«Беда и память — все мое наследство»

Поэзия Просмотров: 2274


РОЖДЕСТВО — РОЖДЕНИЕ

В эти ночи декабрьские
Городу
Берендеевы грезятся сны...
Едешь утром по синему холоду
В облаках снеговой белизны!
Свежей скатертью путь расстилается,
Воздух снегом пылит за окном.
Ели — словно на царство венчаются —
В серебристом и голубом...
Над рекою текучее золото
Растворенных в тумане огней...
Так светло, необычно и молодо
Ожиданье серебряных дней
Рождества — вечной тайны и таинства,
В правоте безупречной своей,
Человеческо-Божьего равенства —
То, что вечных страданий сильней!

 

 
...И березы спеленуты инеем,
И заря на пречистом столе —
Вот и утро, морозное, синее —
Утро встречи с Тобой на земле,
Что же, дитятко,
тайное, сладкое,
ты сквозь плач улыбаешься мне?
Вытру слезы блаженной заплаткою,
Помолюсь о Твоей белизне.

 

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА

                  Повернувшись на запад — спиной
                  к заходящему солнцу славянства...
                                                 Юрий Кузнецов
Под шальной новогодней луною
Закусила зима удила.
Путь морозный лежит предо мною.
Неподвижна туманная мгла.
 
Путь предательский! Мертвое поле!
Тридцать первое — ночь сатаны.
Снег визжит о вселенском расколе:
Под ногой точно стоны слышны.
 
Сатанинская ночь ножевая —
Это окрик далекого дня.
Кровь смывая, с трудом выживая,
Стонет Русь, восходя из огня.
 
Вот она имена называет:
Все чужие гремят имена
Кандалами, затворами. Знаем
И в лицо тебя зрим, сатана.
 
Как ты тянешься к русскому горлу,
Как детей ты отравой поишь...
Погубил ты великих и гордых
И с ухмылкой над нами стоишь.
 
Но из темных глубин бессознанья
Сквозь космический хохот и вой
К нам идет первородное Знанье
Потайною, глагольной тропой.
 
Уж над вымерзшей, черной полынью
Не оратор — оратай встает.
На Восток рукавицу он кинет,
На лукавый ли Запад пойдет.
 
Встрепенутся на западе реки,
На востоке воспрянут леса,
И услышат опять человеки
Возрожденной земли голоса.
 
И откроются русские лица,
Как под солнечным лаком икон.
И славянского солнца жар-птица
На века озарит небосклон.

 

ЖУРАВЛИ

Над горькою окалиной земли
На Благовест летели журавли.
Над мокрыми развалинами снега,
Над кладбищем истерзанной тайги —
Им дал Господь шестое чувство неба
На долгий путь средь ночи и пурги.
Летели длиннокрылые, летели,
В фарфоровые дудочки дудели,
Прозрачно, переливчато звеня,
И на балкон вдруг вызвали меня!
Их вел вожак, родному небу рад,
Стремительно снижаясь на закат:
В Сибири нам не до весенних нег,
Но на болотах стаю ждал ночлег.
 
И рассиялось солнце на закате,
И на сугробах вербы расцвели —
Как будто мир преодолел заклятье,
Когда в Сибирь вернулись журавли.
Вам встретить грудью холода и вьюги,
Но вы забыли о беспечном юге,
Родные птицы — вы примчались к нам,
К растерянным в ненастье городам.
И к деревням, заброшенным и жалким —
Обители калек и стариков,
Вернувшихся опять к сохе и прялке...
Не греет нищих обветшалый кров.
 
Но слышались вдали колокола,
Пока шумели сильные крыла!
Я нежной песни слушала мотив —
Как все, как все, кто в этом мире жив.
Кто молится на ясный образ неба,
Взгляд отрывая от земли и хлеба...
Мне слышался России чудный зов
Под благовест живых колоколов.

 

* * *

Не успел Новый год оглянуться назад —
На заснеженный город,
А уже — весь в листве и в черемухе — сад
Ветер треплет за ворот,
И летит над землей лепестковая соль —
Ароматное диво,
И опять нам милее земная юдоль:
Так тепло и красиво.
Заблудился трамвай и кружит, как судьба,
Над цветочной порошею...
Отогрелась душой, не спешит голытьба,
Уезжая из прошлого.
Нет работы, нет денег, и некуда нам
В этот час торопиться,
Но зато мы сегодня пойдем по цветам,
Станут добрыми лица.
Будет патиной памяти прожитый век
Покрываться, светлея,
И уйдет навсегда, как родной человек
По цветущей аллее...

 

* * *

Не возвращаюсь... Мимо проезжаю.
Здесь дом, который мог мне быть родным.
Здесь мой отец и женщина чужая
давно живут. Я непонятна им.
Мне в доме места нет. Но возле дома
стоит моя заветная сосна,
и та беседка мне давно знакома,
где я, судьбу предчувствуя, одна,
любила видеть небо грозовое
в раскатах туч, извилинах огня...
На старых соснах молодела хвоя,
и ливень шел широкою волною,
водой и градом окружал меня!
...Мои цветы сорвали горожане.
Впитал следы забывчивый песок.
Леса да сопки молча окружают,
и бьет по нервам птичий голосок.
Мне с каждым разом встречи все больнее.
Как эта рана старая горит!
Отец, отец! Ты был ли счастлив с нею?
Седой, в пижаме, сухонький — темнеет
и вовсе не о том мне говорит.
Беда и память — все мое наследство,
Все, что навеки с родиной роднит.
И я глотаю горький ветер детства —
что б ни было, а он меня хранит.

 

* * *

Вдруг сердце обнажить...
А сердце словно лист
осенний, золотой,
беспомощный, бесценный.
Все холодней над ним лазоревая высь...
Какой простор кругом! Какие перемены!
 
Ты взял листок в ладонь
и хочешь отогреть.
Ты хрупкости лесной касаешься губами,
забыв, что в сентябре ему не зеленеть, —
стать пылью, пеплом стать
иль сгинуть под снегами.
 
Но все равно, мой свет, тебя благодарю
за позднюю любовь — несбыточное счастье.
За тихие шаги навстречу сентябрю,
за тихий этот смех,
как музыка звучащий.
 
Так открываешь вдруг,
что жизнь не изжита
и что самих себя мы до конца не знали...
Открой, осенний день, летящий по спирали,
мне сокровенный смысл
багряного листа!

 

* * *

Мне сад жасминовый приснился,
Сияющий из тьмы времен...
Он ароматами пролился
В неповторимый этот сон.
 
Вокруг невидимой ограды
Туманы звездные текли,
И звуки суетного ада
Не долетали к нам с земли.
 
В иной реальности остались
И стали давним сном во сне
Крикливых птиц густые стаи,
В земном кружащие огне.
 
А здесь — ни сумерек, ни солнца,
В себе себя таящий свет,
Как музыка, звучит и льется,
Не зная дней, не помня лет...
 
Мы, заблудившиеся дети,
Вечноцветущим садом шли,
И наши души, словно ветви,
Цветами белыми цвели.
 
Истлела нить воспоминаний...
Легки для нас тропинки сна.
Жасмина душное дыхание —
Любви немая глубина.

 

ОСТАВЬТЕ МНЕ
В МИРЕ БЕЗУМНОМ…

Оставьте мне в мире безумном
Поляны лесной завиток,
Где бабочка в танце бесшумном
Легонько склоняет цветок.
А время, как мед из кувшина,
Тягучей волною течет,
И слышно, как ходит в вершинах
Задумчивый ветер высот.
 
Там за полдень сухо и знойно,
Июль в золотом забытьи.
Там люд муравьиный достойно
Живет среди палой хвои.
 
Оставьте мне полную чашу
Небес во глубокой воде
И елей высокую стражу,
Подъявшую пики к звезде…
Оставьте душе невеликой,
Чтоб не задохнулась в пыли,
Природы закатные блики,
Заветы зеленой земли.

 

ВСЕ ЖЕ МИР — ВДОХНОВЕНЬЕ И ТАЙНА

Ничего,
              никого,
                          никогда
не забуду из лет облетевших.
Все со мной: молодая вода
горной речки — дикарки безгрешной,
и рудничная грубая быль,
и за нежность жестокая плата...
Все, в чем я без вины виновата,
все, что случай когда-то убил.
Тем, быть может, и жизнь хороша,
что не вычеркнуть дела и слова:
все к тебе возвратится, и снова
улыбнется и вздрогнет душа.
Не отречься от прожитых лет!
не догнать убежавшую воду,
но не гаснет особенный свет
над особенным временем года:
школьный сад сентябрем занесен,
репетиция, музыка,
                              поздно...
Мы читаем по листьям и звездам:
будет счастье — для всех и во всем!
 
...Тех забот золотая руда
стала пылью. Но разве напрасно
так же нежно, тревожно и страстно
те же звезды глядят сквозь года?!

 

ЧУВСТВО ЗЕМЛИ

Что-то будет еще в этой жизни со мной,
                                   что-то будет?..
Зов родных расстояний меня
                                 на рассвете разбудит.
Хоть один родничок
                                под пятой января — да не сгинет!
Хлопотунья-судьба
                             предо мной свою карту раскинет.
Покачнутся леса под крылом,
                                индевеющим тонко,
и начнут небеса мою душу качать,
                             как ребенка.
Или узкоколейка помножит на песню улыбки,
А в тайге замелькают
                         дождя непряденные нитки.
Будет праздник в деревне,
                     сверкнут самородками лица!
Словно в жизни страны
                        я открою живую страницу...
Я люблю это чувство земли —
                  крутизны и простора!
Обрывается сердце,
                      как глянешь на мир с высоты.
Объявляют полет...
               Обрывается нить разговора,
Резкий вихрь от винта
                        до земли пригибает цветы.
 
Что-то будет со мной в этой жизни —
                                                    еще
                                                       что-то будет!
Благодарствую, жизнь,
                        за колеса твои и крыла!
Что не праздников праздность —
                          родную грамматику буден
От щедрот своих мне
                               ты, великая, преподала!

 

НА СЕВЕРЕ БАЙКАЛА

Здесь склоны повиты сырыми ветрами
и травы колючи.
Здесь вечно пасутся, цепляясь за травы,
голодные тучи.
Здесь выбили волны в скалистом подворье
пещеры-загоны.
Здесь — кладбище нерп, оголенные корни,
продрогшие кроны.
 
Здесь райская птица гнезда не свивала,
восторгов не пела,
лишь гордые чайки хлопочут на скалах,
над пеною белой.
Лишь белые чайки ночуют на скалах,
под осыпью звездной,
да зимы вмерзают прозрачным кристаллом
меж бездной и бездной.
 
Но если земная вдруг ось покачнется,
взорвется мгновенье,
я знаю: отсюда иное начнется
времен исчисленье.

 

* * *

             Валентину Распутину
Ветер пел, и звучал над Байкалом
Шумный голос, ласкающий слух.
Солнце нежную власть излучало,
Протекая сквозь облачный пух.
 
Разгулялась в предчувствии шторма,
Серебром наливаясь, волна.
И береза на выступе горном
Вся на милость ветрам отдана.
 
Белой чайкой над зыбью Байкала,
Накренившись, летит катерок.
Всколыхнулась вода у причала,
Чуть померк серебристый Восток...
 
Все — предзимье и все — предсказанье,
Но настолько светла глубина,
Что душа, как при первом свиданье,
На краю непробудного сна
 
Бредит юностью, тайной, надеждой
Невозможной, но яркой мечтой...
Ветер с моря — палач побережья —
Жестко треплет венец золотой.
 
Все осыплется, выгорит вскоре.
Выйдет в море рыбачка-луна.
Будет холодно в диком просторе,
Будет звездами вечность полна.
 
Скоро ночь и мороз переспорят
Гладь небесную, мир полоня...
Но останутся в счастье и в горе,
Чтобы вечно тревожить меня —
Берег жизни, глубокое море.
Ясный свет Валентинова дня.

 

 

 

 

 

Об авторе

Суровцева Т. Н. (г. Иркутск)