космоса: «Что им поле, что им горе, дума, / что им боль неспящего в ночи?» и человеческое: «...этих глаз, что излучают душу вглубь и вширь Вселенной зорче звезд...». Или еще:

Из космоса, из первозданной тьмы
с тревогой смотрят звезды —
гнезда света:
что принесет им смутная планета,
что будем значить для Вселенной мы?
(1993)

Земля и звезды переплетаются в его сознании неким неделимыми и органичным. Все земное он сравнивает со звездным («Торопятся созвездья мотыльков <…> из тел своих земных — к безмерной жизни...»), он сам стремится к звездам, ему тесно в границах его астрального и физического тела («А мне порой бывает тесно / среди домов, машин, людей...»). Вырастая до небес, он как бы играет со звездами, с непосредственностью и наблюдательностью поэта сравнивая их с яблоками, которые растут в саду горячо любимого деда. И звезды, и яблоки объединяет одно — или имеют свойство иногда падать на землю. Но падают они неодинаково: «...яблоки с небес летят на землю, / тусклы и круглы, а звезды... — звезды яркие и длинные в паденье...».

Дед незримо присутствует в его стихах как духовный наставник, как первый учитель, как проводник к роднику, питающему кроны его древа жизни. Он обращается к деду снова и снова в поисках ответов на непостижимые земным умом вопросы: «Про бытие, что с Вечностью слилось...», про тайны мироздания и зарождения жизни. И он с некоторой долей юмора пишет, как загнанный в угол вопросами растущего внука дед отвечает неопределенно и уклончиво:

И к деду в поле я спешил с вопросом:
«А небо, звезды, целый мир откуда?
И не хитри — уже давно подрос я!»
Лишь крякал дед:
«Пристал... Да все оттуда!»
(«Первый учитель», 1986)

С вселенскими и земными ощущениями в стихах Юрия Шестакова тесно переплетается человеческое чувство. Оно становится замысловатым узором, эликсиром жизни, неким философским камнем превращения земного в божественное: «Светом души озаряется разум...», «Месяц-вопрос над Землею навис, а за ним — звездное многоточие...». Он ощущает себя центром большого мира, который находится в движении, меняется, сверкает яркими красками: «...вокруг меня водоворот пространства! И я в водовороте этом — центр...» Душа его стремится, рвется ввысь, а плоть удерживается земной твердью («...с каждым смертельным прорывом к свободе душе все теснее скафандр этой плоти»). Поэт смотрит в небо, а «пристальное небо» смотрит в него, в его душу.

Но только безначальный Свет,
Которого превыше нет,
дает в молитвенной тиши
узреть и свет, и тень души…
(«Светотени», 2007)

Часто в поэзии Юрия Шестакова звучит слово «бездна». Бездна света, бездны тьмы: «Я пойду за незримо Ведущим через бездны — к рассвету в дали...». Противостояние, противоборство тьмы и света, тепла и холода, жизни и смерти, вечности и мгновения («...ковчег тепла и холод зимней бездны...», «мир земной смертельно краток, полжизни мне прожить осталось, полнеба солнцу — до заката») становится предметом его философских раздумий о мире.

Как человек, верящий в непостижимость тайны бытия, поэт задумывается о божественном мироощущении людей. Дух, духовность, смысл сущего проходит через все его творчество. Храм души, храм святого духа, хранилище нравственных основ общества — в этом он видит источник веры и созидания («О, если не бесплоден был бы камень, кусочек храмовых руин посеял бы я в землю, как зерно...»). Поэта беспокоит растущая бездуховность общества, высокомерие человека, считающего, что он не просто венец природы, но ее хозяин, покоритель («...ведь человек — венец природы — не роковой ее венок!»). От этого, по его мнению, в мире все больше расцветает жестокость, несовместимая с достижениями человеческого разума. Восхищаясь и удивляясь каждой малостью совершенных созданий природы, он задается вопросом о несовершенстве духовных основ общества. Познать желая «смысл добра и зла», он пишет:

Куда несешься, жизнь земная,
своим бессмыслием страша?
Все дерзновенней сила знаний,
все беззащитнее душа.
 
Все гуще тьма фантазий плотских,
все приземленнее мечта.
Все больше мыслей философских,
все меньше — веры во Христа.
(1997)

Картина мира, созданная стихами Юрия Шестакова, огромна. А если сравнить его творчество с творчеством живописца, то это смелые широкие мазки, без мелких деталей. Но его стихи настолько философски содержательны, что эти мелкие детали невольно дорисовываются воображением читателя. Поэт как бы спешит объять необъятное, он боится не успеть, желая поймать ускользающую мысль, образ. Часто в конце сроки он ставит многоточие, приглашая читателя к сотворчеству, увлекая в мир поэзии, который для него становится Вселенной, облеченной в слова.

ПОЭТ

Понял я среди непрочных
зримых форм, явлений внешних,
что поэт — лишь переводчик
мыслей — из миров нездешних:
на язык наш человеческий
переводит голос Вечности…
(2002)