Блаженный инок (2)

Жизнеописание блаженного инока Владимира, Важеозерского чудотворца

Продолжение

Детей у Алексеевых было двое: дочка Наденька и сын Владимир. Сколько лет они прожили в Луге — неизвестно, и почему переехали в Петербург, мы тоже не знаем; известно, что мальчиком Владимир посещал Казанский собор на Невском проспекте и был из обеспеченной семьи. Сестренку его Господь прибрал еще отроковицей. Всю жизнь блаженный инок будет ее помнить и чадам своим духовным накажет: «Поминайте родителей моих Алексея и Екатерину, — говорил он, — и сестренку мою, отроковицу Надежду, не забывайте в своих молитвах».

Прихожане и служители часто видели Владимира за богослужением. Тут он покупал крестики, иконки, на оставшиеся деньги в ближайшей лавочке покупал еду и все раздавал нищим. Наблюдательным людям бросалось в глаза, прежде всего, наличие карманных денег у подростка, говорившее о достатке его родителей. Второе впечатление: простота его сердца — казалась им глупостью, каким-то юродством, и относились они к нему как к дурачку, к блаженному. Да кто ж еще как не блаженный будет тратиться на нищих? Они и называли его блаженным, то есть счастливым, но в их устах это слово всегда звучало как свист хлыста, как оскорбление. Владимир же, воспитанный на буквальном понимании Евангелия, не собирал себе сокровищ на земле и потому пренебрегал мнением других, что, конечно, злило этих «других». Так и прилипло к нему как второе имя на всю жизнь, навечно, — «блаженный» — для одних бранный, для других восторженный эпитет.

Простота души и нестяжательность, редкие уже качества для конца XIX века, были основой характера будущего подвижника Божия и выделяли его не только среди сверстников. Многим взрослым становилось не по себе от присутствия рядом такого подростка. Особенно всех поражал его взгляд. Светлые, таящие улыбку, глаза смотрели на мир ясно, бесхитростно, и вместе с тем взгляд его был таков, что без труда проникал в душу каждого, на кого он был устремлен.

Годам к двадцати Владимир уже окончательно определился с выбором жизненного пути, но до времени путь этот был для него закрыт. Однажды случилось ему в Кронштадте в Андреевском соборе после службы получить благословение у отца Иоанна Сергиева, будущего светильника Церкви Христовой святого и праведного Иоанна Кронштадтского. То-то радости было! Тогда же или позже Владимир задал ему давно мучивший его вопрос о монашестве и услышал ответ: «Упокоишь родителей, и все само определится, будет видно». Возможно, желая смягчить огорчение Владимира, отец Иоанн благословил его поездить по святым местам. Вернувшись из Кронштадта домой, он попросил родителей отпустить его на богомолье и отправился в паломничество по России. Обошел 36 губерний, где пешком, где на попутных подводах, ездил на поездах и пароходах. За годы странствий побывал на Соловках, не раз поклонялся преподобным отцам Киево-Печерским, бывал у Симеона Верхотурского в Сибири и на Новом Афоне на Кавказе, молился в Чудовом монастыре у мощей святителя Алексия в Первопрестольной и в Свято-Троицкой Лавре у преподобного Сергия. Был и за границей: в Греции у великомученика Димитрия в Салониках, на Афонской Горе, даже у самого Гроба Господня в святом граде Иерусалиме, — и всюду просил он о милости Божией быть принятым в воинство Христово. Лишь спустя двадцать лет были «услышаны уже уст его молитвы». 

* * *

А вот и Московскаяулица. Еще несколько шагов — и он уже на подворье. Здесь, внутри монастырских стен, Владимир почувствовал себя в безопасности.

Хранит Господь всех любящих Его, волю боящихся Его сотворит — и молитву их услышит (Пс. 144, 19). На помощь иноку в этот раз Он послал непогоду.

Доложившись о возвращении, он еще и на трапезу успел, а там вечерняя служба, потом чай, общее правило и — по кельям. К себе он попал затемно, помолился и сел за письмо.

Блаженный писал своей благодетельнице, богатой вдове Марии Антоновне, верной спутнице многих его паломничеств. Писал, не задумываясь, как говорил, знал, что она все равно поймет каждое его слово, и оживет оно в ее сознании картинами недавнего прошлого. А посторонним речь его казалась путаной, какой она бывает у юродивых.

 

Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое1.

Будем молиться, будем стремиться к вечности, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь безконечная, где мой папа и Николай, твой верный муж.

А когда будешь читать, то разбирай не торопясь — время читать.

А мне хватило время писать.

Друг друга будем тяготы носить в других.

10 часов вечера.

9-го марта 1903 года.

Мир и любовь Божия пребывают над тобою, боголюбивая Иерусалимская труженица Мария Антоновна.

Я вспоминаю теперь, где были прошлый год — в Святом Граде Иерусалиме. Как ходили по горам, на кладбище Сионском, как ездили в Вифлеем и как Крестовую неделю проводили по церквам, стояли и учились на греческом напеве, видели церемонии в разное время, крестные ходы вокруг церквей, прикладывались к Святым Иконам; как Горным ходили, как мылись, на сороковую гору влезали и на русской постройке чай пили, как обедали, первый раз хлопнули — мы вздрогнули. Потом обедали несколько раз; в баню ходили; друг друга караулили.

Потом я вам ослика нанял в Назарете. Прощался с вами, как глазами провожал вас.

А когда вернулась, то нашла меня на молитве, грешного раба Божия. Письма встречали, самовары ставили, воду носили, белье стирали, — время незаметно летело. Как на Вербной с пальмой стояли, как святили Святую Пасху — хлеб, яйца и прочее.

Как встречали Благодатный огонь святой, как разговлялись, как расходились в разные помещения; как расставались из святого града Иерусалима, как спел св. псалмы старец Авраамий: пел редко, хорошо; как окружали мы людей и нас люди и пели все:

Сердцу милый вожделенный
Иерусалим, священный Град.
Ты прощай, мой незабвенный,
Мой поклон тебе у врат;
 
О тебе моей святыне
Глас с мольбою возношу
И Всевышним благостыню
От Небес тебе прошу;
 
Я с отрадными слезами
Отплываю по морям...

и т. д. до конца.

Провели Святую Пасху, расстались, ты провожала меня, и вещи мои понесла, и простились. Я поехал на Святой Афон, ты с радостью встречала меня на пароходе с Афона, ты рада с душой была лететь в гору Афон, как старый, так и новый. Вспомни как расстались мы с парохода, как отплыл я от вас, сколько слез было между нами.

Я сел с братией и запели: Гора Афон, гора Святая... Я знаю твоих красот... Твоего святого рая и под тобой шумящих вод... и т. д. до конца пели.

Мы подъехали к пристани; пошли на Пантелеимоновское подворье, там две недели прожили; я вас видел. Пословица: смелым Бог владеет. Я на ялике к вам приехал, потом отплыл обратно.

Но воля Божия была 2 недели еще отгостить и тогда я отплыл дальше в Одессу. Славный городок, — вспомни как ходили по церквам, на дилижансе ехали, как в женский монастырь, как на рынок, на почту — все вспомнишь, — здесь невольно слезы.

«Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение славим»...

А мать схимонахиню Евлампию — как она нас приняла; как туркам деньги платили; как апельсины ели; как лимонад пили; как ракичку, булки, хлеб, пироги турецкие брали; как печки покупали; как керосин тратили; как было в келье холодно и как тепло.

Как на русской постройке туманные картины смотрели, как заблудились; как пришли в свою келью, но воля Божия на все; как вспомнишь — сердце радостно обливается.

Вспомни, 12 Евангелий читали; вспомни, огонь в руки брали — «пожар» никто не кричал; поделись мыслью и успокойся; благодари Господа за благость Его.

Вот собрался писать после присланного письма; ждем — радостное воспоминание о Святой Пасхе.

Утреню, обедню вспомни и людей.

А нас окружали тысячи огней, в глазах сияли, пели: «Воскресения день, просветимся людие, Пасха, Господня Пасха» и т. д.

Напоминание еще вперед идет, еще доживем встретить эти первые минуты. Я с горячими слезами встречу этот день в новой своей келье.

Кому радость, а мне плач; кому веселье, я разговеюсь громким оханьем, мне принять никого нельзя, потому что высоко скорбно видеть идущего по узкой тропинке мытарства; ступаю с горячими слезами, провожу Святую Пасху 6 апреля 1903 года, но на все воля Божия, было время, я наслаждался чем желал, а теперь вступаю на узкий путь царский.

Мне времени нет писать, но пишу ради любви горячей святого слова: гласа Иерусалим не умолчу ради Сиона, ради будущаго воспоминания. Аминь.

Сначала приехали в Одессу; Смирну, где напугал турко-жрец; потом Солунь, — где городок хорош, там пели с нотами.

На пароходе провели 2 недели, проехали, нас качало 2 суток, легко приехали в Яфу; Ельцы.

Назад пишу, конец вспомнил город... Ялту, Новочеркасск, Керчь, Севастополь, много городов, всех не вспомнить; вот какая память.
Я, слава Богу, жив и здоров и вам того желаю.

Я вздумал написать для утешения себя: меня тоска одолевает, желаю оставить подворье, но погожу маленько.

Пишу 9 марта. Просили две женщины, которые ездили с нами, мы ходили в Горния; вот они меня узнали, я им сказал, что здесь живу и они дали мне свой адрес.

Читал твое письмо, мама поправляется плохо, ей пособороваться надо, на неделе, безпременно; далее пишешь — Алексея дело в его сторону. Слава Богу.

Пишешь, что Паша хорошо торгует, — ты знаешь пословицу: сначала метелочка метет хорошо, потом чем кончится. Я радуюсь торговле ея, но более буду радоваться, когда они будут с Тоней, с Маней и со своими жить хорошо и мирно. Слава Богу. Я пишу про себя: у нас хорошо; батюшка отец Иоанн Лабутин со Смоленского уходит на Сенную, и вот с ним народу очень много прощалось, в том числе и я. Купил две книжки 50 копеек — 5 коп. обе, хорошо составлено им.

Я получил 10 писем за эти 2 недели, не знаю, как отвечать, письма дальние: одно из Киева, другое с Афона Нового, — помнишь, провожал послушник молодой Константин, — он просит карточку и письмо денежное 10 руб.

Из далека получил письмо — со Старого Афона, просят карточку на память с пустыни.

2 письма получил от Петра, послушника рясофорного, от батюшки получил Тихона, с которым снялся.

Из Москвы получил письмо, — просят ответить.

Из Петербурга 4 письма получил, просят придти.

Везде скорби, печали, радости мало.

Алексею Бородулину скажи, что получил я поклон от человека; икона его готова.

Конец писанью.

Когда будет скучно, то будет и легко. Пришлем перед Святой Пасхой, если будешь здорова. Вот прими привет.

Живи много,

инок Владимир.

Чудом сохранившееся собственноручное письмо блаженного инока как нельзя полно характеризует его самого, любовь к Богу, искреннее стремление служить только Ему и особенный характер подвига — юродство. Как просто и незатейливо пишет он о своем сне или видении: «пошли на Пантелеимоновское подворье, там две недели прожили; я вас видел. Пословица: смелым Бог владеет. Я на ялике к вам приехал, потом отплыл обратно», — будто видел он Марию Антоновну, находясь в Пантелеимоновом монастыре на Афоне, чего в реальности быть не могло. Но что такое реальность для блаженного?

Письмо было написано до пострига, но уже после определения Владимира Алексеева послушником на Важеозерском подворье, и кроме пламенной любви к Богу передает оно состояние душевной борьбы, противоречивые чувства человека, решившегося на монашеский путь: «...на все воля Божия, было время,я наслаждался чем желал, а теперь вступаю на узкий путь царский», — пишет он. И чуть выше: «... с горячими слезами встречу этот день (Пасху. — сост.) в новой своей келье». Непростое время переживает человеческая душа, ожидая обновления, рождения к новой жизни через отсечение себя от мира, потому и мается: «вздумал написать для утешения себя: меня тоска одолевает...».

Тоска и маета одолевали послушника Владимира вплоть до дня воспоминания Святых спасительных Страстей Господних того же 1903 года. Удивительное созвучие читавшихся накануне страстных Евангелий с тем, что творилось в его душе, вылилось, наконец, в самое главное событие его земной жизни. В Великий Пяток Страстной седмицы был сделан первый шаг на монашеском пути.

Продолжение следует.

 


1 Тексты всех писем приводятся в авторской орфографии.