Наказ

Проза Просмотров: 2539

ЕХАЛ ГРЕКА...

Я с первого дня своей жизни и по сию пору деревенский житель. Хотя односельчане уже давно прилепили мне клички Горожанин и Городило. Первую — может, потому, что я учился в городе и женился на горожанке Марине. Мы с ней познакомились в ту пору, когда я был еще студентом-третьекурсником, а она уже работала медсестрой. И стали дружить. Потом, больше узнав друг друга, решили никогда не расставаться. Когда поженились, без лишних разговоров избрали село. Благодаря ее и моим родителям построили дом и стали жить.

Моя жена — сельский фельдшер, за что ей тут многие благодарны. У нас дочка и сын — пятнадцатилетняя Катюша, которая пробует писать стихи, и тринадцатилетний Андрей, который пока еще не выбрал себе дела по нраву. Есть у нас и общий любимчик, пятилетний Алесь — пес неизвестной породы — подарок одного из пациентов Марины. Когда мы куда-нибудь ненадолго уезжаем всей семьей, а случается это крайне редко, оставляем Алеся у нашей соседки Авдотьи Махалиной, которую он уже давно сделал своей подружкой.

А кличку Городило мне присвоили за то, что я, будучи учителем, люблю, как считают односельчане, развести «турусы на колесах»: про историю, литературу, психологию. В том числе и про «турусы на колесах» — такие громоздкие осадные башни для взятия крепостей. Их передвигали на деревянных катках или на колесах. С них перебрасывали мостки на стену крепости, и брали ее легче и с меньшими потерями, нежели длительной осадой или атакой сходу. А годы спустя, и про медлительного в разговоре, к тому же многословного человека, стали говорить, что он разводит «турусы на колесах»...

Отец мне когда-то сказал: «Культурному человеку, Миша, а я тебя таким и считаю, необходимо побывать в Греции и в Ленинграде. Они так устроены, что помогают человеку мыслить». Как только он это произнес, у меня в памяти тут же возникла скороговорка «Ехал грека через реку...» Даже не знаю, почему именно она, хотя я, будучи студентом, уже знал о греках немало иного.

Отец мой был агрономом, завзятым книгочеем. И мне давал читать книги с легендами и мифами Древней Эллады. Много я там находил интересного и такого, что не сразу доходит. Особенно, когда начинаешь разбираться, могло ли быть что-то из мифов на самом деле, или это просто выдумка. Например, подвиги Геракла. Все-таки непонятно, как это он голыми руками победил огромного немейского льва. Ну, вычистить Авгиевы конюшни еще куда ни шло. Это и мне по силам. А справиться с лернейской гидрой, когда на одну отсеченную голову вырастают сразу две, тут надо постараться. Я бы не смог. Правда, неизвестно, откуда взялась такая гигантская гидра, если в природе она всего-то полтора-два сантиметра величиной. Но, может, в те времена жили и такие?

Отец, в отличие от мамы, которая скоропостижно умерла от сердечного приступа, долго и тяжело болел. Перед смертью сказал: «Вряд ли при учительской зарплате у тебя найдется, на что побывать в Греции. Но когда я уйду в мир иной, где меня дожидается моя жена Василиса Акимовна, продай наш дом. На вырученные деньги возьми с собой Марину, Катюшу и Андрейку, и поезжай. Такой тебе мой отцовский наказ...»

Слезы у меня покатились по щекам, когда я услышал такое. Думал, папа сдюжит, победит болезнь. А когда он ушел от нас, не посмел ослушаться, поступил, как он завещал.

И вот недавно мы с женой и детьми летали в Грецию. Я много чего знаю о ней, но с детьми воздерживался заговаривать на эту тему. Пускай сначала увидят Элладу. Может, возникнут вопросы, тогда более полезным для них и для меня окажется наш разговор.

В самолете дочка читала «Черную курицу». Андрей поглядывал в иллюминатор и тихонько бормотал: «Ехал грека через реку...». А когда прилетели, удивились, что ныне тамошний народ совершенно не похож на «древних греков». От «древних» остались только каменные развалины, типа Парфенона или храма Посейдона. А также отображенные в печатных изданиях и художественных полотнах мифы о богах и героях, без которых немыслима мировая культура...

Сын и дочка расстроились, увидев, в каком состоянии знаменитые храмы. Стали спрашивать, почему их не восстанавливают. На что гид, молодая, красивая гречанка по имени Дорофея, на отличном русском языке ответила: — «Потому что, во-первых, это нам не по карману. Во-вторых, восстановленные, они не будут привлекать столько туристов, сколько сейчас». Дети подивились такому обстоятельству и больше вопросов не задавали.

Пришла пора и мне сказать несколько слов. И не удержался:

— Главное, что мы с вами должны вынести из посещения Греции, это мысль о том, что древние греки действительно когда-то жили. И не просто жили, а строили. Создавали произведения искусства и архитектуры. Творили мифы и легенды, которые до сих пор волнуют и радуют всех нас. А их великий полководец Александр Филиппыч Македонский даже создал мировую державу. И мечтал переженить в ней все народы между собой. Он считал, что в этом случае можно будет исключить все будущие войны. Однако ранняя смерть не позволила ему это сделать. Да и мировую империю, после того, как он помер, бессовестно растащили по частям его бывшие соратники-полководцы. И тут же затеяли междоусобные войны.

Катя слушала меня и улыбалась, как будто не верила.

— Ты чего? — спросил я.

— Выходит, искусственной была идея всех со всеми переженить, — сказала она. — Если бы не так, народы остались бы вместе.

— Почему ты так думаешь? — спросила мама.

— Потому что у каждого народа своя культура. И своя религия. И свои обычаи и традиции. Отдельный человек... то есть отдельные люди различных народов могут соединиться в семьи и жить. Но целые народы, мне кажется, нет.

— А чем это можно доказать? — спросил я.

— Бог будет против. Он зачем единому когда-то племени дал многоязычие? Чтобы они не смогли договориться и построить Вавилонскую башню, так?

— Да, но есть же переводчики, они...

— Переводчики могут перевести не точно. И тогда где-нибудь что-нибудь соединят не так, и она рухнет.

Мы с женой смотрели на дочку, потом друг на друга и еле сдерживались, чтобы не обнять ее. И все-таки мама не утерпела, обняла.

Андрей вроде бы не прислушивался к нашему разговору. Стоял чуть в стороне и разглядывал красивого черно-красного мотылька, усевшегося на листок какого-то неизвестного мне дерева. Но я-то знал, что он ловит каждое слово сестры.

Когда мы вернулись домой, Катя долго ходила задумчивая. А когда я осторожно спросил, отчего она так упорно молчит, сказала, что хотела бы родиться и жить в Древней Греции. Чтобы пить воду из Кастальского источника и получать вдохновение для «писания стихов». Андрей не согласился, так как стихи его не увлекают. Однако он совсем не прочь как-нибудь побороться с Гераклом.

— Неплохо, неплохо, — сказал я. И напомнил им слова их деда-агронома о том, что лучше всего употреблять фрукты, которые плодятся на твоей родной земле. От них растущему организму больше пользы. От себя добавил, что и для стихов не нужно искать вдохновения где-то за границей. Стихи нужно писать из той жизни, которой ты сам живешь.

— Что касается стихов, то им заграница не мешает, — сразу же возразила Катя. — Потому что там живут такие же люди, как мы.

— Ты думаешь? — спросил я.

— Уверена. А что касается фруктов, то наш дедушка, наверное, прав, — после некоторого молчания добавила она. — Хотя бананы и мандарины, хурма и виноград у нас не растут, но они такие вкусные!

Я уже в который раз порадовался, что у моей дочки есть голова. Но все же напомнил, что стихами и прочими художествами в Греции занимались только вольные люди. Они для этого имели достаточно времени. А всю черновую работу выполняли рабы, которые составляли почти половину всего населения.

— Интересно, рабам разрешалось жениться? — спросила Катя, наверное, вспомнив мечту Александра Македонского.

— Да, так как рабовладельцы понимали, что женатый раб и замужняя рабыня, к тому же имеющие детей, относятся к работе более ответственно, нежели холостяки. От них больше пользы.

— А насчет Геракла что ты скажешь? — спросил Андрей.

— Только то, что этого богатыря нам придется временно отодвинуть на будущее. В спорт тебе надо, если собираешься победить Геракла. По-видимому, вызывает он тебя виртуально на ристалище. Нутром чувствует твою недюжинную силушку.

— Какой тут спорт в селе?

— Хорошо, потолкую с нашим учителем физкультуры Георгием Николаевичем. Он возит в город бегунов и лыжников, может, и тебя там куда пристроит.

— Сам потолкую, — обрадовался Андрей и пожал мне руку.

Так и решили. И как-то уладилась душа от разговора с дочкой и сыном. Знать, не зря побывали мы у «древних греков». А жена моя Марина, послушав наши разговоры, сказала:

— Еще никогда я не видела свою семью, свой дом, свою работу словно бы со стороны. А когда была в Греции, увидела. И поняла, что я счастливая. Думаю, и вы тоже.

Мы не стали ничего отвечать, она и так видит.

Что ж, теперь надо собрать денег и побывать в Ленинграде. Или, как его сейчас кучеряво называют, в Санкт-Петербурге.

               

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Проснувшись утром, сразу вспомнил, где я. И уже в который раз порадовался, что исполняю наказ отца — побывать с женой и детьми сначала в Греции, потом в Санкт-Петербурге. В Греции мы побывали прошлым летом, и всю осень только и разговоров было, что о ней.

Теперь у нас город на Неве. Кстати, звуковое строение слова «Ленинград» мне больше нравится. Я так и сказал своему другу Алику. В словах «Санкт-Петербург» при склонении изменяется только второе слово, в отличие от Ростова-на-Дону или Москвы-реки. Кроме того, здесь на четыре гласных приходится десять согласных — попробуй, выговори. И в качестве примера назвал имя и фамилию давнишнего спортивного журналиста из Чехословакии — Курт Чтрвтчка. Кто это может произнести?! Алик сказал, что согласен со мной, ему тоже больше нравится, как звучит Ленинград. Но он все-таки за то, чтобы нашим городам возвращать их исторические названия. И, будь его воля, он бы Государственным Законом запретил переименование городов. В особенности исторически значимых. Тогда я сказал, что, если нельзя было сохранить название Ленинград, переименовали бы в Петроград, как это сделали в Первую мировую. Или в Невоград, раз он стоит на Неве. И не нужно ломать язык, чтобы произнести санкт-петербуржец или санкт-петербурженка. Алик сказал, что никто так и не произносит. А называют просто петербуржец и петербурженка...

Впрочем, уймись, деревня, — приструнил я себя. — Ленинградцы-невоградцы обойдутся без твоих советов. Но уже то хорошо, что сохранили второе и, может быть, самое главное название — Город-герой Ленинград. В целом мире нет примера коллективного противостояния врагу, подобного ленинградской блокаде.

Посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Вчера Алик Мухин сказал, чтобы я забрал сына и дочку в час дня. Конечно, можно бы еще немного поваляться в постели, но по утрам лениво мысли поворачиваются, и я встал.

Думал об Алике — хороший парень. Мы с ним в Московском университете однокашниками были. Я в родное село вернулся учителем, а Мухин стал филологом. Женился на ленинградке и переехал к ней. Аспирантуру в Питере закончил и кандидатскую защитил по устаревшей лексике русского языка — архаизмам. Сейчас доцент в Педагогическом университете. Увидел в Интернете мою физиономию, когда я в Москву на учительскую конференцию приезжал. Разыскал меня и в гости позвал. Отличный парень! Жена — пышная красавица Ольга, дети Кира и Дима чуть младше моих — Катерины и Андрея. У них вот эта новенькая квартира в Приморском районе, на берегу Большой Невки. За рекой по вечерам, весь в божественно-голубом сиянии, возвышается новый стадион, чем-то похожий на гигантскую летающую тарелку. Между прочим, мировой рекордсмен по затратам на его строительство. Держитесь, будущие соперники «Зенита» и нашей сборной: на такой арене нам стыдно проигрывать...

В общем, Алексей Дмитриевич, в хорошем месте ты живешь. Из окон, частично перечеркнутый трассой ЗСД — Западным скоростным диаметром, виден Финский залив. Или, как ты сказал, Маркизова лужа. И преодолеть ее корабли могут только по фарватеру. Отличное место, к тому же, рядом ЦПКиО...

Сегодня Алик с женой, а также со своими и моими детьми отправились во Дворец имени Ленсовета на «Бременских музыкантов».Там детский праздник новогодней елки. А ночь все они провели в квартире Ольгиных родителей, недалеко от Дворца...

Чистил зубы. Смотрел на себя в зеркало — ничего особенного, лицо сельского учителя. Будь я женщиной, поискал бы... (или поискала бы, как тут сказать?) кого-нибудь интересней. Впрочем, женщины разные. Иначе они выбирали бы... Да, кого бы они выбирали? Сейчас даже не назвать ни одного мужика, глядя на которого баба улыбнется и скажет: — «Вот моя судьба!» Измельчал наш брат, хотя многие с крупными деньгами... А если бы мне самому выбирать, то я бы опять присмотрел мою Марину. Самая одушевленная женщина. Святая для меня.

Ладно, к детям. Алик вчера забрал у меня Катю и Андрея. И повез «для знакомства и дружбы» к своим детишкам — Кире и Диме. Звал и меня, но я предпочел побыть в одиночестве. Никогда еще не приходилось мне оставаться дома одному. И детям полезно провести какое-то время без родителей. Дети должны отдыхать от нашего пригляда. Мы ведь только и делаем, что муштруем их, наставляем, указываем. А то и принуждаем к тому, что расходится с их собственным понятием пользы или вреда того или иного дела. И никогда не посоветуемся с дочкой или сыном. Дескать, они еще маленькие. Но уже хорошо, что ты сам это понимаешь. И можешь себя вовремя одернуть. Как-никак, сказывается, что ты учитель.

Собиралась в Петербург и Марина Тимофеевна, только не получилось. В самый последний момент удержали ее от поездки трудные кесаревы роды. Наша сорокалетняя сельчанка Зина Коноплева решилась, наконец, матерью стать. Это у нее первые роды, а до того она, незамужняя, числилась старой девой. И вот как раз подгадала к отъезду. Ничего, какие наши годы, может, еще и с Мариной Тимофеевной здесь побываем.

Напился чаю с батоном и сыром, включил телевизор. По всем программам новогодние песни и пляски, так что убрал. И решил пойти пешком. Вчера Алик сказал, что, кроме станции метро Старая Деревня, можно пройти через парк на станцию Крестовский остров. И доехать до Чкаловской. От нее ближе всего к ДК имени Ленсовета. Еще он говорил, что можно добраться пешком, но я не запомнил, каким путем.

Долго шел по тротуару мимо высокой стены-стекляшки, отгородившей шумный Приморский проспект от еще не застроенного пустыря. И чего отгораживать то, чего пока еще нет? А вот и вход в ЦПКиО. И сразу — мост через Большую Невку, что упокоилась подо льдом. На заснеженном льду сидят серые утки, недалеко широкая полынья, в которой плавает полузатопленное красное ведро. Преодолел один мост, потом второй, но теперь уже через Малую Невку, которая почему-то оказалась гораздо шире Большой, и приостановился — куда мне, в какую сторону? Не вслушался вчера в то, как объяснял дорогу Алик, ломай теперь голову. Однако вот меня догоняет высокий паренек с темным пушком под носом, которого еще не касалась бритва; в коротком пальто, серой лыжной шапочке и толстом зеленом шарфе, свернутом восьмеркой вокруг длинной шеи.

— Молодой человек, случайно не подскажете, как пройти к Дворцу культуры имени Ленсовета?

Остановился, вытащил из уха под шапочкой маленький черный монитор:

— А?

Я повторил вопрос.

Он смотал проводок монитора, опустил в карман и кивнул:

— Идемте, покажу. Вы у нас впервые?

— Да, сельский житель. Приехал с детишками посмотреть ваш красивый город.

— Вот вы знаете, ну, действительно. Мы-то сами давно привыкли, а те, кто впервые к нам приезжают, просто восхищаются. Дети ваши большие?

— Да, Катюша в десятом классе и Андрейка-восьмиклассник. Оба шестилетками в школу пошли.

— Не вредно им в деревне? Глухомань, поди?

— Пока не жалуются. Конечно, не так, как у вас. Это ж какой город! Тут у вас на каждого жителя уж если не по музею и театру, то по гению...

— Вот вы знаете, иногда сам поражаюсь. Все время вдохновляет. Сегодня долго ночью не спалось, так я стихи сочинил: — «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид..

— Красивые стихи. И часто вас музы навещают?

— О, вы даже знаете, кто такие музы?!

— Как же не знать. У нашей соседки Авдотьи Махалиной корова-голландка с такой кличкой была. Прямо настоящая фабрика молока.

— Что вы говорите?! Вот это Муза! Ко мне тоже являются. Правда, без молока. И не всегда на что-нибудь наводят. Иная посидит, покачает головой и уйдет.

— Куда?

— А кто ее знает? Может, к кому другому. Знаете ли, музы ветреные создания. Как-то осенью явилась ко мне одна, и спрашивает, мол, что, брат, не пишется? — Ага, отвечаю, нет вдохновения. — Ладно, говорит, возьми ручку. — Да зачем ручку-то, говорю. И сразу в компик. Она — против. Заявила, что у компика нет такой души, как в обыкновенной ручке. Ну, беру, значит, начинаю думать и писать. И вдруг выходит: — «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле...». Знаете, так хорошо начиналось, прямо по-пушкински. Думал, дальше вдохновлять будет, раз пришла. Так она вдруг поднялась и деру. Ни слова не сказала. Представляете, какая мещанка?! Ничего, сегодня попробую дописать, но уже без нее.

— Да, неплохо бы завершить, потому как начало хорошее. С такими стихами вполне можно выдвигаться в нобелевские лауреаты.

— А вы, я вижу, хоть и сельский, но понимаете в стихах.

— Так в школе учился. Правда, не любил, когда наизусть много задавали. Вам со мной по пути, или вы меня провожаете?

— Да, чтобы конкретно показать дорогу. Я ведь гуляю. Вышел подышать. Я тут живу, рядом с буддийским храмом. Перед самой прогулкой начал новый стишок. Но что-то не выходит, и решил проветриться.

— И какое же начало?

— Вот истоки: у меня есть четвероногий друг. Мы его в мае взяли щенком. И дали кличку Май. Славный пес, простой и человечный. Как Ленин. Породы никакой, или, как у нас в Питере говорят, обычный дворянин. К нему я и начал свое обращение: — «Дай, Май, на счастье лапу мне. Такую лапу не видал я сроду...» И все, дальше заколодило. Приду и засяду. Может, и муза подоспеет.

— Я могу вам без всякой музы подсказать продолжение, — сказал я. — Наверное, так: — «Давай с тобой полаем при луне на тихую, бесшумную погоду...»

Мой провожатый остановился и вытаращил глаза. И рассмеялся.

— Меня зовут Максим, — протянул он руку. — А вас?

— Михаил Дмитриевич.

— О, наверное, вы там, в селе высокий начальник, если представляетесь по имени-отчеству?

— Берите выше: учитель!

— Неужели русского языка и литературы?

— И еще истории.

— А вы шутник! — обрадовался он. — Я сразу почувствовал родственную душу. Сами не сочиняете?

— Нет, дочка пробует. А я критикую.

— То есть играете в два смычка?

— Можно и так сказать. А вы чем занимаетесь, кроме того, что пишете гениальные стихи?

— Разве этого мало?

— Если самому писать, немало. А если чужие стихи называть своими, то...

— Шутка! — дернул он себя за нос. — Вообще-то я первокурсник архитектурно-строительного университета. Иногда веселюсь. И не только с вами. Бывает, девушкам для знакомства читаю стихи. Некоторые верят, что это я написал.

— И сразу бросаются к вам в объятия?

— Ну, не только из-за этого. Меня считают обаятельным чуваком.

Максим прав, — подумал я, вглядевшись в его серые, смешливые глаза. — Есть в нем эта привлекательная черточка — обаяние. С таким никакая девушка скучать не будет.

— Тогда ладно, — сказал я и посмотрел на мобильник — пять минут второго. — Далеко еще?

— Нет, пришли, — показал он рукой на что-то кубическое, совсем не похожее на дома, окружавшие площадь. И пояснил: — Типичный представитель эпохи конструктивизма. С его простым, почти лапидарным стилем. ДК имени Ленсовета.

Я поднял голову и в глаза бросились названия торговых точек: «Кафе Марка», где между этими двумя словами стояла чашка с чайной ложкой; на левой стене здания — белые буквы: «Супермаркет». Наверху, на кубическом выступе светились самые большие буквы: «КИНОЦЕНТР».

— Сейчас мы их встретим, — сказал я, чтобы не скучал Максим.

— Я и свои стихи пишу, но, к сожалению, в каждом из них чего-то чуточку недостает. Вот такой капельки, — показал он миллиметровое пространство между большим и указательным пальцами. — Но капелька эта, — вздохнул он, — и есть поэзия.

— Прочитайте что-нибудь свое, — попросил я и тут увидел, как из широко раскрытых дверей Дворца повалил народ. — Хотя, минутку, Максим. Давайте сначала встретим ребят. Ага, вот и они.

К нам подошел Алексей с огромным белым медведем под мышкой. За ним его жена Ольга и четверо наших — Катя, Андрей, Кира и Дима. Они держались за руки, притоптывали и напевали:

— Такая-сякая сбежала от меня!..

Ольга посмотрела на мужа и спросила:

— Ну что, в кафе? Надо же отметить Катенькин триумф? А потом обедать к моим папе и маме.

Я вспомнил, что у меня с собой не так много денег, предлагал перенести триумф на другой день, но Алик и Ольга не слушали возражений и всех повели в кафе. Разделись. Официант сдвинул для нашей компании два столика и устроил белого мишку на отдельном стуле. Мы заказали для взрослых кофе с пирожными, а для детей чай и тоже с пирожными.

— Вообразите себе, — сразу начал Алик. — Представление сегодня «по техническим причинам» задержали почти на полчаса. Оказывается, главное действующее лицо спектакля Трубадур по дороге сюда попал в автоаварию. Благо, ничего серьезного. Однако пришлось подождать, пока он там объяснялся с ДПС. А чтобы зрители не скучали, предложили им развлечь друг друга. Ну, там, кто умеет петь, танцевать, стихи читать — добро пожаловать на сцену. Мы с Ольгой, зная, что с нами находится начинающий поэт Катюша, предложили и ей принять участие. И что вы думаете? Она вышла и... вот ее огромная награда за стихи — сам Топтыгин! Молодец, Катя. И молодцы организаторы... Послушай, может, и здесь ты прочитаешь нам свое такое искреннее, такое трогательное стихотворение?

— Да, Катенька, прочти, — попросила Ольга.

— Ну, хорошо, — кивнула Катя и поднялась. — Правда, как только я вышла на сцену и увидела полный зал, так разволновалась, что вспомнила лишь давний-предавний стишок:

Вот моя деревня,
вот мой милый дом.
Вот мои цыплятки
вместе с петушком.
Вот мой добрый папа,
мама тоже здесь.
Вот на белых лапах
верный пес Алесь.
Вот мой брат Андрейка,
он силач, борец.
Вот пастушка Ленка
стережет овец.
Вот и я. Пред вами
поклонюсь тому,
что всего роднее
сердцу моему.

Мы захлопали в ладоши. Максим погладил Катину руку и похвалил:

— Хорошие стихи. Они на самом деле искренние, от них исходит тепло. Обязательно пиши, у тебя получается.

— Мгу, — опустила глаза Катя и покраснела. — Большое спасибо.

— Между прочим, и Максим сочиняет стихи, — сказал я. — Даже собирался прочитать мне, пока мы вас ждали.

— Так просим, почитайте, Максим, — улыбнулась Ольга.

— Может быть, Катюша вспомнит еще какое-нибудь стихотворение? — спросил Максим, не ожидавший такого оборота.

— Ой, я так переволновалась там, на сцене. Лучше вы.

— Хорошо, вот четверостишие:

Пожалуй, ты теплей, чем холодильник.
Мои грехи уж не твоя забота.
Иду к тебе, но как не заблудиться?
Я не зима, но ведь и ты не лето.

Мы ждали продолжения, оказалось, что это все.

— Ну, Катюша, как тебе такие стихи? — обратился к ней Алик.

— Тоже хорошие, — сказала она. — Только мне кажется, это не четверостишие, а четыре одностишия. Здесь в каждой строчке есть начало и конец. И каждая строчка может существовать отдельно от других.

— Умница! — сказал Алик. — Кроме того, ты заметила, что в каждой строчке у него есть два противоположных, исключающих друг друга слова? Тепло и холодильник, грех и забота, идти и блуждать, зима и лето. Вполне состоятельные стихи, поздравляю!

— Спасибо, не ожидал, — смутился Максим. — Вдохновляющие слова.

— Ну вот, а музы пускай себе немного подождут, — сказал я. — Так что? За поэзию?

Мы подняли чашки с кофе и чаем и чокнулись, будто в них было вино.

Потом Алик, Ольга, Максим и наши дети говорили еще какие-то слова, рассказывали анекдоты и смеялись.

А я всматривался в них и молчал. И сожалел о том, что с нами нет Марины Тимофеевны. 

 

 

 

 

 

Об авторе

Сабило И. И. (Москва)