Возвращение из небытия

Русские судьбы Просмотров: 3411

Архиепископ Сан-Францисский

Его имя в России до сих пор, к сожалению, мало кому известно. А это был человек необыкновенный и с необыкновенной судьбой. Речь идет об архиепископе Иоанне Сан-Францисском, а в миру — князе Дмитрии Алексеевиче Шаховском. Он учился в Царскосельской школе, жил в Петербурге на Фурштатской. Потом вдруг оказался монахом на Афоне, а дни свои закончил далеко за океаном, в Калифорнии, куда его забросили бурные годы революции.

Чувство России

«Чувство России, — писал он потом в своих воспоминаниях, — стало развиваться у меня с 10-летнего возраста. С благоговением и детской гордостью читал я в историческом повествовании, как во время Бородинского боя действовал у деревни Утица против маршала Даву корпус «егерей Шаховского». Тогда генерал-майор и командир егерей в Бородинской битве, прадед мой Иван Леонтьевич стал в 1830-е годы одним из усмирителей Польши, а потом генералом аудиториата (высший чин юстиции в Русской армии). Император Николай I говорил о нем как о «своей совести». Его портрет, висевший у нас и показывавший все российские ордена, возбуждал во мне чувство России. Это чувство русскости у меня еще более обострилось, когда мне стало известно, что наша семья ведет свое начало от Рюрика».

Революция не дала ему возможности закончить Александровский Императорский лицей, куда он поступил в 1915 году. «Помню эти дни, — пишет он в воспоминаниях, — я тогда жил на Фурштатской улице, напротив американского посольства (мысль о том, что я стану когда-нибудь американским гражданином, даже мухой не летала около меня). Помню, как с балкона этого посольства Родзянко произносил речь к толпе. Толпа стояла безмолвно. Никто, в сущности, не знал, как все сделалось и что сделалось». Видел он и Ленина. И об этом написал:

Я помню, как в семнадцатом году
Пришлось мне часто ездить мимо дома,
Где человек с бородкой, незнакомый,
Сулил довольство, обличал беду.
Истории я не расслышал грома...

Гром грянул

Но гром грянул, в России началась Гражданская война. Вскоре юный князь оказывается в Белой армии. «Наш небольшой отряд направили в только что взятую станицу Константиновскую, — вспоминает он. — Мы маршировали по станице и пели:

Смело мы в бой пойдем за Русь Святую,
И как один прольем, кровь молодую.
Потом, как известно, большевики переделали эту песню в свою:
Смело мы в бой пойдем за власть Советов...
и т. д.

Вскоре начались бои, и вчерашний лицеист вдосталь насмотрелся крови и нечеловеческой жестокости. «Контуженного душевно и физически, меня эвакуировали в Ростов и положили в клинику, поили бромом... Было ясно, что я своевольно сунулся туда, куда Богом не направлялась моя жизнь».

Стихи, посвященные России

В госпитале Шаховскому исполнилось 16 лет. В эмиграции сначала в Париже, потом в Бельгии князь устраивается неплохо, поступает в университет, живет со всеми удобствами в брюссельской квартире своей матери, редактирует журнал «Благонамеренный», пишет стихи. Известность получило одно из первых его стихотворений, посвященное России:

Хотя прекрасны дни былые,
А ныне чужд родимый край,
Но ты молчи, моя Россия,
И голосов не подавай.
      Пройдут года, ты скажешь слово,
      Тобой зажженное в ночи,
      Но на закате дня людского
      Ты, униженная, молчи.
Молчи и верь словам поэта:
Быстро изменчивы года.
Бывают ночи без просвета,
Но без надежды никогда.

Его стихотворные сборники выходят один за другим. В журнале Шаховского сотрудничают лучшие авторы русского зарубежья: Бунин, Цветаева, Ремизов, Ходасевич. С Буниным и Зайцевым он знакомится лично, Цветаева посвящает ему стихотворение, которое он так и не решился напечатать в своем журнале. И вдруг с молодым поэтом и редактором происходит нечто странное.

Нечто странное

Вот как он сам описывает это загадочное событие в своем дневнике:

«Я сидел в редакции “Благонамеренного”, занимаясь просмотром рукописей за письменным столом. Это была брюссельская квартира моей матери. Был я здоров, молод и совершенно ни о чем в те минуты не думал, кроме литературных задач, они занимали все мое внимание. И — вдруг — все исчезло. И я увидел перед собой огромнейшую Книгу, окованную драгоценным металлом и камнями, стоящую на некой, словно древней колеснице. И на этой Книге была яркая ясная надпись русскими буквами: “Книга книг соблазна”». И в это мгновение молодой князь понял всю суету того, чем он занимался, все различие между относительным и абсолютным, преходящим и незыблемым. Он понял это видение, как указание свыше. Он бросает все, уезжает на Святую гору Афон в Греции и там, в русском монастыре святого Пантелеймона, постригается в монахи, приняв имя отца Иоанна.

На Афоне

«На Афоне, — вспоминает он, — меня поразило погребение монахов. В миру погребение имеет вид искренней, глубокой печали, даже отчаяния. На Афоне монашеские погребения лишены всего этого. В них нет никакой печали, это — пасхальное торжество. Быстро идет служба погребения, и лица у монахов вдохновенные — усопший брат вошел в то, ради чего пришел на Афон. Кончина верующего человека — есть истинное начало. Психология и реальность тут иные, чем те, к которым мы привыкли в мире». Вернувшись с Афона, отец Иоанн окончил Духовную академию в Париже. А пастырство его началось в Югославии, в Белой церкви, где тогда было много эмигрантов из России. Потом его посылают в Берлин настоятелем Свято-Владимирского храма.

В то время в большой русской колонии сильно увлекались оккультными науками. Отец Иоанн начинает читать лекции, объясняя несовместимость этих учений с христианством. Яркие и глубокие, они привлекают толпы слушателей. Он начинает читать лекции в Прибалтике, в других местах. Имя отца Иоанна становится известным в Европе. Но над ней уже сгущаются грозные тучи новой войны.

Нести ободрение людям

В годы страданий и лишений он продолжает нести людям ободрение, помощь другим и славословие Господа.

Сегодня ночью плакали сирены
О бедной человеческой судьбе.
А мы вернулись, Господи, к тебе
Из долгого мучительного плена.

Но фашизм разгромлен, к Берлину приближается Советская армия. Эмигранты уже знают, какая судьба их ждет в застенках НКВД. Чудом отцу Иоанну удается выбраться из пылающего Берлина. Он скрывается в Баварии, а потом с первым эшелоном уезжает в Париж. Но и там он пробыл недолго. Его друг Игорь Сикорский, знаменитый создатель вертолета, присылает ему вызов в Америку, где его назначают архиепископом Сан-Францисским. И вот только тогда его голос слышат, наконец, на родине. Сорок лет он ведет по радио «Голос Америки» «Беседы с русским народом». Нет, он, конечно, не призывает народ свергать Советскую власть, не расхваливает «западную демократию». Архиепископ Сан-Францисский говорит о Боге, о душе, об освобождении человека от сатанинского плена безбожия и материализма. Как сказал один из его биографов: «Он зовет людей чаще поднимать свой взор к небу».

Взор, обращенный к небу

В своих беседах по радио он давал слушателям один важный для каждого совет: «Иногда у человека мелькает мысль: “Не дано мне (то духовное, что дано другим). Или: “Если бы и мне Господь дал то же!” Захоти, загорись — и получишь много больше. Ты тлеешь, не горишь, оттого и не получаешь».

Некоторые его мысли весьма поучительны и сегодня. «Собственности у человека меньше, чем он думает. Лишь в мыслях своих миллионер обладает своими миллионами. На самом же деле они обладают миллионером, который в большинстве случаев бывает ими связан, принужден к определенному образу жизни, прикреплен к определенному кругу людей, вынужден иметь вокруг себя искательство, ложь, лесть, зависть, подобострастие, неискренность, покушения на свою жизнь — физическую и душевную. Разве это не рабство, не каторга, увеличивающаяся по мере увеличения состояния? Велико ли то, что можно купить за деньги? Находится в числе покупок мир души — высшее счастье?»

«Жизнь всякого человека, — говорил он, — всегда слишком лична, но она всегда что-то может сказать другим. Ее тайна — единство и неповторимость личности человека. От младых ногтей несет человек в себе эту неповторимость как образ высшего мира. Удаленность от Света ввергает нас в стандартность и безличность, а хотя бы малое приближение к Свету открывает в каждом неповторимые, нужные всем черты жизни. Из этих черт составляется Царство Божие в человеке. Мы его носим в себе, и всякому оно открывается в лучшие минуты. Но царство это никого не принуждает к своей любви. Оно, как молитва, к которой нельзя принудить человека».

 *  *  *

«Мистер-вертолет»

До сих пор все президенты США летают на вертолетах с надписью «Сикорский». На таком вертолете возил Хрущева Дуайт Эйзенхауэр, когда тот ездил с официальным визитом за океан. Никите Сергеевичу, который не подозревал, что летит на машине конструкции «антикоммуниста-эмигранта», она очень понравилась. А в любимом фильме Сталина «Волга-Волга» снят самолет-амфибия Сикорского, сделанный в Америке, но почему-то названный «советским». В США в Зале национальной славы изобретателей имя Сикорского упомянуто вместе с именами Эдисона, Ферми и Пастера.

Первый в мире аэробус

Родился этот мировой гений авиастроения в 1889 году в Киеве в семье врача-психиатра. В детстве его любимой книгой был роман Жюля Верна «Робур-завоеватель», где описывался полет на гигантском воздушном корабле. Такой корабль приснился ему однажды даже во сне. Однако сначала Сикорский поступил, по примеру брата, в Морской кадетский корпус в Петербурге. Поняв вскоре, что его призвание — авиация, поехал учиться во Францию, где тогда появились первые самолеты, а в 1912 году был приглашен в Петербург на должность главного конструктора авиационного отдела Русско-Балтийского вагонного завода. Именно там он сконструировал 20 оригинальных самолетов, в том числе уникальные «Русский витязь» и «Илья Муромец», ставшие потом прототипом всех тяжелых многомоторных самолетов. Сикорский создал и первый в мире аэробус, который поднимал в воздух 17 пассажиров. В 1912 году он был удостоен Большой золотой медали на 2-й Международной воздухоплавательной выставке. От его самолетов был в восторге Николай II, который подарил изобретателю свои часы. А позднее Сикорский был награжден одним из высших российских орденов.

Русские «Муромцы»

Гений авиации не только конструировал самолеты, но и сам сидел за их штурвалом. Установил множество рекордов высоты и дальности полетов, в том числе осуществил и небывалый по тем временам перелет Петербург–Киев и обратно. Уже тогда его слава пилота и конструктора была так велика, что в Петербурге поставили оперу «Летчик Сикорский». А было тогда кумиру петербуржцев... всего 25 лет! В годы Первой мировой войны его «Муромцы» стали бомбардировщиками. Среди немцев появились слухи о гигантских русских самолетах, сбрасывающих бомбы с поразительной точностью. Германское командование пыталось эти слухи развеять, уверяя, что такие самолеты просто не могут существовать. Сами немцы со своей хваленой техникой построить их в то время никак не могли.

После революции оказалось, что гениальные конструкторы большевикам не нужны. В Петербурге небо стало непривычно голубым — остановились все заводы. Между торцов мостовых, где перестали ездить кареты и автомобили, выросла трава. Мало того, конструктору явно непролетарского происхождения угрожали арестом. Сикорский был вынужден бежать в Англию, а потом перебрался в США.

Начал с курятника

Его жизненный путь в эмиграции поначалу вовсе не был усыпан розами. Выдающийся авиатор бедствовал, трудился чернорабочим, подрабатывал уроками. Но, в конце концов, основал собственную фирму «Сикорский эйркрафт», которая сначала ютилась в бывшем курятнике. Помог конструктору другой русский гений — композитор Сергей Рахманинов, тоже оказавшийся в США. Он купил акции фирмы на 5 тысяч долларов (не малые по тем временам деньги) и стал ее вице-президентом. Постепенно вокруг Сикорского собрались эмигранты из России: конструкторы, инженеры, механики. В американском Стратфорде на фирме Сикорского бывший адмирал Б. Блохин трудился простым рабочим, а бывший генерал С. Денисов — ночным сторожем.

Самолет-амфибия и вертолет

Успехом стал первый в мире самолет-амфибия. Заказы посыпались со всех сторон. Престиж русских инженеров в США вскоре оказался так велик, что заказчики начали требовать, чтобы и на других авиафирмах не менее половины персонала были русскими. Одна из лодок-амфибий Сикорского принимала участие в поисках пропавшего в северных льдах экипажа Леваневского. Другой удачей гениального русского конструктора в США стали вертолеты. Тут уже к нему пришла всемирная слава. Вскоре Сикорского стали называть в США не иначе как «мистер-вертолет».

«Незримая борьба»

Сикорский был небольшого роста, но обладал недюжинной силой. Он увлекался альпинизмом, сумел покорить многие вершины Канады и США. В жизни великий конструктор слыл простым и скромным человеком, добрым и отзывчивым. В Стратфорде вокруг его фирмы сплотилась большая русская колония. Построили православную церковь, основали школу, клуб, русскую оперу, а бывший казачий генерал Агоев создал ферму племенных скакунов. До сих пор некоторые районы Стратфорда носят русские названия. Конструктор помогал многим беженцам из России. На его средства издавались труды выдающегося русского писателя, историка и мыслителя Ивана Солоневича.

Сикорский и сам писал философские и религиозные трактаты, только недавно опубликованные в нашей стране. Среди них «Послание молитвы Господней», «Незримая борьба», «Эволюция души». «У мира, который полагается только на материальную сторону в ущерб духовной, нет будущего, — считал Сикорский. — Человеческое общество, которое безрассудно занимает неверную позицию в высшей битве между правдой и ложью, между Богом и сатаной, само обрекает себя на гибель».

О Родине не забывал

Ни на одно мгновение эмигрант поневоле не забывал о далекой России, куда ему уже не суждено было вернуться. «Русский народ... должен подумать о том, чтобы из того болота, в котором мы теперь увязли, выбраться на широкую дорогу, чтобы двигаться вперед». «Нам нужно учиться, а главное — много работать, чтобы восстановить Родину, когда она этого потребует». Увы, великому конструктору, как никто другой прославившему русский технический гений во всем мире, так и не удалось принять участия в восстановлении России, освобожденной от гнета большевиков. Он тихо умер в 1972 году во сне. Жена нашла его утром спокойно лежащим на кровати со скрещенными на груди руками — так умирают праведники.

Возвращение из небытия

В 1982 году, через десять лет после его кончины, в редакцию журнала «Техника — молодежи» обратились известный конструктор О. Антонов и три прославленных летчика М. Галай, М. Громов и Г. Гофман. Они высказывались за то, чтобы вернуть родине имя Сикорского, установить мемориальные доски на зданиях, связанных с его деятельностью. Редакция в те времена материал опубликовать не осмелилась и переправила его в ЦК КПСС. Там в ответ сочинили документ под грифом «секретно». В нем отмечалось, что Сикорский в свое время «крайне негативно оценивал Октябрьскую Социалистическую революцию», а потому-де о восстановлении его доброго имени «не может быть и речи». Сегодня имя русского гения все-таки возвращено России из небытия. О нем снимают фильмы, пишут книги, установили мемориальные доски.

*  *  *

«Иконоскоп» Владимира Зворыкина

В жизни этого выпускника петербургского Технологического института было много приключений: невероятное бегство из охваченной революцией России, головокружительная карьера в США, чудесное спасение от гибели на лайнере, торпедированном германской подлодкой, любовь и счастливый брак в 60 лет. Во всем мире Владимир Козьмич Зворыкин известен как «отец телевидения», его имя, как и Сикорского, выгравировано в Зале национальной славы науки и техники США, а меньше всего его знают, пожалуй, на родине, в России.

Из былинного Мурома

Родился Владимир Козьмич в 1889 году «во глубине России» — в былинном городе Муроме. До сих пор сохранился старинный каменный дом, построенный его отцом, купцом первой гильдии. В крепкой семье Зворыкиных были семь детей, двое братьев Владимира Козьмича тоже стали учеными. Но отец хотел, чтобы смышленый младший сын пошел по торговой части, стал купцом, унаследовал семейную компанию и банк. Но упрямый Володя рано увлекся техникой и решил иначе: продолжить учебу и стать инженером. Он отправился в Петербург и поступил в университет, однако, по настоянию отца, скоро перешел в Технологический институт.

Яркие, веселые дни

Однако о счастливом детстве в уютном и родном Муроме вспоминал потом в далекой Америке с ностальгией: «В феврале у русских принято праздновать Масленицу, — писал Зворыкин. — Это всегда были яркие, веселые дни. За столом, уставленным едой, оказывались и священники, и родственники, и друзья. Мы ели блины со сметаной; кроме того, подавались соленые закуски, такие как икра, селедка и тому подобное. После этого мы шли на городской каток, где местный оркестр играл вальсы. Во второй половине дня на главных улицах города устраивалось гулянье, проезжали сани, запряженные отличными рысаками, люди были в праздничных нарядах, дорогих мехах. Молодежь каталась на санках и коньках, затевала игры, сталкивая друг друга в сугробы...»

Служба в армии

В 1912 году окончил Технологический институт с отличием, что дало ему право на заграничную командировку. В течение года он обучается в Коллеж де Франс у знаменитого физика Ланжевена, изучая теорию рентгеновских лучей. Потом едет в Германию. Но тут грянула Первая мировая война. Зворыкин срочно возвращается в Россию и поступает в действующую армию. Сначала он служит на военной радиостанции в Гродно, а потом его переводят в офицерскую радиошколу в Петроград.

Время грозных событий

Наступает время грозных событий — революция. Рушится фронт, лавина дезертиров захлестывает Петроград, начинаются погромы, жестокие расправы с офицерами. Арестовывают и Зворыкина. Один из солдат пожаловался на него за то, что тот якобы «издевался над ним, заставляя подолгу повторять цифры в “дырочку” (микрофон), а сам в это время в соседней комнате копался в каком-то аппарате». Абсурдность обвинения стала ясной даже революционному трибуналу, и Зворыкина отпустили. Владимир Козьмич решает вернуться в действующую армию, но по пути, в поезде, солдатские патрули начинают разоружать и арестовывать офицеров. Недолго думая будущий «отец телевидения» выпрыгивает в окно на ходу и благополучно под выстрелами скатывается в кустарник.

Прощание с Родиной

Он уже чувствует, что в России ему места нет, и тайком приезжает в родной Муром, прощаясь с Родиной. Там он узнает о смерти отца. Тетка убита грабителем, а брат отца покончил с собой, когда у него конфисковали породистых элитных рысаков, выращиванию которых он посвятил жизнь. Фамильный дом над Окой отобран Советами, а знакомый сообщает, что уже выписан ордер на его арест: выбора нет, надо срочно бежать из России.

Но как? Все дороги перекрыты. Тогда Владимир Козьмич отважился на невероятную авантюру: решил бежать северным путем. Он едет в Омск, с большим трудом добирается до Екатеринбурга. Там его арестовывают и помещают в тюрьму до «выяснения личности». Это совсем рядом с Ипатьевским домом, где только что большевистские палачи расстреляли Царскую Семью. Питерский инженер с ужасом ждет такой же страшной участи, но его спасает приход в город чехословацких частей. Охрана тюрьмы попросту разбежалась, и он смог продолжить свой путь.

Пароходом через Обь, Иртыш и Карское море Зворыкин с огромным трудом добирается до острова Вайгач. Но порт вскоре плотно блокирован льдами, и только неожиданное появление ледокола спасает беглеца, которому удается добраться до Архангельска. Город оккупирован войсками Антанты, и путь для бегства за границу открыт. Вскоре Зворыкин оказывается в США.

«Займитесь чем-нибудь полезным!»

Но там, конечно, никому неизвестного инженера, да еще практически не говорящего по-английски, никто не ждал. На первых порах ему помог русский посол Б. Бахметьев (США еще не признали СССР), оказавшийся бывшим профессором Санкт-Петербургского политехнического института. Зворыкин рассылает десятки писем в различные фирмы, предлагая свои услуги в качестве инженера по радиоэлектронике. Наконец, его принимает на работу фирма «Вестингауз» в Питсбурге. Он с головой окунается в работу, и вскоре ему удается изготовить образец полностью электронной системы телевидения — электронную трубку. Своему детищу изобретатель дал название «Иконоскоп». Однако на руководство фирмы демонстрация изобретения впечатления не произвела. Они попросту не поняли, о чем идет речь, решив, что «этому парню из России следует заняться чем-нибудь более полезным для фирмы».

Отец телевидения

Но упрямый Зворыкин продолжает эксперименты, пытаясь создать пригодное для практической эксплуатации телевидение. Первым в США понял и оценил его изобретение другой выходец из России — напористый и предприимчивый Давид Сарнов. Родители увезли его в США в юном возрасте, и к приезду Зворыкина он сумел стать президентом крупнейшей компании «Радио корпорейшн оф Америка».

— Что нужно, чтобы превратить вашу установку в средство телевещания для массовой аудитории? — сразу задал он изобретателю практический вопрос.

— Сто тысяч долларов и два года работы, — тут же ответил Зворыкин.

На самом деле оказалось, что нужно гораздо больше, но деньги нашлись. И в 1932 году на небоскребе Эмпайр стейт билдинг была установлена первая в мире телевизионная антенна. Начался массовый выпуск телевизоров с кинескопами конструкции Зворыкина, получившего с тех пор имя «отец телевидения».

Мировая слава

На скромного русского инженера-эмигранта обрушилась мировая слава. Его зовут читать лекции, вручают дипломы и медали, награждают премиями, о нем пишут статьи и книги. Вспомнили тогда о выдающемся изобретателе и в СССР, где не жалели средств на индустриализацию. Приехавшие в США гонцы тайно предложили Зворыкину вернуться на родину, суля лабораторию и все мыслимые блага. Удержаться от соблазна снова увидеть родные места и близких людей Зворыкин не мог и в 1933 году выехал в СССР. Он встретился с сестрами и братом, выступил с лекциями перед учеными в Ленинграде и Москве. Его доклад «Телевидение при помощи катодных труб» вызвал огромный интерес.

Риск очень большой...

Но стоит ли возвращаться? В доме сестры Анны собрался семейный совет. Ее муж, профессор Ленинградского горного института, будущий академик Дмитрий Наливкин предупредил:

— Владимир, тебя принимают в СССР с большим почетом. Ты представляешь собой большую ценность как ученый, обходятся с тобой очень деликатно, потому что в твоем кармане лежит американский паспорт. Но ты — сын купца первой гильдии, бывший белый офицер. Как только ты получишь «краснокожую паспортину», ситуация быстро изменится. Риск очень большой...

Зворыкин подумал и остался жить в США. А жизнь вскоре подтвердила опасения родственника. Родной брат Зворыкина Николай оказался в «шарашке», двоюродный брат Алексей погиб в лагере на Соловках, а его учителя Н. Розинга сослали на Север, где он умер.

Как хорошо, что Зворыкин уехал
И телевидение в США изобрел!
Если бы он из страны не уехал,
Он бы, как все, на Голгофу взошел.

— писал потом уже наш современник поэт Булат Окуджава.

Другие изобретения

В США русский инженер сделал еще множество других замечательных изобретений. Он изобрел прибор ночного видения, который был установлен на американских танках в годы Второй мировой войны. Телевизионные устройства для наведения на цель бомб и ракет. Уникальный электронный микроскоп, воспроизводящий изображение на цветном экране. Всего Зворыкин зарегистрировал за океаном 150 патентов. «Подарком американскому континенту» назвал его один из коллег. В годы войны ученый чуть не погиб. Отправляясь из Ливерпуля в Нью-Йорк, он забронировал билет на пароход «Афиния». Однако багаж запоздал, и Владимир Козьмич отказался от билета, сочтя невозможным сесть на комфортабельный лайнер, не имея костюма для ресторана. После выхода в море этот корабль был торпедирован немецкой подлодкой.

Советские власти косо смотрели на русского гения даже после смерти Сталина. Он вызвал дикую ярость Хрущева, когда тот приехал в США с визитом. На официальном обеде в Нью-Йорке Зворыкин неосторожно выступил в его присутствии с призывом «открыть информационное пространство СССР».

Венчались в русской церкви

Личного счастья гений техники дождался, когда ему было уже за 60. За двадцать лет до этого он познакомился с эмигранткой Екатериной Полевицкой и по уши влюбился. Однако она была замужем, имела детей. Пришлось долго ждать. Но когда Екатерина Андреевна стала вдовой, Владимир Козьмич сразу же предложил ей руку и сердце. «Молодые» обвенчались в русской церкви в США и прожили в счастье и согласии еще более 30 лет. До последних дней Владимир Козьмич не забывал о далекой родине. Его чернокожий камердинер всегда демонстративно подавал гостям только русские закуски: водку, маринованные грибы и селедку. Умер гениальный инженер в 1982 году в Принстоне в возрасте 93 лет. Екатерина Андреевна пережила супруга всего на один год.

*  *  *

Гордый адмирал

Адмирал русского флота бывший морской министр России Иван Григорович умер во французском городе Ментона 3 марта 1930 года в полной нищете. Когда он там оказался, уехав из советской России, ему, как полному кавалеру орденов Почетного легиона, полагалась специальная пенсия от французского правительства. Но он от нее отказался «по принципиальным соображениям». Жил, продавая нарисованные им самим картины. Когда о бедственном положении Григоровича узнали англичане, то предложили свою пенсию «в вознаграждение заслуг Русского флота перед британским в эпоху Великой войны». Но он и от нее отказался. Гордый русский адмирал не мог согласиться жить на подачки от чужеземных правительств. А на родине, которую захватили большевики, его огромные знания, блестящие организаторские способности и богатый опыт боевого офицера оказались не нужны...

Из семьи морских офицеров

Иван Григорович родился в Петербурге в семье морского офицера из потомственных дворян. Детские годы провел в Ревеле, где учился — удивительное совпадение! — в одном классе с еще двумя будущими морскими знаменитостями: Владимиром Бэром, будущим командиром крейсера «Варяг», и Евгением Егорьевым, будущим командиром крейсера «Аврора». В 18 лет поступил в Морской кадетский корпус в Петербурге, тот самый, на котором теперь установлены мемориальные доски с перечислением имен героев российского и советского флотов. Потом долго плавал на разных кораблях, участвовал во многих кампаниях, неоднократно был награжден.

Герой 1905 года

В 1896 году Григоровича отправили военно-морским атташе в Лондон, где ему пришлось также надзирать за строительством заказанных Россией броненосца «Цесаревич» и крейсера «Баян». Во главе этого «Цесаревича» он и отправился потом на войну с Японией. Она закончилась бесславно для России, однако сам Григорович и его корабль сражались героически. Во время внезапного нападения японцев на Порт-Артур «Цесаревич» был подорван на рейде, но остался на плаву и всю ночь стойко отражал атаки неприятеля, а его капитан был контужен. Затем «Цесаревичу» удалось прорваться в Циндао, а позднее этот корабль участвовал в оказании помощи населению разрушенного страшным землетрясением итальянского города Мессина. Многие историки того времени считали, что, несмотря на неудачу России в войне с Японией, сам Григорович был достоин наивысших похвал. Один из его современников писал: «Энергия и распорядительность Ивана Константиновича творят чудеса... Флот существует, и заслуга в том Григоровича бесспорна».

Клетки с белыми мышами

После войны с Японией Григоровича, уже ставшего адмиралом, назначили начальником штаба Черноморского флота и портов Черного моря. 14 мая 1906 года он был чуть не убит террористами. На параде в Севастополе они бросили в него бомбу, Григорович был контужен в голову. Затем его перевели на Балтику, в порт Либаву. Тогда там вдруг появились странные матросы, которые выходили из казармы и шли на службу с клетками с белыми мышами. Местные жители с недоумением качали головами. Но то были члены созданного Григоровичем первого в России учебного отряда подводного плавания. Мыши подводникам были нужны, чтобы определять под водой пригодность воздуха для дыхания, поскольку специальных приборов тогда еще не было. Григорович одним из первых понял важнейшую роль будущей подводной войны и развернул потом в России строительство подводных лодок.

Морской министр

Организаторские таланты и невероятная трудоспособность Григоровича были замечены наверху, он был назначен сначала заместителем морского министра, а потом и министром. Это была невероятно тяжелая и сложная в те времена должность — после войны с Японией престиж флота упал, его материальная часть оказалась в жалком состоянии и разорена, офицеры деморализованы, а матросы уже заражены революционной пропагандой. Потребовались титанические усилия, чтобы навести порядок, реорганизовать флот, приступить к строительству новых боевых кораблей, избавить министерство и штабы от бездельников и интриганов. Благодаря усилиям нового министра накануне Первой мировой войны русский флот имел уже 9 линкоров, 14 крейсеров, 71 эсминец, 23 подлодки, а в годы войны пополнился еще 9 линкорами, 29 эсминцами и 35 подлодками. Были созданы лучшие в мире эсминцы типа «Новик» и линкоры типа «Севастополь», первые в мире тральщики. В результате и через 30 лет, в начале Второй мировой войны основу советского флота составляли корабли, построенные еще Григоровичем. Гордый адмирал создал поистине непобедимый флот, и если бы не катастрофа 1917 года, то военно-морские силы России не имели бы равных в мире.

Пришлось пилить дрова

Как только к власти пришло Временное правительство, оно уволило доблестного адмирала и министра в отставку. Григорович мог сразу покинуть Россию, но, даже оскорбленный, не захотел этого сделать. Большевики потом не нашли ничего лучшего, как дать адмиралу унизительную работу в Морской исторической комиссии со скудным продовольственным пайком. Суровой зимой 1920 года опытнейшему флотоводцу, бывшему министру флота приходилось подрабатывать на жизнь в Петрограде пилкой и колкой дров. Помогали верные матросы, которые таскали своему голодающему прежнему командиру картошку и сухари, что по тем временам было вовсе не безопасно.

Григорович тяжело заболел, ему требовалась сложная операция, и в 1924 году советское правительство милостиво разрешило ему выехать за границу для лечения. Он уехал во Францию и домой уже не вернулся. Перед смертью Григорович завещал, чтобы, когда времена изменятся, его погребли в Петербурге, в семейном склепе, рядом с могилой горячо любимой жены.

Возвращение домой

Только через много лет после его смерти Россия выполнила долг перед своим верным сыном. В 2005 году российские власти приняли решение о перенесении праха адмирала Ивана Григоровича в Россию и перезахоронении его в Петербурге. Ему были отданы высшие воинские почести. Прах выдающегося деятеля в Новороссийске встречал командующий Черноморским флотом, гремели артиллерийские залпы; гроб адмирала, когда его перевозили по городу, был установлен на пушечном лафете. Прах покойного, по традиции, переносили шесть капитанов, но без фуражек. Было признано недопустимым, чтобы царского адмирала и министра, ненавидевшего большевиков, несли люди с красными звездами на фуражках. В Петербурге траурный кортеж прошел 26 июля 2006 года перед зданием Адмиралтейства, где работал Григорович. На Никольском кладбище чудом сохранился его семейный склеп, где, согласно завещанию, и перезахоронили гордого адмирала. На могильной плите была выбита надпись: «Всегда любимая, всегда дорогая, о Россия, иногда вспоминай о нем, кто так много думал о тебе...».

 

 

Об авторе

Малышев В. В. (Санкт-Петербург)