Восхождение. Повесть-притча

*Продолжение

РАССКАЗ БРОДЯГИ

Кто жаждет богатства, тот ловит слухи о тех, кто чудесным образом разбогател, если не в один момент, а хотя бы одним удачным действием, не тратя на это всей жизни.

У Синя это и устраивало, поэтому из множества других легенд запала в душу именно эта легенда. Рассказал ее заезжий бродяга, который, как другие, не попрошайничал, не старался прислуживать в поисках случайного заработка. Он околачивался около заведений типа дома с фонарями, и чудесным образом богатые завсегдатаи брали его в собутыльники, потому что у него язык был хорошо подвешен. Чего он только не знал, где только не бывал. Знал многих известных авантюристов, сидел с ними за одним столом. Словом, нынешние счастливцы каким-то образом узнавали в нем своего человека, не раз обладавшего приличным состоянием, но, как он сам говорил, по невезению или неудачному стечению обстоятельств все каждый раз спускавшего.

Однажды утром он, выброшенный на улицу после очередного застолья, дрожащий и несчастный, пришел к лодке У Синя и попросил перевезти, но честно признался, что платить ему нечем, но за это он расскажет одну чудесную легенду, которая наверняка заинтересует доброго молодца, мечтающего о необычных путешествиях и дальних дорогах.

Время было неурочное, клиентов не было, и У Синь согласился.

— Я расскажу тебе случай из своей жизни. Хотя многие воспринимают его как легенду, но это было на самом деле. Был я юн и полон сил и энергии, как ты теперь. И я мечтал о прекрасных женщинах и роскошной жизни. Как это можно достичь? Конечно, только богатством. И вот однажды заезжий бродяга типа нынешнего меня рассказал о далеком вулкане где-то далеко на западной окраине Куньлуня, который во время извержения выбрасывал куски золотых самородков. И я, недолго думая, решил отправиться туда. Добирался долго, по дороге не раз бывал на волоске от гибели: замерзал, мучился жаждой, голодал, но был упорен, терпел и добрался.

Оказалось, все было правдой. Действительно, после редких извержений на северо-восточных склонах не часто, но находили самородки. Поэтому вся земля вокруг была давно поделена бандами, которые ловили таких несчастных и глупых авантюристов, как я, и, предварительно заковав в кандалы, заставляли искать золото.

Меня поймали на второй день, и я на долгих три года загремел в рабство. Мне везло на золото. Когда удавалось находить самородок, меня поощряли. Постепенно я вошел в доверие, и наконец подвернулся случай, и мне удалось сбежать. И думаю, а если бы мне удалось проникнуть в самое жерло того вулкана... Но как? И как суметь унести оттуда добытое золото, ведь по пути поймают грабители...

Бродяга замолчал, затем посмотрел У Синю в глаза:

— Юноша, я бывалый человек, вижу тебя насквозь. Ты хочешь быстро разбогатеть и, как все мы, вдруг и сразу. Но никогда не верь таким россказням. Не бывает, чтобы человек разбогател легко и быстро, если он не вор, не игрок и не разбойник. А это уже другая, дьявольская стезя. Настоящее богатство достигается ценою огромного труда, в это надо вложить всю жизнь. А быстрое богатство, которое достигается такой дорогой ценой, того не стоит!.. Оно ничто по сравнению с подлинной человеческой радостью, ощущением свободы!.. Я вижу, что ты мне не веришь. О, бедный юноша! Неужели и ты заложишь свою единственную, светлую, такую чистую судьбу ради дьявольского блеска золота!

У Синь промолчал. Ибо он не нашелся, что ответить. Все, что говорил ему этот разнузданный бродяга, ничего за душой не имевший, ничего не наживший, было только очень похоже на правду, ничем не подтвержденную. Но свет разноцветных фонарей, их притягательная сила были очевидной и явной реальностью.

На берегу они расстались. Бродяга, завывая протяжную варварскую песню, исчез в речных зарослях.

Но запала в душу эта легенда о золотых самородках, которые постоянно стали сниться. Особенно заинтриговало жерло вулкана. Если это правда, если бы суметь туда проникнуть, то ведь можно найти выход и унести с собой золото... Лишь бы завладеть этим желанным металлом, а там видно будет... Нет, дело того стоит.

И У Синь решился...

 

ПУТЬ НА КУНЬЛУНЬ

И решился открыть свою мечту Старому Лодочнику. Тому явно не понравилась эта абсурдная и явно гибельная идея.

— Это то же самое, что я рассказывал тебе о золоте, которое превращается в глину.

У Синь молчал, наклонив голову. Понимая бессмысленность отговорить юношу, Лодочник только повторял выражение хуннов: «барса кэлмэс» (ушедший не возвращается).

— Что бы ни случилось, старайся вернуться, знай, что тебя здесь ждут и примут в любом виде, даже в качестве беженца. Укроем, спрячем.

И снова утром, как тогда, из родительского дома, У Синь отправился в путь. На сей раз к отрогам Куньлунь, которые непрерывными грядами протянулись на многие тысячи ли. Ехал на чем придется, то на лошадях и верблюдах, то на ишаках и ослах. А то и на своих двоих. Наконец, на горизонте появились очертания высоченных хребтов. У Синь направился к ним, но, предупрежденный бродягой, не стал подходить близко. Он уже знал, что извержения выбрасывают камни только на северные и восточные склоны. Значит, наиболее они и охраняются. Тщательно все обдумав, он решил обойти гору на почтительном расстоянии и пробраться к ней с юга.

Места были совершенно пустынны. За десять дней пути он не встретил даже следов человека, и вдруг навстречу бежит девушка в цветастом платье чуть постарше его, легко перепрыгивая с камня на камень.

— Ты не видел мальчика, сына моего, играющего цветными камушками?

— Нет, я уже десять дней живой души не встречал.

— Ах, какая досада! Куда он мог запропаститься, этот негодный мальчишка? Ну я ему задам!

У Синь удивился: какая ранняя мать, уже сына имеет.

 

МАЛЬЧИКУ... 200 ЛЕТ

Пройдя еще немного, увидел зеленую лужайку, где на белом камне сидел старик и сосредоточенно играл. Играл разноцветными камнями, да так увлеченно, что, казалось, ничего не слышал, не замечал, полностью был поглощен азартом игры...

Каким-то образом угадав в нем того самого «мальчика», которого потеряла юная мать, У Синь не поверил своим глазам. На вид это был глубокий старик с белыми усами, с залысиной, но когда он поднял глаза, то у него был взгляд шаловливого, озорного мальчика.

— А, это ты? — скучно произнес старик, словно только вчера расстались. — Здравствуй, У Синь.

— Вы знаете меня, почтенный?

— Во-первых, я вовсе не почтенный, я просто мальчик, каких здесь много.

— Но откуда знаете меня?

— Я все знаю. Все-все! — прихвастнул «мальчик». — Я знаю очень-очень многое! Даже то, что было давно, а еще и то, чего еще не случилось.

— Скажите, что меня ждет? Стану ли я богат?

— Ничего не скажу.

— Почему?

— А потому что, зная наперед будущее, ты потеряешь интерес к жизни. Нельзя заранее знать будущее.

— Зато я бы не совершал ошибок, зря не стал бы многие вещи делать.

— А заблуждаться да ошибаться тоже полезно. Не будет ошибок — не будет и истины, как говорил один мальчик по имени Ли Эр...

— Так вы, почтенный, знали великого учителя Лао-Цзы?

— Знал, конечно, еще как знал! Тогда он был лопоухим, смешным головастым мальчиком Ли Эр. Кстати, этот Ли Эр был в детстве похожим на тебя, хотя ты же больше хунн.

— Нет, я южанин!

— Это ты кому-то другому скажи. Я-то насквозь тебя вижу, кто ты такой, где родился, где служил, что у тебя в уме, куда и зачем идешь. Докуда дойдешь и чем закончишь.

— Да, и скажите-ка, интересно знать.

— Опять ты за свое! Хочешь все выведать и идти по жизни без всякого сомнения, выбора, по заранее известным путям?

— Но это было бы очень надежно и верно, я бы не шарахался зря, не плутал бы по неверным путям зря и силы бы сохранил.

— Повторяю, без выбора, без сомнений ты потеряешь интерес к жизни. Поиск решения, поиск верного пути и составляет если не главный, то один из основных смыслов жизни.

— Никогда не соглашусь, что бессмысленные метания по жизни в поисках верного решения содержат смысл бытия. По мне, они-то и сводят жизнь к бессмысленным метаниям. Зря Создатель сделал человеческую жизнь такой... Если бы Он дал ему возможность прозрения, то сколько бы ошибок не свершалось! Сколько войн и несчастий. Ведь все они от заблуждений, от невозможности заранее предвидеть возможные последствия деяний. По незнанию свершаются многие беды.

— Разве по неведению зверствуют люди? Открой завесу неведения — и что, они прозреют и перестанут воевать? Если бы! Любую новую идею они обращают не во благо, а во зло. В еще более обширные истребления, в больший порок. Неведение — единственный сдерживающий фактор. Ибо только оно пугает и удерживает. Неведение — пояс, граница; развяжись он — беда распояшется.

 

О ДИН ХУНЕ И ЛИ ЭР

— Я их впервые увидел в... году, когда служил при старой крепости Унь-чжой.

— И чем же вы там занимались?

— Ну, как чем? У нас была там так называемая Темная Комната, где мы ведали кадрами. Их отбором, подготовкой, продвижением, воспитанием.

Изучали их линии судьбы, определяли, кого куда направить... Это если они не имели предопределения свыше. Но почти половина имеют предопределение, заранее запланированное еще с рождения или даже до... В этом случае нельзя вмешиваться в их пути. Можно только слегка поправить, помочь в кризисных точках судьбы.

— А простым смертным, не обладающим предопределенностью, можно, да? — У Синя очень заинтересовал всеведущий мальчик-старик.

— Но и это сложно, ибо можно только слегка навести, навеять путь, а дальше все равно он должен сам проторить путь до конца.

— И вы следили за всеми?

— За всеми уследить, как ни странно, проще. В толпе люди ведут себя, подражая друг другу, на события реагируют одинаково. Но среди них бывают, как бы сказать? Нестандартные, что ли? Которые реагируют иначе. Вот за ними и следишь. Это или отбросы, или особенные по таланту, по возможностям. Их полагается отсечь от сердцевины. То есть речь о крайностях, о дурных, от которых следует избавляться, или о ярких, неординарных, которых тоже нужно выделить, чтобы не потерялись. Ибо они часто нарушают, выделяются и тем самым попадают в трудные, иногда наказуемые ситуации. А толпа тоже неоднородна. Она состоит из множества тонких наслоений.

— Дин Хун и Ли Эр сразу выделялись?

— Нет, никак нет. На поверхностный взгляд это были совсем обычные мальчики.

— Странно! Думаю, они должны были быть ярче, иметь явное превосходство.

— Никак нет. За редким исключением, они во многих случаях не выделяются из толпы.

— Значит, они раскрываются в определенный момент и сразу уходят вперед?

— Да, почти так.

— А как вы там, в Темной Комнате, могли, в первый раз увидев человека, сразу тут же определить, кто он, и предвидеть всю его будущую судьбу?

— Ну, это совсем другое, можно сказать, необычное, особенное место — Темная Комната, где, как ты говоришь, человек определенным образом просвечивается.

— И вы всякого, кто туда заходит, насквозь видите?

— Я же сказал, не совсем. Это трудно объяснить, да и не надо, чтобы ты такие вещи понимал. Это сфера знаний, которая лежит за границей реальности, это иное бытие. А ну-ка вспомни, вспомни, когда ты с другом Инь Си попал в Темную Комнату?

И — как молния озарила У Синя. Да, да, он же был в Темной Комнате, был!

— Да, это было удивительно — обнаружить последователя великого учителя Лао-Цзы. Такие мгновения удачи скрашивают однообразие долгой-долгой службы. Я же там прослужил лет этак 75... и даже с лишком. Это потом меня перевели сюда.

— А что за служба здесь у вас? 

— Ну да, тебе все и выложи. Нет у тебя чувства меры, чувства грани, границы. Мы там в Темной Комнате сразу вычислили тебя... Ты большой, очень большой...

— Я? Это вы про меня говорите, что я большой человек? — обрадовавшись, воскликнул счастливый У Синь. — Да неужели?!. Если бы я заранее понял, что я есть большой человек, я бы удержался от многих соблазнов!.. почему вы мне тогда в Темной Комнате, как судьбу Инь Си, внятно не сказали? Кто я есть и кем стану на самом деле? А сказали нечто непонятное, нечленораздельное. Почему?

— Иначе и нельзя было. Вот и теперь ты сразу, не дослушав меня, на свой лад переиначив мысль, делаешь совершенно иные выводы... и поскакал далеко вперед. Правда, не туда, куда надо...

— Но вы же сами только что сказали, что я большой человек. Так или не так?

— Никак нет. Ты, не дослушав меня, сам делаешь вводы. Я успел сказать только «большой»... Но не говорил: «человек». Я хотел сказать вот что... ты большой прохиндей, авантюрист и проходимец. Даже великий по-своему, дойдешь далеко-далеко, и кажется, заберешься высоко-высоко за грань возможного и реального.

— Да-а-а, — печально протянул У Синь. — По правде, я и сам в себе подозревал подобное. Но ведь человек слаб, я надеялся, что вдруг откроется во мне нечто такое, которое вознесет меня над всеми... А причиной всех неудач считал свою бедность. Вот и поставил цель: любой ценой обрести богатство. Богатство — сила. То, чего не хватает не только мне. Будь у меня возможность, я бы такое совершил, облагодетельствовал бы бедных...

— Как бы не так. Ты ровным счетом не понимаешь, что такое богатство. Не знаешь ни того, что оно означает, ни его размеров, ни его суть, ни пределы возможностей материального богатства. А это, поверь мне, очень сложное, многоступенчатое понятие... Мирское богатство, при кажущейся бесспорности обладания якобы реальными ценностями, на самом деле вещь весьма иллюзорная. Может статься так, что оно существует в виде зданий, вещей, денег и золота и в одночасье может превратиться в ничто, прах и мусор...

— Прах и мусор? Золото?

— Что, не веришь? Это сам когда-нибудь поймешь. Это горькое прозрение у тебя впереди, ждет не дождется.

 

БАШНИ НА ПЕСКЕ

У Синь вспомнил рассказ Старого Лодочника о подводном мире... Вспомнил и сразу сник. Словно из него в этот момент нечто улетучилось. Ослабел, упало настроение, расстроился и реально почувствовал, что потерял силу, которая его воодушевляла, толкала вперед — к великой цели обретения богатства...

В последнее время после начала пути он впервые усомнился: а стоит ли так рваться? А что, если воображаемое богатство всего лишь очередная иллюзия? Самообман, который не стоит такого риска, таких жертв... Ведь он пожертвовал всем тем, чем обладал. Домом, родными, родиной.

Им овладела тоска, которая обожгла острой болью — по родному дому, матери, отцу, братьям и сестрам... Куда и зачем он рвется? Стоит ли то, к чему стремится, его жертв? Впервые сжало сердце от жалости к родным... На самом деле он, оказывается, бросил их, но ради чего? Обманывал себя тем, что, достигнув богатства, поможет им, наконец, вытащит их из нищеты, постоянной угрозы налогового бремени.

С тех пор, как только охватила его мысль, мечта об обретении богатства, он жил единой мыслью о скорейшем достижении цели. Он был как одержимый, словно нечто поселилось в нем и вытеснило из него все иные мысли.

И вот теперь ощутил сомнение. Вместе с сомнением ощутил опустошенность.

Его поразило это состояние. Стоило хоть немного усомниться, и сразу сник. Было мучительно обидно и стыдно, что он — взрослый человек — стал подвержен абсурдной идее...

Но все же внутри оживало слепое сопротивление... Он не хотел верить разумному взгляду, не хотел признать, что зря пустился в такой далекий путь.

Сознание лихорадочно искало оправдания. Он цеплялся за все, что можно, чтобы оправдаться. Искал доводы, чтобы опровергнуть слова юного старца.

А тем временем старик временами так увлекался игрой, что, кажется, забывал о нем. Из набора разноцветных камушков старался сложить башни, которые, достигнув определенной высоты, рушились...

Когда башня удавалась, старик звонко и заливисто хохотал как мальчишка, да так искренне, что было удивительно. И так же от души, прямо до слез, огорчался, когда какая-то башня вдруг кренилась и обрушивалась...

Но оказалось, он не забывал о нем:

— Ну что, усомнился?! Это хорошо. Излишняя уверенность в чем бы то ни было тормозит развитие. Человек, лишенный сомнения, пребывает в покое, а не в движении.

— А вам не кажется, что оно разрушает уверенность?

— Ну, смотря по ситуации. Когда и как.

Тем временем солнце достигло зенита и стало нестерпимо жарко. Стало нечем дышать, ибо раскаленные камни тоже излучали жару.

У Синь потоптался на месте, надеясь, что старик закончит свою бессмысленную возню с камнями. Но тот был весь в игре, будто и не чувствовал жары... Только несколько капель выступили на лысине.

У Синь оглянулся. Что за странное место? Никого не видно, а следы трудов человека повсюду.

Старик будто подслушал его мысли.

— Это создано неустанным трудом многих обитателей этого райского уголка. Ты зря осуждаешь меня за эту игру в камешки, это отнюдь не бесполезное дело. Я ищу и фиксирую равновесие мира... — изрек старик, ни на миг не отвлекаясь от попытки установить очередную башню...

Скоро опять радостно захлопал в ладошп, значит, камень нашел свое место. У Синь с тоской ждал конца игры. Но игра ли это была?

Тем временем солнце зашло, стало темнеть, но старик провел рукой и вызвал вокруг себя некое свечение. Но оно не прогнало холод. Старик поежился и весело изрек:

— Я вволю впитал в себя дневного тепла, теперь оно не дает мне мерзнуть. Надо уметь извлекать радость и приятное из противоположностей. А ты страдал от жары, теперь страдаешь от холода... Ладно... тебе, видно, надоело меня ждать. Хотел тебя сам проводить, но игра получается нынче, да и мать заругает. Заставляет всякими делами скучными и нудными заниматься.

— Какими же?

— Ты не поймешь. Учись спрашивать только необходимое. — Тут же он стал звать своего младшего брата. Странно было, что он не кричал, а уговаривал полушепотом. Тот, видимо, не хотел, а этот что-то обещал ему, как маленькому мальчику.

Скоро появилась из темноты фигура этого брата. И он казался намного старше старшего.

— Не удивляйся. Он гораздо моложе меня, а так выглядит, потому что был в свое время непослушным. — Затем стал что-то долго объяснять брату на непонятном У Синю языке. У Синь понял только одно — общение с ним не понравится матери.

Тут налетел порыв ветра, и все башенки старика рухнули... Старик, как маленький мальчик, сел на землю и заплакал, обливаясь горькими слезами... Младший брат стал гладить его по лысой голове, жалеть и уговаривать, что у него все получится. Наконец, старик успокоился и, икая совсем как мальчик, стал снова играть, сосредоточенно обдумывая каждый ход.

— Ладно, — наконец сказал он. — Хотел тебя уговорить не ходить так далеко за твоим золотом. Ведь опасно и страшно. Сколько сгинуло там! Как они жалели перед смертью, озаренные последней мыслью о бессмысленности своего стремления. Ты пока как слепой щенок. И прозреешь ли, неизвестно. Стремишься туда, как одержимый... А одержимые как слепоглухонемые — ничего не видят и не слышат. Ладно, иди... ты сможешь достичь дна каменной чаши. Так уж и быть, помогу тебе. Потому что ты одинокий странник без предназначенной судьбы. Тебе можно помочь, ибо это не будет вмешательством в иные пути. Ты добьешься только того, что постигнешь своим умом, в результате испытаний и страданий. Сможешь ли ты достичь своей вершины и достичь успокоения — зависит только от тебя самого. Возможно, ты погибнешь и сгинешь на пути к чужим вершинам. Очень, очень даже возможно. У тебя нет ума основательного, только отражение и отталкивание от всего увиденного: мол, у тебя должно быть иначе... Дай Бог тебе освободиться, наконец, от одержимости. С нею ты пропадешь. И не такие пропадали, а еще сколько предстоит? Все беды человеческие от одержимости. Сможешь вовремя освободиться от этой напасти — выживешь, нет — сгинешь.

У Синь, узнав о печальных перспективах, изменился в лице, сник.

— Ладно-ладно, не унывай так сильно, не надо этому придавать слишком много значения, — якобы «успокоил» старик. — Не ты первый, не ты последний. Много, очень много еще родится слепых щенят. Да, немногие прозреют. Ведь такие люди, как ты, ничего не могут принять на веру, до них доходит только выстраданное, да и то на последнем пределе. А вначале они — рабы иллюзий. Им кажется, что они видят истинный мир, а на самом деле видят только его внешнюю мишуру. Но поразительно то, что именно они, те, кто подвержен иллюзии, — отличаются болезненной, нездоровой самоуверенностью. В чем причина — непонятно, но это так! И никак иначе. Иначе не может быть, они этой своей маниакальной убежденностыо заражают других — и близких и дальних — и уже за ними плохо соображающая толпа. Люди грешат незнанием меры — вот причина разрушения естества.

— А вы, оказывается, всех со стороны, если не сказать сверху, видите, да?

— Ну, это сразу и не скажешь... По-всякому. Вернее, как получится, смотря кого, когда, при каких обстоятельствах.

 

МЛАДШИЙ БРАТИШКА

— Не бойся, тебя поведет мой младший братишка. Надежный мальчик, он проводит тебя, а если надо будет — поможет.

— А почему он такой старый? Намного старее вас.

— А, это только кажется с виду. На самом деле, я же говорил, он на 28 лет младше меня. Я уже взрослый был, когда мать его родила.

— Но он же дряхлый старик. А вы еще ничего.

— Ну это с виду. Правда, он был непослушнее меня, часто пропускал время принимать лекарства. Вот и результат сиюминутной лени. Ведь все в этой жизни достигается только долгим упорным терпением, послушанием и исполнительностью.

— А мать ваша совсем девушкой выглядит.

— Ну, с нею не сравниться. Она этого достигла таким упорным трудом! Ежечасными упорными процедурами и упражнениями. Да такими, что лучше и не надо бы. Но что делать, она сама довольна результатами, да нас поучает... Она суровая мать, часто нас с братом наказывает.

— За что?

— За нерадивость, лень, азарт, за нежелание следовать ее предписаниям. Правда, мне иногда удается избежать наказания благодаря умению прикидываться, изворачиваться, подлаживаться. А это очень важно. А брат прямолинеен и простоват, — вот и нарывается там, где можно было бы избежать наказания.

— А вы хитрец.

— Нет, просто я более понятлив и не сопротивляюсь, а приноравливаюсь под обстоятельства. Пристраиваюсь.

— А зачем наказывают?

— Затем, чтобы поправить тебя, чтобы ты осознал ошибку. Но зачем доводить до наказания, этого можно избежать.

— Как?

— Уйти в сторону от траектории, и наказание пронесется мимо. Ибо ты, поняв, за что, почему, зачем, чуть только отходишь, и все. Понял?

— Не совсем. А братик ваш так не делает?

— Он упрям. Из-за вредности делает наоборот, назло. Этим и усугубляет вину. Пытается утвердиться на своем, оправдаться и углубляет свои же ошибки вместо того, чтобы вовремя исправиться. Нет, я не такой.

— Вы — хитрец, вы приспособленец.

— Просто доверяю своей матери. Она зря наказывать не станет. Обидно, больно, но я уверен: за дело. Так надо... Это иной уровень. Послушанием я не усугубляю вину, не пытаюсь оправдаться, а доверяю опыту и пониманию матери. А брат — нет. Он начинает обижаться, жалеть себя, считать незаслуженно обиженным. Это-то и подтачивает душу! Она расслаивается, копит в себе свои же ошибки. Запомни! Нельзя оправдываться, упорствовать в своих ошибках, если даже не сумел их понять. Надо доверять старшим, более знающим и опытным. Только так можно легче избавиться от ошибок. А в противном случае ты все глубже погрязаешь в ошибках и идешь ложным путем к надуманным целям.

— Ладно, — прервал себя старик, — братик мой проводит тебя до подножия Куньлуня, до начала восхождения. А я буду навещать тебя по временам, когда тебе будет тяжело. Особенно на распутьях, в дни сомнений... — Старик впервые по-настоящему посмотрел ему в глаза. — Да... трудный путь тебя ждет. Но ничего... Я теперь уже не уговариваю тебя отказаться от него. Тебе уже поздно возвращаться. Теперь у тебя путь только вперед. Идти до конца и испить чашу до дна. Буду помогать.

— Как? Вы же остаетесь здесь...

— Ничего. Найду способ. Где подам спасительную мысль, где подскажу, что надо, помогу найти воду, дичь, нужные для пищи и исцеления растения.

— Странно. Что-то я не пойму. Как же вы придете ко мне, я же буду далеко?

— Постепенно научишься вызывать меня в мыслях, мы даже будем беседовать, спорить, даже ссориться и мириться не менее, чем явно. По большому счету, все в этом мире иллюзорно. А ты уверен, что вот в это мгновение видишь вокруг себя реальный мир: эти цветы, деревья, лужайку, ручей? Меня, брата, наконец?

— Конечно! Вот же все, вот вы.

— Да? Какой ты самоуверенный! Видит и ощущает! Все у него схвачено и никуда от этого не денешься, — старик повернулся к нему и иронично посмотрел своими зеленовато-голубыми глазами. — Удивительный ты тип. Значит, все, что видишь и ощущаешь, существует, да?

— Конечно!

— Да?.. Ну тогда покажу тебе нечто иное, послушаем, что ты скажешь на это, — старик встал во весь рост и оказался на голову выше своего брата. Провел рукой над собой и... и все окружающее на мгновение словно свернулось и исчезло... Где поляна с разнотравьем цветов и гомоном птиц? Где водопад, и даже озеро с речкой, деревья и сам старик с братом?

У Синь изумленно озирался. Кругом торчали голые камни, а на месте, где было озеро с ручьем, — глубокий овраг. У Синь испугался, голова ушла в плечи, даже издал вместе с возгласом удивления некий свист.

— Ну, что теперь скажешь, мудрец? — послышался откуда-то сверху задорный голос старика.

— Мне нечего сказать. Я ничего не понимаю.

— Вот как заговорил. Видишь, спесь твоя выветрилась — это тебе на пользу. Ну что, какой ты вывод сделал?

— Что не так прост этот мир, как кажется.

— Да, вот именно, многое, что окружает человека — только кажущаяся реальность.

— А какова она, настоящая реальность?

— Ну, так тебе все сразу и выложи, да? Нет и нет. Ты даже не подозреваешь, какова она, настоящая реальность!.. Да и рано тебе, а может, и не нужно знать ее... Так, только необходимую малую толику, не больше.

— А если доживу до почтенных лет, тоже никогда не смогу познать полную истину?

— Полную — никогда! Она недоступна даже для нас.

— Странно... а ваша мать? Знает ли она?

— Она знает больше нас, но и ей полная истина недоступна.

— Тогда кто же знает-то ее? Есть такие?

— Есть. Но это не твоего ума дело. То, что ты не умеешь чувствовать границу дозволенного, много страданий и бед принесет тебе. Но, настрадавшись вдоволь, набив себе лоб, ты постигнешь пределы твоей мудрости, если... Если, конечно, ты сможешь выжить и дожить до тех лет. Но у тебя есть шанс. Я тебе помогу. Но прежде всего, сам думай, сам. Умом можно обойти опасности, предотвратить беду.

— Я буду стараться.

— Ну ладно, иди...

У Синь набросил на плечи куцую котомку с сушеными запасами еды и пошел по сухому дну только что бывшего озера, затем по руслу бывшей реки.

Поднявшись на перевал, оглянулся и вскрикнул от удивления. Вода озера синела, отражая небо, тек ручей, высоченные тополя и кипарисы качались на ветру, а внизу благоухала зеленая долина. У Синь глубоко вздохнул. Он любовался этой красотой, будто прощаясь с ней...

Когда солнце начало клониться к закату, стал искать место ночлега, но такового не было. А между тем наступал адский холод, и ночь лучше было бы переждать в какой-нибудь пещере, сохраняющей тепло до утра. Но вокруг была каменистая плоская поверхность. Негде было здесь спрятаться. Но где же сопровождение обещанного «младшего брата»? У Синь, боясь замерзнуть, решил идти, пока есть силы. Может быть, набредет на какой большой камень, который укроет его хотя бы от ветра?

Он шел и шел. Боялся упасть. И вдруг, может, померещилось? В сумерках далеко впереди загорелся огонек. Еще усилие — и он у костра, у которого сидел «младший брат». О счастье — вытянуть ноги и ощутить горячее тепло!

— Как же ты тут оказался, ведь ты остался в долине?

— Несколько дней ожидаю. Брат велел тебя плотно накормить. — Старик откуда-то достал нанизанное на шампур мясо и стал жарить на огне. Тут же на камне на белой кошме было накрыто славное угощение.

У Синь был весьма озадачен: ведь утром вроде расстались, а он говорит, что ждет уже несколько дней? Или он мог одновременно быть и тут и там? Но, видимо, лучше не выпытывать подобные подробности. Все равно не скажет. А скажет — не поймешь.

Наевшись, У Синь уснул и проспал бы неизвестно сколько, но разбудил старик.

— Все, путник, просыпайся. Сегодня у тебя трудная дорога, ибо к закату ты должен дойти до цели. Завтра эти предгорья будут прочесывать солдаты.

— Сегодня неужели дойду?! — обрадовался У Синь. — Наконец-то!

— Да, если не сможешь, подсобим, но думаю, что сможешь... — туманно сказал старик и очень подробно описал дорогу.

День последнего восхождения был очень трудным. У Синь шел без остановки. К вечеру совершенно выбился из сил, но упорно карабкался вверх. Начались скалы, тропа становилась незаметной. У Синь шел как лунатик и боялся только одного, что оступится и сорвется вниз по крутому склону.

Наконец, когда совсем почти стемнело, перед ним возник зубчатый край чаши — жерло кратера. Внутри зияла темнота, было неизвестно, какой она глубины.

У Синь достал веревку, привязал к камню и стал осторожно спускаться вниз. Его опасение, что веревки не хватит, конечно, подтвердилось, и он повис на неизвестной высоте. Что делать? Вверх уже ни за что не подняться, а силы стремительно таяли. Измученные пальцы рук сами собою разжались, и У Синь, зажмурив глаза, полетел вниз.

 

ЗОЛОТОЕ ЧРЕВО

К счастью, упал не на острые камни, а на пологий склон, по которому благополучно скатился вниз. Долго тяжело дышал и отходил от боли во всем теле. Наконец, поднялся и в полумраке увидел перед собой черную песчаную поверхность, обрамленную крутой каменной стеной округлой формы...

И дно тоже было не плоское, а округлое и посередине блестело синевой наподобие озера. Снизу веяло непонятной угрозой. Стало страшно, но назад пути не было. И У Синь стал осторожно спускаться вниз.

Всюду был песок, только необычного черного цвета, что придавало всему мрачный вид. Посмотрел вверх. В отверстии кратера светила ущербная луна, идущая на убыль. Пошел наугад. Шел, кажется, целую вечность и вдруг впереди в сумерках увидел людей. И безо всякого опасения поспешил к ним. А те, совершенно неожиданно для У Синя, разразились диким хохотом. Их было четверо. Один был на голову выше остальных. Другой весь изжеванный, напоминал старого солдата, третий был одноглазый, трясущийся инвалид, четвертым был благообразного вида старик.

Странно это было. Почему они даже совсем не удивились его появлению? У Синь стал внимательно вглядываться в лица людей, но в них ничего, кроме неистового веселья, не было. Было даже злорадство. Словно им было очень приятно его несчастное состояние, состояние новичка, который еще ничего не понимает в том мире, куда они попали ранее и успели постичь Нечто.

— Ха-ха-ха! — надрывались и давились они от смеха, не в силах что-нибудь сказать.

— Вот Бог послал к нам еще одного дурака! — выговорил, наконец, Длинный. — А то мы подумали было, что в мире, кроме нас, уже дураков-то не осталось, А, Солдат?

— Да, мир все еще не без дураков, — довольно прошамкал тот, которого назвали Солдатом, беззубый и кривой, весь помятый, словно его лицо прошло через жернова мельницы.

У Синь никак не мог понять, отчего потешаются и злорадствуют эти несчастные при виде еще одного подобного себе.

Вдоволь насмеявшись, обитатели при свете ущербной луны стали внимательно осматривать его, затем одежду, но особенно их внимание было приковано к котомке.

У Синь догадался, что они все голодные и жаждут немедленно поесть.

— Хотите, я угощу вас. У меня есть сушеное мясо...

— Мясо?! — Третий весь затрясся от восторга и засверкал единственным глазом.

— Еще есть сушеная рыба.

— И рыба?!. — воскликнул Длинный, недавно еще надменный. Он чуть не плакал от волнения. — Как давно я не ел рыбы... даже вкус забыл. Но это было нечто такое... что даже описать нельзя.

— А еще есть немного хурута.

— Вот это молодец! Молодой, но какой запасливый и разумный! — похвалил его четвертый, самый старший и по виду более рассудительный и добрый. — У нас ни у кого не было такого богатого разнообразия припасов.

Когда У Синь хотел раскрыть мешок, Длинный решительным жестом остановил его.

— Нет и нет! Нам даром ничего не нужно.

— Как же? Я хочу вас угостить.

— Если хочешь, чтобы твои сокровища достались нам справедливо, то послушай нас... Мы устроим торг! Великолепный настоящий торг.

— При чем тут торг? Я ничего не хочу продавать, отдам даром, — сказал У Синь.

— Нет и нет! Нам даром ничего не нужно. Мы не какие-нибудь нищие, побирающиеся подачками! — строго и даже сердито повысил голос Длинный. — Если хочешь добра нам — продай! Главное, мы тут все состоятельные люди. Мы могли бы купить многое: земли, дома, даже целые города с людьми. Не смотри, что мы больные-кривые, мы на самом деле великие богачи! Вас, — Длинный перешел на «вы», — вас устроит золото?

— Можем расплатиться золотым песком или даже самородками! — сказал Солдат, вытаскивая из кармана что-то тяжелое и вправду похожее на золото.

— Мне нечего сказать. — Изумлению У Синя не было предела. — Но... как хотите.

Дальше все пошло быстро и четко, как по заранее отработанному плану. Подвели его к круглому плоскому камню, напоминающему круглый стол, где он, как купец, выложил свой товар. Длинный вызвался в помощники и стал заправлять от его имени. Эту роль он выполнял добросовестно. И дело пошло...

Сначала по кругу было распродано сушеное мясо, предварительно разделенное на пять частей. Пятую часть помощник сунул обратно в мешок...

Затем так же начали покупать сушеную рыбу. Помощник давал каждому попробовать по маленькому кусочку. Все были в восторге и необычайном возбуждении.

В торге принимал участие каждый, высказывая свое мнение, то ли подбадривая покупателя, то ли делая замечание. Но все же было слишком много абсурдного. За одно мясо было выручено золота примерно с человеческий кулак. Трудно было поверить, что эти оборванцы могли обладать такими несметными богатствами. Но все оказалось правдой. У Синь попробовал на зуб. Металл был податливый, явно тяжелее обычного камня и поблескивал при свете луны.

Все были чрезвычайно довольны результатами торга. Никто не стал тут же поедать приобретенную еду, разве только попробовали. Затем явно ослабевшие от возбуждения обитатели стали медленно расходиться.

У Синя насторожило то, что обитатели смотрели на его сияющее от счастья лицо с какой-то странной усмешкой. Несомненно, они чувствовали свое превосходство над ним, по сравнению с ними ничего не понимающим. Несомненно, они знали Нечто, что давало им возможность смотреть на него свысока.

Он растерялся и, оставшись один в полной темноте, с опаской долго прощупывал пальцами золотой песок и пробовал на вес и зуб самородки еще и еще раз. Никаких сомнений не было. Это — золото. Золото — мечта всей его жизни. Он — состоятельный человек! Он достиг цели жизни! Добился своего. Даже больше. За столько золота сможет теперь купить все.

Он так был воодушевлен и возбужден обретением невиданного богатства, которое свалилось на него нежданно и неожиданно, что не чувствовал холода. Лежал на плоском камне, смотрел в звездное небо и грезил прекрасным будущим.

Окончание следует