Мария Андреевна жила в пригороде Петербурга, в Парголово, и вместе с жителями поселка была свидетелем еще одного случая прозорливости инока, поразившего многих.
Было это еще до революции, году примерно в 1908–1909-м. Местный крестьянин Константин Тимофеевич Рыжов решил построить в Парголово на собственной земле храм. Пока были средства, дело двигалось. Храм возводился на каменном фундаменте, но деревянный. Рядом строился двухэтажный дом причта, вокруг разбили большой сад. Быстро подвели храм под крышу и надеялись также споро все закончить, да не хватило денег на внутреннюю отделку.
В таком виде он простоял два года. Кто-то из прихожан дал объявление в газету с призывом о помощи. Получив газету, Мария Андреевна вырезала объявление, послала его иноку Владимиру, и он не замедлил откликнуться — прислал ей серебряный рубль, как благословение «на удачу». Монету велел отдать тому, кто напечатал объявление, а на словах добавил, что храм будет открыт к празднику Св. Пасхи, и освятят его во имя святителя Иоасафа Белгородского. Так и случилось. Внутренние работы быстро завершили, подготовили храм к освящению, и на Пасху 1912 года, совпавшую с Благовещением, там состоялась первая служба. Однако по неведомой причине недели через 3–4 храм был закрыт.
Узнав об этом, инок Владимир стал расспрашивать парголовских богомольцев, приехавших в монастырь, о причинах внезапного закрытии храма. Никто ничего толком ответить не мог, и тогда он приступил с вопросами к Марии Антоновне, через которую давал рубль: «Куда девался серебряный рубль? Ведь он был дан на удачу». Сомнений в порядочности тех, кому были переданы деньги, ни у кого не было, да и сумма была невелика, но инок видел некую связь между использованием монеты и открытием храма. Марии Антоновне он велел отыскать ее и положить в свечной ящик: «Тогда храм будет вновь открыт», — прибавил он.
Легко сказать: «найди монету». Деньги-то в ходу. Может ими расплатились или кто-то другой такой же рубль пожертвовал. Поди отличи их тогда.
Маловерие, связывающее нас крепкими путами рассуждений «от ума», всегда начеку и не упустит возможность смутить сомнением. Преодолевая его, Мария Антоновна вместе с Марией Андреевной отправились в Парголово. Дорогой туда строили планы ответов иноку на случай, если рубль не обнаружится, но дело оказалось на редкость несложным. Рубль был передан сторожу для покупки лампады к образу Казанской иконы Божией Матери. Не найдя лампады за эту цену, сторож вернулся обратно с деньгами. Всю историю он рассказал женщинам сам, в подтверждение своих слов вынул из комода и подал им тот самый рубль. Потом по их просьбе сторож открыл храм, и женщины за послушание иноку Владимиру опустили монету в свечной ящик.
Действительно, вскоре после этого службы в храме возобновились.
Там же, в Парголово, проживал некто Бахуров, рассказавший Марии Андреевне о другом случае, участником которого был он сам. Еще до революции, году в 1915–1916-м поехал он в монастырь, остановился в гостинице для паломников и готовился пойти на службу. Мимо проходил блаженный инок Владимир. Бросив взгляд на записки Бахурова, которые тот приготовил для подачи на литургию, инок сказал ему, что нехорошо поминать живых как покойников.
— Это имя надо вычеркнуть, — сказал он ошеломленному Бахурову, указывая пальцем на имя Иаков.
Покорные воле Божией, в семье Бахурова молились об упокоении зятя Иакова, погибшего на фронтах Первой мировой войны; и вдруг такое замечание! Записку он исправил, побывал в монастыре на службе, помолился и вернулся домой. Со временем смущение, пережитое им в обители, прошло. С домашними он делиться им не стал: «Мало ли что скажет блаженный», — подумал про себя, и жизнь вошла в прежнюю колею. Но какова же была радость, а у него еще и сугубое удивление, когда через две недели получили они письмо от Иакова, в котором он сообщал о своем возвращении из немецкого плена. Тут уж Бахуров рассказал всем об искушении в Никифоровой пустыни, о встрече с блаженным иноком, которого так любят у Николаевых. С тех пор вера в молитвенную помощь инока поселилась в его семье тоже.
Парголовские, не только Николаевы или Бахуров, ездили в Никифорову пустынь к иноку со своими нуждами, а бывало, просто передавали ему с оказией записочки. В одну из поездок туда Марии Андреевны ее соседка, очень переживавшая из-за своего рябого лица, попросила передать иноку записку, очевидно с просьбой помочь в ее печали. Сразу по приезде в монастырь Мария Андреевна при первой же встрече с иноком попыталась передать ему записку, но он отмахнулся от нее, сказал что-то вроде: «Потом, потом». Беседуя о своих проблемах, они подошли к какому-то сарайчику с запыленными, затянутыми паутиной стеклами. Неожиданно инок Владимир обернулся к Марии Андреевне:
— Где та записка, которую ты мне хотела дать?
Взял, не читая, скомкал, плюнул на нее и стал протирать ею пыльное стекло. Так долго и тщательно протирал, что скоро оно стало абсолютно прозрачным, а от записки остались лишь грязные обрывки, которые он выбросил. Очень удивились женщины (Мария Андреевна была со своей дочерью Ольгой) такому его поведению и отношению к чужой просьбе. Когда же вернулись из паломничества и увидели сияющую от радости соседку с совершенно чистым лицом, поняли смысл действий инока.
* * *
Верующей душе нужда в помощи Божией во все времена необходима, а в те годы она росла с каждым днем. Война с Германией переросла в революцию. Одни называли ее «этапом естественного развития общества, освобождением от векового рабства», другие — плодом усугубившегося греха отпадения от Бога, пленение себя в рабство сатане. Как бы то ни было, Россия последнего императора доживала последние дни. Каждый день на улицах городов убивали полицейских, градоначальников и просто чиновников, безнаказанно грабили не только прохожих, лавки, магазины, но и охраняемые продовольственные склады. В многомиллионной стране, одной из крупнейших в мире, на огромной территории воцарился хаос. Пришла пора жестокой междоусобицы, возобладал в людях каинов грех, восстал брат на брата, и земля не просыхала от крови.
Важеозерский монастырь большевики закрыли одним из первых. Президиум Совнархоза (орган новой власти) 10 марта 1919 г. постановил: «Принять меры к организации Советских хозяйств во всех остальных монастырях уезда, как-то... Задне-Никифоровском, по образцу уже открытых в монастырях Александро-Свирском и Сяндебском». «Новую жизнь» строили, в основном, пришлые люди, назвавшие монастырское село Интерпоселком из-за финнов, появившихся здесь вместе с ними, и началось все с создания совхоза имени Зиновьева. Что за личность скрывалась под этим именем, вряд ли кто из местных жителей знал, и для финнов оно было пустым звуком. Но даже если бы знали, что это не имя, а партийная кличка Апфельбаума, диктатора Петрограда тех лет, легче бы им от этого не стало.
Первые же плоды перемен обрекли одних на изгнание, других — на страдания.
Дальнейшая судьба монастыря типична для советской поры: собственность леспромхоза, спортзал, клуб, тюрьма для несовершеннолетних преступников, психушка. Братия разошлась кто куда, многие впоследствии прошли российскую Голгофу — сидели в лагерях, были расстреляны. Для них Господь приготовил венец мученический, а блаженному иноку Владимиру судил пасти Свое стадо. Только теперь не «овцы» стекались к пастырю в монастырь, а пастырь снова взял в руки страннический посох и обходил свое рассеянное стадо. Блаженный инок скитался по разоренной России, переходя из одного дома в другой. Унывающие под напором стихии зла, они спешили принять его в надежде на молитвенную помощь блаженного.
Мария Алексеевна Кондакова, крестница Марии Антоновны из Тосно, вспоминала, как в 1919 году арестовали ее мужа Петра. Был он сцепщиком вагонов на железной дороге и в ту голодную пору как-то ночью с двумя товарищами вскрыл один из них. Новая власть, «экспроприировав» дворцы, земли, заводы, а заодно и банки, железные дороги — всю страну, вселила во многие христианские души оправдание нарушения восьмой заповеди. «Сами-то вы всю страну разворовали, присвоили себе чужое и от меня в вагоне запечатали! Настоящий хозяин этих продуктов тот, на чьей земле выросла эта пшеница, кто пахал, сеял, собирал, молол — не вы. А вы у него отобрали, и я у вас отберу», — так или примерно так рассуждал Петр Кондаков, рискуя своей жизнью ради детей.
Утром кража была выявлена. Петра с товарищами забрали прямо с работы и должны были предать суду революционного трибунала. До смерти напуганная побежала Мария к своей крестной, Марии Антоновне. Обыкновенно в Тосно блаженный инок, как его еще называли — отец Владимир, жил у Марии Антоновны. По счастью на тот момент он был дома, и звать его не пришлось. Услышав шум в прихожей, отец Владимир появился на пороге своей комнаты. Сквозь рыдания Мария пыталась ему что-то объяснить, но он прервал ее:
— Не плачь, посиди тут, а я пойду молиться.
Очень скоро вышел к ней с просветленным лицом:
— Иди, Мария, не плачь, к вечеру вернется твой Петр.
Что уж там в головах у властей произошло, только действительно к вечеру того же дня выпустили они Петра, даже суда над ним не было.
Потом, когда голод усилился, инок помогал своим чадам пройти и это испытание.
Если в пригороде Петрограда в 20-е годы хоть и с большими трудами, но можно было добыть пропитание (все-таки ближе к земле-кормилице), то в самом городе люди от голода сильно страдали.
У Александры Макаровны Андреевой, жившей в Петербурге, семья была большая — 9 человек детей. Одну из ее дочерей, Елизавету, инок Владимир крестил, сам выбрал ей имя, как, впрочем, и остальным детям Андреевых. В те годы основной пищей в доме Александры Макаровны была лебеда, и от голода во рту у детей стали появляться язвы. Однажды, когда было уж совсем невмоготу, в дверь неожиданно постучали. На пороге стоял отец Владимир. Увидев улыбающегося инока, хозяйка расплакалась, стала рассказывать о своих бедах, а он по обыкновению принялся ее утешать, что-то веселое, даже смешное рассказывать. Обычно, когда он приезжал в гости к Андреевым, посмотреть на инока приходили многочисленные знакомые. Все усаживались вокруг большущего стола и трапезовали, чем Бог послал, но в этот приезд дорогого гостя кормить было нечем. Видя это, инок Владимир благословил принести большую миску с водой, велел насыпать туда побольше перца, соли, кто-то принес с собой сухари, которые инок также высыпал в миску, у кого-то нашлась для этого «блюда» капелька масла. Помолившись над трапезой, инок благословил ее и раздал всем по ложке. Гости и хозяева смотрели на миску широко раскрытыми глазами, не решаясь прикоснуться к такой еде.
— Ну что вы боитесь? — стал он убеждать всех, — или не верите Богу? или забыли, что всякое даяние от Него? не бойтесь, это пища сладкая.
Сам первым взял ложку и стал есть. Кто-то отважился за ним попробовать и с удивлением обнаружил, что и впрямь нет ни горечи, ни жжения, а потом и остальные накинулись на еду. На третий день все бывшие тогда за столом у Андреевых почувствовали облегчение, и никаких язв во рту ни у кого уже не было.
В воспоминаниях о блаженном иноке у многих присутствует такая общая деталь: его чада были, как правило, из семей многодетных. У Марии Андреевны Николаевой было 7 человек детей. Александра Макаровна и ее муж Дмитрий Андреевич имели на своем попечении 9 детей и престарелую маму, а работал один глава семьи. Конечно, тяжело было, и отец Владимир помогал как мог. Помощь заключалась, прежде всего, в молитвенной поддержке, в обращении к Подателю всех благ. Он молился сам и других учил жить именно молитвой, верой в безусловную помощь Божию. Будучи Его пастырем, он заботился о пасомых, сводил неимущих с имущими, нуждающихся с теми, у кого было чем поделиться. Духовные чада инока, почти все, были знакомы друг с другом и общались, несмотря на то, что жили на разных концах города, даже пригорода, помогали друг другу в трудную минуту: братия же в нуждах полезни да будут: сего бо ради раждаются (Притч. 17, 17). Крестных в большие семьи инок определял из одиноких, чтобы было им о ком заботиться, скрепляя чувство долга духовным родством. Так, в крестные отцы четвертой дочери Александры Макаровны он благословил бездетного вдовца Луку Ивановича, человека глубоко верующего, певчего церкви преподобного Серафима Саровского за Невской заставой. В сам день появления на свет будущей крестницы отец Владимир послал его в дом к Андреевым:
— Иди к Макаровне, скажи, чтобы дочку назвали Александрой.