6 июня 1985 года самолет из Москвы прибыл в Ташкент. Впервые в своей жизни мне пришлось ступить на землю Средней Азии, а если точнее сказать, то за пределы Ленинграда и Москвы. Узбекская ССР тогда еще была в составе Советского Союза. Стюардесса объявила при посадке, что температура воздуха в Ташкенте 35 градусов, естественно тепла. Вышел на трап, лицо обдал горячий воздух, но уже спускаясь по трапу, я почувствовал, что не так и жарко. Воздух был сухой, но с запахом какого-то специфического аромата специй, чего-то хлебного, вкусного. Нас встретили сотрудники ЦК Компартии Узбекистана и доставили в резиденцию Управления Делами Совета Министров Республики. После размещения пригласили на обед. Стол был полон яств, всего, что произрастает в Республике. Такой ассортимент фруктов на столе я, как северный человек, видел впервые, как впоследствии и многое другое. Гостеприимство востока в будущей моей жизни и работе уже не удивляло. Это национальная черта людей, которые проживают в наших братских республиках. Каждый, встречающий гостя в своем доме, накрывая достархан, ставит на стол все лучшее. В какой-то мере такое гостеприимство позднее стало использоваться в корыстных целях. Но об этом мы еще поговорим.
После обеда состоялась встреча с первым секретарем ЦК Компартии И. Б. Усманходжаевым в его рабочем кабинете. Здание ЦК размещалось недалеко от резиденции, куда мы доехали на машине. Меня Ташкент поразил своей красотой, которую он приобрел во время восстановления после крупнейшего землетрясения в 1966 году. Широкие проспекты, парки и аллеи, все утопало в зелени. На площади кроме здания ЦК красовались Совет Министров и другие министерства, украшал площадь каскад фонтанов.
Усманходжаев вышел из-за рабочего стола, и мы обменялись рукопожатием, после этого пригласил присесть за большой стол, стоящий в стороне у окна. Обстановка кабинета первого секретаря была без излишеств, но достойная. На стене висели картины с видами природы Узбекистана, выполненные на холсте. Инамжон Бузрукович своей доброжелательностью быстро расположил собеседников к себе. Стал рассказывать о себе спокойным голосом, не подчеркивая своей значимости, говорил на хорошем литературном русском языке с прибаутками и юмором. Наше распределение он знал, и в беседе с каждым из нас обозначил особенности территориальной работы. Со мной, правда подчеркнул: «я начинал работать в городе Маргилане архитектором». Впоследствии я не раз в работе вспоминал этот разговор. Результаты расследования «хлопкового дела» не обошли и Усманходжаева. Место работы в Узбекистане он сменил на Нижнетагильскую тюрьму, где стал руководить макаронным производством. И помогли ему в этом ферганцы: списали линию по изготовлению макаронных изделий и отправили ее в Нижний Тагил. После освобождения вернулся в отцовский дом к детям и внукам. Друзья помогли ему, уступив место заместителя начальника управления хлебопродуктов по строительству. Президент Узбекистана И. Каримов, узнав об этом, не возражал, «пусть поработает дедушка». Только после смерти И. А. Каримова, в декабре 2016 года он был полностью реабилитирован, но с этой радостью прожил не долго, в марте следующего года ушел из жизни.
Наша беседа закончилась теплыми пожеланиями, и мы отправились каждый в свою область республики. Из беседы и наблюдая за ним, многое увидел и услышал: уловил этнические особенности, ментальность народа, даже их кухню, жесты. Для меня, православного, это была еще и другая, не знакомая мне религия — ислам. Я сказал себе: слушай, смотри, наблюдай и думай, прежде чем что-то сказать, не говоря уже сделать какой-то шаг.
По приезду в Ферганскую область нас встретил второй секретарь обкома партии А. И. Барулин, тоже направленец ЦК КПСС (инструктор орготдела), прибывший на работу в область на два месяца раньше нас. И сразу бросилась в глаза разница в подходах в работе с кадрами. «Как на счет бани?» — спросил он. Ответ ни «да», ни «нет», так как вопрос был неожиданным, да еще в присутствии инспектора ЦК Компартии республики А. Адылова, находившегося в эти дни здесь в командировке. Вечером за нами в гостиницу пришла машина и отвезла за город в баню, где нас уже ждали. Был накрыт стол. «Разместились, всё нормально? Ну, тогда раздевайтесь», — сказал Александр Иванович. Скинули верхнюю и нижнюю одежду. «Так, подождите, а по рюмке перед банькой»? Александр Иванович, держа в руках рюмку водки, поздравил нас с прибытием и пожелал здоровья. Сбросив одежду до наготы, стали заходить в парилку, вместе с нами стал заходить и Адылов, но в трусах. Барулин ему: «Ты что, больной, а ну быстро снимай». Благо банщик прокомментировал особенности, сказав, что так, в трусах, принято. Я позднее столкнулся с этим в своем городе в общественной бане. В раздевалке разделся, зашел в парную. Смотрю, все в трусах, интерес проявили и ко мне, увидев меня голым. Не смутился, вышел, надел трусы и вернулся, наблюдая ненавязчиво процедуру помывки. Ну, а здесь извинений, естественно, не последовало, но осадок остался. Весь разговор в бане шел с позиции: все знаю и умею, делай как я.
На следующий день разговор продолжился уже в кабинете А. Барулина, где мне была определена должность второго секретаря Маргиланского горкома партии. На второй день пребывания в Фергане вместе со вторым секретарем обкома поехали в город Маргилан на пленум горкома партии, где меня должны были кооптировать в состав горкома и избрать вторым секретарем. Приехали за полчаса до начала. На улице, как это принято, нас встретила первый секретарь горкома Х. Эргашева, руководители отделов и председатель горисполкома Д. Нурматов. Первый секретарь познакомила с председателем горисполкома, представила руководителей отдела, много рассказала о городе и его активе.
На третьем этаже здания слышна была музыка, песни. Мы поднялись в зал. Шел концерт. Потихоньку подходили члены горкома партии. Оказывается, время проведения мероприятий назначалось всегда за час, чтобы все могли собраться, зарегистрироваться спокойно, пообщаться. Для нас, конечно, диковинка, но это так. Не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Хотя в Уставе партии такие вещи не прописаны, да и время проведения оказалось рабочее. Но не надо спешить с оценками. Пленум единогласно решил организационный вопрос, без проволочек. Спустя неделю состоялось бюро обкома партии, на котором меня утвердили в этой должности. Вел бюро первый секретарь обкома Х. У. Умаров, о нем у нас еще будет разговор.
И так я начал новую трудовую биографию, изменившую в корне жизнь мою и моей семьи, которая оставалась еще в Архангельске, так как детям нужно было закончить учебу в школе. Временно разместился жить в гостинице города. О постоянном жилье вопрос никто не ставил. Да и подспудно в голове держалась мысль, что все это временно. Перед направлением в Узбекистан в ЦК сказали, мол, поработаете год. Первое время поддерживал телефонную связь с заместителем заведующего сектором организационного отдела ЦК КПСС Е. Пономаревым, но потом разговоры становились все реже и реже и впоследствии прекратились совсем со словами: «А что вам там не работается?!»
Первое знакомство с аппаратом, секретарями партийных организаций города. Сначала воспринимали меня как представителя ЦК КПСС, были осторожны в обращении, считали по должности выше первого секретаря, и что решения, принимаемые им, исходили от меня, даже при проведении бюро и пленумов горкома ждали моего мнения, с которым считались. Все это накладывало большую ответственность. Стал получать анонимные письма о руководителях, родственных отношениях в кадровой политике. Впервые в истории города мы провели выездной семинар секретарей партийных организаций. Шахимардан, где прошел семинар, расположен в 50 км от Маргилана. Одно из красивейших мест Узбекистана в долине Алайского хребта, омываемый речками Ок-Су и Кок-Су на высоте 1500 метров. Кроме учебы организовали спортивные соревнования, вместе пели знакомые всем песни. Сначала испытывали робость, неловкость, как бы неумение, а потом не знали, как остановиться. Понравилось всем, и сожалели, что не взяли членов семей. В таких встречах человек открывается по-другому.
Во время этой поездки в беседе с заместителем председателя горисполкома я высказал пожелание посетить мечеть, чем вызвал с его стороны удивление. Потом неоднократно ему напоминал о своей просьбе, но услышал при этом, что вопрос требует согласования с Ташкентом.Уж получил он тогда согласие или нет, но дней через десять мы пошли с ним в мечеть. Устройство православных церквей я знал. Войдя на территорию мечети и в нее, я увидел простое, пустое, большое помещение, в одной стене была ниша — направление в сторону Мекки, люди сидели на коленях и молились в эту сторону. В мечети никто не здоровался за руку. Зампред мне пояснил, что прежде чем молиться, люди совершают омовение в одном из помещений мечети и после этого руку друг другу не подают. Мы прошли в это помещение, в нем был длинный коридор, а справа и слева были маленькие кабинки с автоматическими дверями и встроенной хорошей сантехникой. Мне пояснили, как выполняется омовение.
Постепенно стал втягиваться в работу, с большим интересом, теперь уже и посещая производства. Первая такая встреча состоялась на объединении «Атлас» — десятитысячном женском трудовом коллективе легкой промышленности. Предприятие выпускало хлопчатобумажную ткань хан-атлас, из которой шили национальные платья прямого кроя. Основой производства был красильный цех, ручной тяжелый физический труд, где работали в основном мужчины. Качество красок было низким и, как правило, платья носились до первой стирки. Все женщины города ходили в этой одежде, они раскрашивали улицы в такие яркие цвета, что при этом терялась природная красота деревьев. Другое предприятие, тоже легкой промышленности — шелковый комбинат, где работало более 7 тыс. рабочих, треть которых были русские, направленные в Узбекистан для оказания помощи в развитии легкой промышленности из Иванова и других городов средней полосы России, так и осевшие здесь.
Прибыв на объединение «Атлас», попросил сделать экскурсию по производству. Время было обеденное. Рабочие сидели на бетонном полу и ели принесенную из дома пищу в полутемноте. В одном из цехов, проходя мимо, обратил внимание на рабочих, которые в сторонке совершали намаз, увидел это и секретарь парткома, сопровождавший меня. На его лице промелькнул испуг, но я сделал вид, что ничего не заметил. В кабинете директора попросил поделиться своими наблюдениями. Про намаз я не сказал ни слова, а об устройстве обеденного перерыва подсказал, что было бы лучше, если в цехах, в стороне от станков, поставили небольшие столики и повесили бра. Директор и секретарь парткома отнеслись к этому с пониманием и в течение месяца все сделали.
Маленькими шажками я завоевывал уважение горожан. Интересные наблюдения: когда умирает человек, по мусульманским традициям его хоронят до захода солнца. В тот период вскрытие не делали, на кладбище провожали только мужчины, женщины громко оплакивали покойника внутри двора дома. Перед домом ставились скамейки, и на них сидели мужчины поочередно. В холодное время рядом разжигали костер. На голове у каждого была допушка (тюбетейка), имам читал молитву. Для прощания с покойным работники уходили с работы. На одних похоронах я присутствовал и вместе со всеми сидел у дома, в присутствии имама. На следующий день пригласили в обком партии. Первый секретарь — Хамдам Умарович — сделал мне внушение. Попытался объяснить, что провожал уважаемого и заслуженного человека в последний путь. «Ты же направленец ЦК», — сказал Х. У. как отрезал.
Крайности присущи в каждой работе. Заходишь в чайхану, смотришь: из одного чайника наливается чай коричневого цвета — коньяк, из другого белого цвета — водка, и сразу понятно, кто за столом (имеется в виду по принадлежности к профессии). Проживая в гостинице, из программ телевидения смотрел только республиканский канал, который шел на узбекском языке. Постепенно стал различать слова, понимать их значения и с водителем старался говорить на узбекском языке. Гостиница была в пятистах метрах от горкома партии, и дошло до большого утреннего скандала, когда водитель Ахмаджон попытался не пустить меня идти пешком, поясняя, что я обязан ехать на машине: «что подумают люди, в том числе и о нем его родители». Но я продолжал ходить пешком, по пути заходил на базар, покупал инжир или «маргиланское сало» (так называлась зеленая редька, очень сочная и вкусная), горячую лепешку, немножко говорил с продавцами. С базара, как правило, поступали все новости и слухи. Я приходил на работу пешком, чем удивлял работников горкома партии, молва дошла и до обкома. Но со временем все встало на свои места, и все привыкли.
В городе Маргилане проживало чуть более 200 тысяч человек, основная национальность узбеки, географически он располагался на караванном шелковом пути в 6 км от областного центра Ферганы. Плотность населения в Ферганской долине почти 300 человек на квадратный километр. Архангельская область, откуда я родом, — 1,5 человека. Границы городов, областных и районных центров, кишлаков, при густой сети дорог с развитым автобусным сообщением, отделялись улицами. Понятие «пустующая земля» отсутствовало, основная часть земельных угодий использовалась под хлопок. Андижанская, Наманганская, Ошская и Ферганская области составляли плодородную Ферганскую долину. В Москве при покупке билета всегда спрашивал: есть билет до Ферганы? Нет. А до Андижана? Нет. А до Намангана? Нет. А в Ош? «Вам вообще-то куда надо лететь, молодой человек? Идите, не мешайте работать». И действительно так. Кассир же не знает, что из Ферганы в любой из названных городов можно доехать на машине максимум за один час. И так, чего ни коснись, во всем своя особенность. Вышел из строя водопровод, нужна сварка. Вопрос инженеру. Почему не варим? Дождь. Понятие «дождь» для меня перестало присутствовать, так как это был не дождь, а крапление росы сверху. «Накройте рабочее место тентом и варите», — советую рабочим. Про себя думаю: «Как же на Севере и в дождь, и в снег, и в 30-градусный мороз и варят, и кладут кирпич, и просто работают». Все познается на расстоянии. Специфика во всем, естественно, и в человеческих отношениях. Богатый выбор товаров в магазинах, независимо, город это или кишлак. Можно купить все: дорогую импортную мебель, полный ассортимент одежды и французской косметики. На Севере в тот период этого уже ничего не было. Очень много было туристов из Сибири и Урала, которые скупали все, как маклаки в лихие 90-е годы в Турции, и увозили домой.
А какие восточные базары с запахом специй, пряностей, горячих лепешек, фруктов и овощей! Зазывалы, призывающие купить только свой товар. Сколько стоит? — 1 рубль. Килограмм? — мешок. Мешок огурцов? А помидоры почем? — 1 рубль. Килограмм? — ящик. Мясо, только свежее, висит на крючках, и отрезает продавец кусок, на который ты покажешь. При поездке на пикник заезжаешь на базар и для плова берешь набор продуктов. При этом говоришь только, на какое количество человек, а в бумажных пакетах уже расфасован ассортимент. Да, культ еды познал здесь. На предприятиях Архангельска в тот период в заводских столовых была только мойва и суп с куском сала, который из тарелки сразу выкладывался в сторону, так как съесть его было невозможно. А восточное утреннее бдение, когда еще прохладно, особенно в выходные дни. Свежую, горячую лепешку с базара несешь за пазухой, в руках виноград кишмиш, по пути домой прихватываешь каймак (молочный продукт по составу между сметаной и сливками), и все это с вкусным зеленым чаем. Потихоньку становился гурманом.
Особенностью восточных базаров является умение торговаться, и как только сможешь в торговой сделке войти в такой же раж, как продавец, считай, что ты выиграл и тебе отдадут товар по твоей цене. Старшая дочь, рыжеволосая Татьяна, освоив узбекский язык (занимала первые места на олимпиадах), на базаре чувствовала себя свободно и легко общалась, особенно с аксакалами, и цену, как правило, сбивала. Мне это делать было неудобно, а потом уже и продавцы узнавали меня.
Да, все познавалось заново. Подготовка материалов к пленуму горкома, бюро, участие в заседаниях горисполкома. Как правило, многое шло на узбекском языке. Подключал сотрудников и во многом на первых порах мне помогали зав. отделом Улугбек Сабиров, благодаря своему прекрасному знанию русского языка, Киселев Геннадий, зам. председателя горисполкома, с которым позднее мы подружились семьями и сохраняем эти отношения и сегодня. Геннадию я благодарен за науку приготовления плова. Это целый ритуал. Первая особенность, когда в доме гости, это то, что плов готовит только мужчина. Домашний двор, вечер, разжигается огонь, солнце закатилось за горизонт, становится сумрачно. Приятная тишина, блики огня. Из дома доносятся едва слышные звуки пианино. Супруга, Людмила Геннадьевна, любила в это время наигрывать классику. Шел процесс подготовки продуктов к закладке в казан. Нарезалась морковь, лук, готовился чеснок, специи (зира) и добавки к плову — каватак (мясной фарш, завернутый в виноградный лист), айва, очищался и мылся рис. Все это за тихим спокойным непринужденным разговором, где обсуждалось все, от малого до великого, кроме женщин. В казане сначала растапливали курдючный жир, затем выжарки вынимались из казана в блюдо, туда добавлялся мелко нарезанный лук, помидоры, перец, соль. Лепешку обмакивали в жир от выжарок и вкушали с чувством приятного удовлетворения. Здесь выпивали рюмку за повара. Далее в казан закладывалось последовательно мясо, лук, тонко нарезанная продольно морковь, соль и, по образованию на мясе корочки, все заливалось кипяченой водой. По готовности закладывался перебранный очищенный промытый рис. Сюда же добавлялся горький стручковый перец, айва, чеснок целой головкой. Кипяченая вода добавлялась так, чтобы уровень воды был выше риса на два пальца. По готовности убирали огонь, оставляли только для поддержания тепла. Рис собирался от края казна в середину, и все это накрывалось ляганом и закрывалось крышкой казана. По готовности где-то через 20–25 минут открывали крышку, вынимали стручковый перец, айву. Перемешивали и укладывали в ляган, положив сверху головку распаренного чеснока, айву или каватак. В зависимости от сезона посыпали зернами граната. К столу был уже готов шакороб (тонко нарезанный лук и помидоры). Вся процедура до подачи на стол занимала полтора часа. По краю лягана выдавливался острый стручковый перец; подбирая в кучку плов пальцами, отправляли себе в рот. Лучший кусок мяса укладывался на вершину плова, и хозяин умело кушал так, чтоб этот кусок свалился в сторону гостя. И все это употреблялось с пиалой хорошего зеленого чая. А потом игра в нарды и отдельно женские посиделки.
Непередаваемое ощущение удовольствия. Я отвлекся.
Как-то в отсутствие председателя исполкома в город приехал Х. Маджитов — председатель облисполкома и спросил: «Кто исполняет обязанности руководителя горисполкома?» Я показал на дверь с табличкой «Киселев Г. Н.». Он открыл дверь, заходит в кабинет, а Геннадий Николаевич встал и приветствует его на узбекском языке.Маджитов опешил и вдруг задал себе вслух вопрос: «Какой же он русский?» И действительно, внешне русского в нем ничего не было.
Была практика в состав депутатов горсовета избираться и руководству партийного органа. Не обошло и меня. Начались встречи с жителями города. Пришлось отвечать на многие их вопросы жизни, и касались они уж никак не компетенции партийного органа (обеспечение теплом, водой, жильем, работы бань и т. д.). Помогла в этом моя предыдущая работа в качестве первого заместителя председателя райисполкома г. Архангельска. Как-то проснувшись ночью, не смог дозвониться ни до одной дежурной службы города. На следующий день попросил председателя исполкома Д. Нурматова позвонить мне в 2 часа ночи и прокатиться по ночному городу. Он сначала не понял, зачем. Объезжаем дежурного водоканала, побывали в скорой помощи, милиции, котельной, у энергетиков, газовиков. До пожарной части мы добрались уже в 4 часа утра. Весь состав спал, да еще и в кальсонах, подняли, но не разбудили. Бравые пожарные никак не могли понять, зачем приехал к ним Д. Нурматов. Все-таки смогли их построить, принять доклад, затем председатель на узбекском языке вывалил на них все свое негодование. Потом еще раз из его уст все это было озвучено на еженедельном совещании городских служб. Г. Н. Киселев, участвующий в совещании, рассказывал о разносе, который устроил руководителям служб председатель исполкома. В адрес горкома партии поступили письма благодарности от горожан, об этом упомянули и секретари парторганизаций. Все это помогло мне избираться в городской совет народных депутатов. Как-то незаметно увлекся работой так, что отвечать стал за все проблемы города. Встал вопрос, где жить, в гостинице порядком надоело, да и условий для постоянного проживания в ней не было. Хотя кое-что подправили, например, горячая вода стала течь постоянно. Помню, когда однажды зашел в ресторан гостиницы и увидел, как один посетитель, закончив с едой, после плова вытер руки о скатерть стола. Тут сообразил, почему мне перед едой все время меняют скатерть. Теперь же, после моего вмешательства, на столах всегда чистые скатерти и необходимые приборы.
Стал подбирать квартиру и вовремя, супруга написала: дети готовы выехать.Маму пока с собой не брал, так как после перенесенного инсульта она побоялась менять резко климат и уехала к старшему сыну в Нижегородскую область. Получил трехкомнатную квартиру в двухэтажном доме на втором этаже, недалеко от работы. Сделал небольшой косметический ремонт, обустроил. Семью встречал в Намангане. До Маргилана расстояние 70 км. На машине доехали до дома, я уже к жаре немного привык, хотя было уже далеко за 30 градусов. Жена вошла в квартиру, жарко, пот градом. И действительно, потолок в квартире низкий, крыша плоская, прогревается, душно. Молчу.
Младшая дочь училась в 3 классе: «Папа, я схожу на улицу поиграть». «Сходи». Вдруг через полчаса прибегает вся в слезах: «Папа, мама, они не умеют играть!». Ну, думаю, радости жизни закончились. «Лена, — говорю жене, — пойдем на базар». Надела на себя сарафан, длина до колен, плечи голые, руки голые. Я опять молчу. Вышли на улицу. Своим нарядом удивила всех идущих навстречу, и не только мужчин, таких платьев здесь никто не носил. Дома громко поговорили: и тут надо к обычаям местным притираться. А попробуй убедить женщину, в чем надо ходить. «Я тебе что...» — только и ответила она.
Думаю, надо серьезно заняться семейными вопросами. Дочери пошли продолжать учебу в русскоязычную школу, таких школ было две в городе. Старшая пошла в 8 класс, где из 32 учеников 29 были коренной национальности узбеки, младшая — в 4 класс при таком же соотношении. Стал отвечать на непонятные для них вопросы. Классная учительница на уроке сказала: «Ребята, к нам в класс пришла учиться Катя, у нее папа работает в горкоме партии, ведите себя хорошо». «Папа, почему ребят в школу привозят дяди на легковых машинах?». «Папа, мне учительница сказала: “Таня, тебе не надо ходить на уборку хлопка, занимайся пока самостоятельно дома”». «Папа, мне сегодня поставили пятерку по алгебре, но я решила не все задачи, почему?». Приходилось проводить «разъяснительную работу» и с детьми, и со школой, и с женой.
Режим работы тоже изменился. Заседания бюро обкома партии, где рассматривались итоги дневного сбора хлопка, а до этого, естественно, горкома партии, стали проходить в 2 часа ночи. Город закреплялся за одним или двумя районами по уборке этой культуры. Весь сентябрь, октябрь, ноябрь, а бывало и в декабре, когда выпадал снег, до последней коробочки шел сбор хлопка. Это был главный показатель хлопкосеющих областей. После машинной уборки к работе привлекались все учащиеся и студенты, а ближе к глубокой осени — трудовые коллективы.Но надо признаться честно, мужской пол привлекался в основном из среды учащихся и студентов. Цена за килограмм сданного хлопка была 3 копейки. Труд был физически тяжелым, особенно для учащихся. Под открытым небом, в жару, подвязав на пояс простынь фартуком, двумя руками подхватывались коробочки и укладывались в фартук. Человек шел по своему ряду. Как только наполнялся фартук, выходил на место сбора, взвешивал его, освобождал и опять в рядок. Были рекордсмены, собиравшие до 30 и более килограммов. У меня лично больше 5–6 не получалось. На заседания бюро как «направленец» я приглашался вместе с первым секретарем, и зачастую в ее присутствии поднимали меня. Сбору хлопка посвящалось все время, а ведь для города на повестке дня стояло еще и выполнение плана промышленностью. Бывало и такое: в 12 часов ночи звонок, с вами будет говорить первый секретарь обкома. «Валентин Степанович, какие результаты работы промышленности по итогам квартала?» — спрашивал Хамдам Умарович. Докладываешь цифры, чувствуешь, где-то сказал не так, но уверенный ответ удовлетворил секретаря. Потом узнал, кто не ответил на вопросы, того пригласили утром на бюро. Вот такая жизнь.
Искали новые пути в работе с кадрами. При посещении школ интересовался, знают ли они интересных, с новым мышлением учителей, авторитетных в городе. Делал у себя пометки. Нужен директор школы? Смотришь записи, эта фамилия называлась во многих школах, назначаем, и редко когда ошибались, получалось как бы общественное мнение.
При подборе руководителя, мужчины, сразу поступали анонимки, что тот имеет не одну жену. Первая жена приходила на прием и говорила, что претензий к мужу не имеет, знает, что есть вторая жена, но он выполняет все обязанности по законной семье. По работе данный кандидат характеризовался как специалист положительно, и решали вопрос в интересах дела. Доходили до меня разговоры о том, что при назначении на руководящие должности давали взятки. Должность начальника городского отдела милиции стоила 50 тысяч рублей (машина «Жигули» стоила тогда 9 тыс. рублей). В беседе с Г. Н. Киселевым затронул этот вопрос, вроде как бы не беру. Он пояснил: то, что не берете вы, не значит, что не дают другому. Все осталось так, как было, просто ваша часть денег уходит в другие руки. Наблюдалась и такая специфика в кадровой политике. Человек занимает должность директора магазина, и, если внимательно приглядеться, обязательно в связке родни будет заведующий складом, сотрудник милиции, прокурор, судья. Вот такая особенность, и разрушить ее было сложно. Но знать надо обязательно и какое-то звено стараться вывести.
Испытал однажды и такую неприятность. Поступило письмо, что директор школы интерната М. Батырова использует труд воспитанников школы в своих личных интересах, а кто отказывается, к тому применяет физические меры насилия, и это стало системой, а ее заместителем работает дочь. Направил письмо в комиссию партийного контроля. Время идет, материалов проверки нет. Раз спрошу, два… тишина. Оказывается, директор устроил проверяющим обструкцию и выгнал их, не стала ни о чем с ними говорить. Неприятные звонки с угрозами поступали и моей семье, правда, жена сразу не говорила об этом. Стал разбираться сам, действительно, директор была неприкасаемой личностью, факты подтвердились, такое поведение было нормой. Поставил вопрос на бюро горкома, первый секретарь заболела. На заседании полное молчание, пришлось перенести вопрос, подсказывали, не надо связываться. После индивидуальных бесед с первым секретарем, членами бюро, самой М. Батыровой на бюро объявили ей выговор с занесением в учетную карточку — возымело действие. Второй случай: директор горпищеторга публично избил своего заместителя, секретаря парторганизации. И снова — тишина. Сам секретарь говорит, мол, не надо наказывать директора, а то директор уволит его с должности. Беседа с секретарем парторганизации результатов не дала. Только после вмешательства партийной комиссии горкома рассмотрели этот вопрос на бюро горкома партии и объявили директору выговор.
В уставе КПСС, с изменениями на ХХIII и ХХIV съездах партии, была 12 статья, в которой записано: «Если член партии совершил преступление, наказуемое в уголовном порядке, он исключается из партии и привлекается к ответственности в соответствии с Законом». Вроде бы правильно, но «умные головы» от партии трактовали по-другому, что при возбуждении уголовного дела против члена партии он должен быть исключен из нее, независимо в последующем, какое будет решение суда. В следственный изолятор — без партбилета. А были случаи, изымали и там. Секретарь парторганизации строительной организации совершил ДТП (наезд на человека без последствий), возбудили уголовное дело. Он сам собрал собрание коммунистов, рассказал обо всем, но вины своей не видел. В соответствии с уставом поставил вопрос об исключении, коммунисты не согласились, объявили ему выговор. Партийная комиссия города исключила его из партии, бюро горкома не поддержало комиссию, объявив просто выговор. Дошло до обкома, вызвали на бюро. Я пояснил свою позицию, поддержал меня председатель КГБ области Н. Лесков. Хамдам Умарович опять мне: «ты же направленец ЦК». Здесь я уже: «поэтому мы и приняли такое решение». Но его исключили. Уголовное дело прекратили, вины нет. Но и в партию он вступать больше не стал. Вот такие парадоксы судьбы.
Перестройка, озвученная М. Горбачевым, здесь, на мой взгляд, воспринималась по-своему. Закон о борьбе с пьянством для Средней Азии был чужд, и таких проблем с этим явлением, как в России, не было. В этом я убедился сам. Что греха таить, работая на Севере, имел такую привычку выпить, и не только по случаю праздника. Больше скажу, я не понимал, когда говорят «достаточно», то всегда в ответ: «ты меня уважаешь?» И любую покупку почему-то надо было обмывать и т. д. и т. п. За время работы в Маргилане по службе ни разу не выпил, в гостях никто не наваливал и не доставал. Это я отметил для себя сразу. Но, есть одна особенность. Перед пловом — рюмка за повара и по-русски 3 рюмки. После плова выпивать опасно, лучше пить зеленый чай. Выпив после плова водку, да еще охлажденную, можно получить заворот кишок или полностью потерять контроль над собой.
С перестройкой стало явно усиливаться собственное национальное достоинство в общественном сознании коренного населения. Об этом стали говорить русские, проживающие не в одном поколении в республике, но не знающие узбекского языка. В какой-то мере, видимо, было легче русским, проживающим в кишлаках, постоянное общение между собой сняло у них эти вопросы. Многие, с кем я был знаком, прекрасно говорили на узбекском языке, порой забываясь, что общаются с русским. А в городе позиция другая. Мы, мол, живем в Советском Союзе, в одной стране, русский язык должен быть главным. И в беседах горожане обижались, не понимали меня, когда разговор заходил, что они родились (и не только они, но и их родители) в Узбекистане, где основное население говорит на узбекском языке, а потому кроме русского необходимо знать и узбекский язык. Об этом также говорили и на встречах с руководством республики. В единый политдень на шелковый комбинат приехал министр иностранных дел Р. Н. Нишанов, и первое, с чего начался разговор, это о языке. Министр нашелся, что сказать: «К вам в город на работу приехал Власов, работает еще только полгода, а уже на бытовом уровне разговаривает со мной на узбекском языке». В зале наступила тишина. Конечно, амбиции преобладали. К сожалению, в этом вопросе русские оставались глухими. Скажу больше. Ничего не изменилось и через 20 лет. С этими же проблемами я вновь столкнулся в Киргизии.
Чуть более года пролетело как один день. В один из приездов первого секретаря обкома, как обычно, мы встречали у входа в горком. Хамдам Умарович с каждым здоровался за руку, подойдя ко мне, подал обе руки. Я не придал этому значение, однако мне потом сказали, что это знак особого уважения. И, правда, через два месяца он пригласил меня к себе. И, как принято было говорит: «есть предложение, что б вы возглавили парторганизацию города Кувасай». 3 октября 1986 года вместе с первым секретарем обкома приехали в город на пленум, где он выступил, рассказал обо мне, и решение состоялось. Одна интересная деталь: на смену мне в город был направлен секретарь облсовпрофа Власов Иван Дмитриевич. Так что моя фамилия в Узбекистане не оказалась редкой. Позднее его семья переберется жить в Тамбов, и сегодня, встречаясь, мы вспоминаем этот случай.
Осенью 2007 года, в 2000-ую годовщину основания Маргилана, я вновь посетил этот красивый город. Машина подъехала к зданию бывшего горкома партии, сейчас там хокимият (администрация города). Вместе с помощником по безопасности я вышел из машины и вдруг услышал окрик: «Валентин Степанович, Вы к нам?» От неожиданности я даже вздрогнул, а Владимир Александрович, даже напугался и не знал, как среагировать. Как потом он выразился, все можно предположить, но чтобы через 15 лет помнили?! Зашли в помещение. Глава города был на месте, узнал меня. Правда, признаться, я его не помнил. Быстро подбежали другие, я увидел человека с короткой стрижкой и белыми волосами. Изменился конечно, но я узнал бывшего директора райпотребсоюза Мухтарова Тимурхона. Мы обнялись. Знаменитая, влиятельная семья в Маргилане. Он в семье был старший, статный, спокойный, обладал большой выдержкой, грамотный руководитель торговли, пользовался авторитетом в городе. Брат Авазхон, прокурор сначала города Маргилана, затем области, не в пример старшему брату, был ухватистый, влиятельный в правоохранительных кругах человек. Второй брат, Юсупхон, руководил бензозаправкой (сосед по моей квартире), рядовой рабочий; еще один брат работал одним из руководителей милиции города Коканд. Когда я приехал на работу в город, буквально через 2 месяца полетел вновь в Ленинград. К горкому партии подъехала его машина, и водитель, открыв багажник, сказал, чтобы я взял гостинца с собой в дорогу. Ни много, ни мало, а несколько килограммов разных орехов. По цене это было дорого. Я отказался, аккуратно пояснил. Для водителя была неожиданность, и он не знал, как поступить, так и уехал. Молва быстро разнесла по городу этот сюжет. Впоследствии мы остались друзьями. Проехал по городу, изменился, я бы сказал, до неузнаваемости. Нет крупнейших предприятий легкой промышленности, ни «Атласа», ни шелкового комбината, на их месте рынки. К юбилею построили аквапарк, но воды нет, деревья вырубили. Открытая территория, палящее солнце. Перестроили центральную улицу Карла Маркса, сделав посредине широкий газон, усыпанный цветами. Сохранился городской парк и, что приятно порадовало, сохранен сделанный в наше время комплекс с Вечным огнем в честь Победы. Идя, по аллеям парка, я с удовольствием слушал песни Юлдус Усмановой, правда, мне больше нравятся ее ранние песни. Еще больше порадовали городской рынок, с выложенной плиткой на полу, кафель торговых рядов, продавцы в белых одеждах и сводящий с ума запах горячих лепешек. Встретился с товарищами, с которыми вместе работали, собрались довольно быстро. Естественно, сделали плов и долго говорили, вспоминая хорошие времена. Ностальгическая нотка у них по Союзу осталась сильной.
Перейдя на другую работу, я продолжал жить пока в Маргилане. Город Кувасай имел границу с городом Кызыл-Кия Киргизской республики, в котором была в основном угольная промышленность с таким же составом населения, но проживали почти все русские. Кувасай же с населением более 50 тысяч человек был интернациональным. Здесь жили узбеки, киргизы, русские, крымские татары, турки месхетинцы и другие. Из промышленности — цементный, фарфоровый, кирпичный заводы, птицефабрика, в структуре города было шесть совхозов, которые производили молоко, мясо, выращивали хлопок, фрукты и овощи.
Много времени в работе стал уделять сельскохозяйственному производству, проводил встречи с директорами совхозов, каждый по-своему были специалисты, умудренные опытом жизни люди. С ними прошел большую школу. Меня как северянина удивляло рассуждение директора совхоза «Муян» Х. Алимова. При сборе урожая фруктов половина его оставалась на деревьях, собирали его руками, используя лестницы-стремянки. «Хусанбой, — спрашиваю я, — неужели нет приспособлений для полного сбора». «Э, дорогой, когда бог не дал урожая, и собирать нечего, а когда бог расщедрился, то и план выполнишь, вору хватит, и домой унесешь», — говорил он. На Севере доярки при выполнении своей работы сидят на маленьких скамеечках, здесь смотрю: доярка сидит на корточках, корова переходит с места на место, и она тоже передвигается, сидя на корточках. Я опять Хусанбою, говорю: «Ведь это неудобно, да и тяжело». В ответ: «Они привыкли». Я ему: «Привыкала собака к палке, посиди сам, почувствуй, что такое хорошо и что такое плохо». Рассказал, как на Севере. Через месяц не специально, но обратил внимание — используют скамеечки. Не утерпел, спросил доярку: «Лучше?» Без вдохновения кивнула головой. Да, привычка — вторая натура.
В те времена первый урожай черешни, как и других фруктов и ягод, отправлялся самолетами в управление Делами ЦК Компартии Узбекистана. В канун 1 мая для селян была сложная пора, в каждый двор раздавались гусеницы шелкопряда. Желание получить было не у всех. С одной стороны, была возможность заработать, а с другой стороны, люди при этом испытывали большие неудобства. Семья на месяц освобождала свое жилье и перемещалась жить во двор. В комнатах устраивались специальные стеллажи и на них раскладывались ветки с листом тутового дерева, и гусеница, питаясь им, наращивала себя и заворачивалась в кокон. В зависимости от количества розданных гусениц закреплялись за этой семьей и тутовые деревья. И нужно своевременно срезать с дерева ветки и везти домой, что б лист всегда был свежий. Поэтому часто срезали ветки с других деревьев, так как не хватало своих. Такие скандалы были частыми, иногда переходили в драку. По кокону тоже был план, и его количество зависело от качества. Небрежное отношение или несоблюдение технологии выращивания кокона, и зарождающаяся бабочка могла прорвать кокон и вылететь. А это уже брак. После сбора кокона его при высокой температуре сушили, внутри бабочка умирала, а кокон отправлялся на шелковый комбинат, где на ткацких станках из него разматывали шелковую нить. А саму коробочку отправляли на экспорт в Японию для глубокой переработки.
Особенностью земледелия Узбекистана является орошение полей. Специальность «поливальщик» является уважаемой, и не каждый может выдержать и справиться с этой физически тяжелой работой. Труд поливальщика начинается с зорьки. Поля подготавливают так, чтобы вода дошла до каждого росточка хлопка. Поливальщик с кетменем в руках проходит все поле, и так каждый день. От его труда во многом зависит урожайность хлопка.
У меня тоже изменился режим работы. В 6 часов утра я надевал хромовые сапоги и — в объезд полей. Кстати, эти сапоги у меня и сейчас сохранились. В них ноги всегда были сухими, и ходить было легко. В сезон в обком ходили тоже в сапогах, это воспринималось правильно. Я бы даже сказал: по-другому и не поняли бы. Вода в Узбекистане голова. Основной розлив ее идет с гор Киргизии по каналам и арыкам в Казахстан и Узбекистан, и является предметом особого разговора между руководителями республик. Казалось, и отношение к воде должно быть бережным, но все наоборот: водопроводные колонки не закрываются, из них бежит вода. Спрашиваю председателя горисполкома: «Когда наведете порядок?». Ответ убивает на месте: «Этот факт говорит о наличии воды».
Спустя месяц в город прибыл первый секретарь обкома партии Х. Умаров. Ездил по области всегда без сопровождающих лиц. Вместе поехали по совхозам, в поездке он спрашивал о работе, с какими трудностями сталкиваюсь. Я наблюдал его спокойный тон разговора с директорами совхозов, чувствовалось в беседе компетентность по обсуждаемой теме.
Хамдам Умарович обладал феноменальной памятью, умел разбираться в людях, пользовался огромным уважением населения области, был доступен, умел слушать и слышать людей. Четко ставил вопросы и не допускал в ответах словоблудия, мог резко оборвать ответчика. Советовал по определенным вопросам областным руководителям помочь мне. Бывало, и решал конкретные дела за меня. Как-то приезжаю в совхоз им. М. Горького. Появилась мойка скота. Спрашиваю, когда успели. Директор говорит: «Это не мы. Приехали рабочие из Ташлакского района и за сутки все сделали». Звоню в Ташлак Адилу Сабирову, первому секретарю райкома партии: «Ты чего командуешь не у себя?» — «Да, меня попросил Хамдам Умарович помочь тебе». — «Ну, спасибо». Иногда Х. Умаров сам говорил, к кому лучше обратиться. По результатам своих поездок проводил совещания прямо в поле на стане. Характерным для него было, при заслушивании докладов областных руководителей, внимательно слушать и вовремя остановить докладчика, если тот пытался уйти от острых вопросов в сторону, а еще хуже, излагал не объективную информацию. Умел остановить и хорошенько отругать, но как-то не оставалось обиды. Первые секретари райкомов всегда сидели в президиуме, и перед началом своего выступления он всегда оборачивался в нашу сторону, иногда не видя, уточнял: «Власов здесь?» Убедившись, спрашивал: «Надо переводить?» Я благодарен ему за всю школу, которую он преподал мне.
До сих пор не пойму, то ли как «направленца» он меня поддерживал негласно, то ли все-таки видел мое стремление вписаться в жизнь области и работать с душой, а может, все вместе. В общем, многое прощалось. Нутром своим я чувствовал эту поддержку и зачастую принимал самостоятельно решения, которые способствовали оздоровлению экономики. Снесли действующий кирпичный завод, не отвечающий ни технологии, ни росту производительности труда, на нем отсутствовали какие-либо социальные условия для рабочих. В принципе, поставили областное управление местной промышленности перед фактом. Добились средств, и на этом месте за 4 месяца построили новый кирпичный завод с 4 туннельными печами, увеличив выпуск кирпича в два раза. В совхозе «Арсиф» стали выращивать шампиньоны. Получилось. Пошли в продажу. Правда, когда секретарь ЦК Республики В. Н. Лобко (ленинградец) приезжал в город по развитию цементного производства, то бросил реплику: «Их же здесь никто не ест!» Я ответил: «Еще как!»
Был смешной случай. Как-то, в выходной, поехал посмотреть ход уборки зерновых. Подъезжаю к совхозу «М. Горький», у обочины стоит комбайн. Спрашиваю комбайнера: «В чем причина?» Стоит час —сломались пальцы у шнека. Далее диалог: Власов (В) — комбайнер (К).
В: В ходе ежегодной уборки какие части комбайна наиболее проблемные?
К: Вот эти пальцы.
В: Сколько их выходит из строя за уборку?
К: Не считал, но постоянно, в зависимости от поля.
В: Можно заготовить было перед началом уборки?
К. молчит.
В: Механик об этих проблемах знает?
К: Не знаю.
В: А кто должен знать прежде и готовить технику?
К: Я.
В: Почему не подготовил запчасти?
К. молчит.
В: Так, а что сидишь?
К: Жду бригадира.
В: Когда будет?
К: Не знаю.
В: Связь есть?
К: Нет.
Говорю ему, чтобы взял один палец и садился в машину. Он ошалел от того, что услышал. «Садись, — говорю, — садись». Поехали на цементный комбинат. Спрашиваю у дежурного: «Механический цех работает?» — «Нет, выходной». — «Дежурный механик или электрик? Найди их, мы едем к механическому цеху». Подъехал механик, попросил его открыть цех. Объяснил ситуацию. Конечно, все это делать было нельзя, понимал ответственность, но механик как-то к этому отнесся с интересом, спросил, кто будет работать на станке. Ответил — я. Прошли вместе к месту, где лежали латунные заготовки, взял четыре штуки диаметром 15 мм. Диаметр пальца был, если не ошибаюсь, 10-12 мм. Токарные станки, которые стояли в цехе, 1К-62, мне были знакомы еще по заводу «Красная Кузница». Включил напряжение, поменял резец, зажал в патрон латунную болванку, включил станок. Навыки не пропали. Выточил 30 штук пальцев, передал комбайнеру, с вопросом «хватит?» «Да», — ответил он. Сказал механику спасибо, извинился при этом. Попросил доложить обстоятельства своему руководству. Комбайнера отвезли на рабочее место. Начальнику управления сельского хозяйства высказал все, что думал, а директора совхоза попросил не наказывать комбайнера. Больше к такой теме на селе не возвращались. Сам получил колоссальное вдохновение от выполненного конкретного труда.
Не обращал никогда внимания на анонимки злопыхателей, писавших и в Москву, и в Ташкент, не говоря уже в обком партии. На месте знали лучше. Хорошие отношения складывались с хозяйственниками города, совхозов. С соседним городом Кизыл-Кия стали проводить совместные мероприятия культуры, Дни города. Ездили коллективами в гости к шахтерам и приглашали к себе. Это были настоящие праздники. Шла нормальная трудовая жизнь, но все хорошее быстро заканчивается.
Вся партийная работа вертелась вокруг перестройки. ЦК КПСС принял постановление о проведении отчетов бюро партийных органов перед коммунистами. Пленум Ферганского обкома тоже стал рассматривать этот вопрос, включив в повестку дня еще и «О работе общества НТО», с которым выступил первый секретарь обкома. А по первому вопросу с докладом выступал второй секретарь обкома А. Барулин. Надо отдать должное, Александр Иванович делал серьезные доклады, с хорошим анализом. Обладал даром красиво подать материал. В этом докладе было отражено много недостатков в работе бюро обкома, назывались конкретные фамилии, приводились факты кумовства, злоупотреблений. В зале стояла тишина. Мне показалась, что эта была его лебединая песня. Выступили в прениях, приняли хороший итоговый документ. По второму вопросу выступил первый секретарь. Общество НТО возглавлял первый зам. председателя облисполкома Котоврасов Геннадий Дмитриевич. Доклад слушали внимательно, но он только вскользь затронул тему первого вопроса. После пленума Александр Иванович попросил меня зайти к нему. Не успев прикрыть за собой дверь, услышал вопрос: «Ну, как, здорово?» Я подошел к столу, присел и задал встречный вопрос: «Александр Иванович, зачем вы выступали по первому вопросу?» — «Но я же курирую кадры, и мне поручило бюро». — «Мне кажется, надо было убедить бюро. Доклад должен был прозвучать из уст первого. Вы, как второй, его не затронули и себя обошли, а отвечает за партийную организацию области он, а не вы». Ради справедливости отмечу, что отношения между ними были никакими. Умаров считал направление ЦК КПСС партийных и советских работников в республику ошибкой. Задача «направленцев» была учить местные кадры, передавать навыки партийной работы, управления экономикой. А на деле, приехавшие из других регионов России считали себя временщиками, они слабо вникали в местные проблемы развития промышленности, строительства и особенно сельского хозяйства, находясь под пристальным вниманием местного населения, могли вести себя без учета местных обычаев и традиций. Однако полное право расстановки кадров оставляли за собой, порой решая их не в лучшую сторону. В области были люди, которые, как говорится, охотно плясали под дудку «дирижера» и руками «направленцев» решали кадровые вопросы в своих интересах. Да и к самому А. Барулину появилось много вопросов. На пленуме присутствовал инструктор ЦК КПСС Лаврентьев. И действительно, через два месяца А. Барулина освободили от работы. Говорили о его злоупотреблениях, но не публично. Вручили орден Почета, и он без шума покинул Фергану.
Обстановка в городе складывалась непростая. ЦК республики стал рассматривать оптимизацию управления регионами, после установок ЦК КПСС, по реализации так называемой перестройки. Все делалось в какой-то спешке, кто шустрей, без экономических оценок и человеческого фактора. Естественно, узбекские руководители, видимо, не сильно сопротивлялись Москве, на памяти у всех ХХVI Пленум ЦК Компартии Узбекистана. В республике готовили предложения по укрупнению областей, а на местном уровне поручили обкомам и облисполкомам. В то время первый секретарь Кашкадарьинского обкома партии И. Каримов (впоследствии Президент Республики) выступил против такого предложения. В область приехала комиссия во главе со вторым секретарем ЦК Компартии В. П. Анищевым, ранее первый секретарь Воронежского горкома парии. Собрали большое региональное совещание, на котором В. Анищев излагал видение руководства республики по укрупнению областей Ферганской долины в одну. Кроме давления сверху и «надо», без аргументированных выкладок, изложения материала не получилось. Ни один из выступавших позитивно идею не поддержал. Да и не ему надо было ехать и выступать, а главное, убеждать местное население, «что такое хорошо и что такое плохо» по таким жизненно важным вопросам региона. Руководство республики поступило также мудро, направив представителя ЦК КПСС, зная позицию регионов. Проведешь линию — всем хорошо, не проведешь — не мы делали, нам опять хорошо. Но, отдушину нашли, предложив объединить г. Кувасай с Ферганским районом, а получилось, что присоединили к селу город. Отдать должное, горком и горисполком направили в адрес председателя облисполкома свои заключения о нецелесообразности такого подхода. Область поддержала нас, а дальше никто не считался с этим, надо — и все. В последствие все вернулось на круги своя. А меня перевели на работу в Ташкент.
Организационный Отдел ЦК Компартии возглавлял П. Догонкин. Определили жить в гостинице Управления Делами. Дали курировать Навоийскую область. В городе Заравшан (в переводе «золотоносный») готовилась партийная конференция, я поехал в командировку. Самолет прилетел в Навои, а дальше поехали на машине, путь в пределах 100 км пролегал по пустыне Кызылкумы. Впервые в жизни ехал по безлюдной местности, но отличной асфальтовой дороге. Справа и слева дороги была безграничная пустынная даль, которая то приближалась, то удалялась, приобретая какие-то непонятные формы. Впереди показались дома и вдруг пропали, мы подъезжали к городу. Оставалось еще километров двадцать. Шофер пояснил, что это нормальное явление для пустыни. Город как бы отражается в небе. Мы еще до него не доехали, а он уже виден. Остановились у стелы. Наверху поперечная бетонная балка. На ней выбиты буквы, которые трудно читались. Водитель прочитал: «Волею ЦК, руками зэка — построен город Заравшан». Правильная надпись в 1964 году звучала так: «Волею партии, руками народа здесь будет построен город Златогорск», в 1965 году исправили на город Зарафшан.
Я так и не понял, была то шутка или нет. Только город Заравшан действительно построили заключенные и, проезжая по городу достаточно, можно видеть присутствие частей внутренних войск, которые обеспечивают охрану рудника, добывающего золото открытым способом пробой 9999. Вокруг города идет объездная дорога, и город по радиусу можно пройти в течение часа. Работали тогда в основном ленинградцы — молодежь. Рудник с современной технологией располагался от города примерно в тридцати километрах и находился в структуре мощнейшего в то время Министерства среднего машиностроения. На работу возили всех на электричке, она называлась «шатания», видимо, из-за небольшой скорости. Мне показали все производство. В дробильном цеху увидел руду с бликами соломенно-желтого цвета (пирит). Прошли в склад готовой продукции. У входа в здание были бойницы дзотов, из смотровой щели которых видны пулеметы. Внутри помещения проходишь через оборудование, которое тебя просвечивает полностью. В больших сейфах-хранилищах лежат килограммовые золотые слитки и десятикилограммовые серебряные слитки. Признаюсь, подержал в руках. Обеспечение населения всеми товарами находилось в первой категории. В магазинах было все, что душа пожелает.
В 100 километрах находился другой город этого министерства — Учкудук, при въезде и по всему пути движения были горы отвала руды, все то же самое, только продуктом производства был уран. Завершив командировку, вернулся в Ташкент. Позвонил домой, обменялись домашними новостями. Супруга сказала, что в Ташкент жить не поедет. Боится землетрясения. Еще немного поработав, подошел к П. В. Догонкину, высказал просьбу вернуться в Фергану, пояснив обстоятельства. Отнеслись с пониманием. По работе сказали, что вопрос решат на месте. И 20 декабря 1988 года я вылетел в Фергану.
В самолете соседом по креслу оказался Председатель Верховного Суда России В. Ф. Яковлев. Время в пути за беседой пролетело как миг. Мы говорили о жизни и даже о рыбалке, правда, которая здесь в Аму-Дарье. Я задал вопрос: «Вениамин Федорович, почему письма граждан на неправильные действия правоохранительных органов, направленные в ЦК КПСС, возвращают для рассмотрения не в Генеральную прокуратуру по принадлежности, не в МВД, в ЦК Компартии, а напрямую в обкомы? Где остается ответственность?» В чем-то он со мной согласился.
Приехав, доложился руководству обкома партии. Поступило предложение возглавить государственно-правовой отдел обкома. Ранее отдел возглавлял полковник милиции. Я завел практику проведения ежемесячных совещаний руководителей правоохранительных органов. И своевременно. Все согласились, прокурор А. А. Атаджанов недовольно пробубнил, но в совещаниях участие принимал. Долго складывались с ним отношения, но по принципиальным вопросам находили понимание, в том числе и в кадрах. Стал и он приглашать меня на заседания коллегии прокуратуры области. В декабре 1990 года, когда я решил вернуться в Россию, он первый мне сказал о том, что я неправильно делаю, оставляя Узбекистан. «Ты заслужил здесь авторитет, к тебе не было претензий и у нас, подумай», — были его слова. На совещаниях мы рассматривали оперативную обстановку, больше связанную с этническими проблемами, проблемами бытовой преступности, преступлений среди несовершеннолетних. Касаясь этой категории, просили судебные органы обобщать практику преступлений среди несовершеннолетних, чтобы предпринимать меры профилактики. Вышли на проведение совместных коллегий прокуратуры и УВД. Такое взаимодействие способствовало укреплению правоохранительной деятельности.
Наладились хорошие контакты с руководителем КГБ области генералом Н. Лесковым, который ранее работал в Перми. Поступила информация об активизации деятельности различного рода миссионеров, особенно из Прибалтики. Стали лучше координировать и эту работу, используя форму совещания. Следом поднялась тема возвращения крымских татар на родину в Крым, которая вышла за рамки трудовых коллективов и стала выходить на улицу. Ползли различные слухи, пошла активизация их руководителей, вплоть до народных волнений. Потихоньку, в унисон этому, стали поговаривать и о засилье должностей русскими. Стало это звучать в предвыборных кампаниях при встречах кандидатов в депутаты русской национальности. На одной из встреч в махалле города Маргилан кандидатом в депутаты областного собрания, вместе со мной по округу, баллотировался прокурор города А. Мухтаров. Он из областной прокуратуры перешел в прокуроры города. Так вот, выступая перед избирателями, не стесняясь, высказал свое мнение: «Вы подумайте, за кого голосовать, Власов В. С. приехал и все равно уедет, а я здесь родился, здесь жили мои родители, здесь живу я и мои дети».
Встречи с представителями крымских татар стали системными, в основном уговаривающими, так как принципиальных проблем с их стороны в адрес руководства области не было. «Домой и все», — с каждым днем требования звучали жестче. Москва молчала: ни, да ни нет. Глубокой осенью 1998 года под руководством В. П. Анищева в Ташкенте прошло совещание со вторыми секретарями райкомов по данному вопросу. Дали снова установку на продолжение разъяснительной работы. Я попробовал задать вопрос президиуму, пояснив, что в области, когда проходят сборы крымских татар, то в стороне, по оперативной информации правоохранительных органов, наблюдаем присутствие турок-месхитинцев. В ответ услышал резкий окрик Анищева: «Кто такой? Что вы тут несете?»
В общем, перестройка без конкретной программы действий и подкрепленных мероприятий, без учета специфики национальных республик ползла во все щели. А республики были далеки от Москвы. Они жили своими заботами, порой не понимая, что происходит Москве.
Вдруг вспомнили XXVI Пленум ЦК компартии, предварительные материалы в Генеральной прокуратуре СССР были готовы для проведения следственных действий на местах. В Республику приехала бригада Генеральной прокуратуры в составе следователей — «важняков» Гдляна и Иванова. Начались аресты руководителей партийных организаций Самаркандской, Наманганской, Ташкентской и других областей. Пошли разговоры и о первом секретаре Х. У. Умарове.
По прибытию в область с группой следователей Т. Гдлян работал самостоятельно. На совещании в отделе эти вопросы не затрагивались, все шло в рабочем режиме.
В один из дней мне позвонил Т. Гдлян, попросил встречи. Я заказал пропуск, кабинет мой был на первом этаже. Мы встретились. У него была одна просьба: взять в бухгалтерии командировочные удостоверения на первого секретаря и управляющего делами обкома. Я выслушал просьбу. «Вы можете сделать официальный запрос?» — «А зачем?» — «Как зачем? И не мне, а на имя второго секретаря обкома, он курирует эти вопросы». — «Мне не нужны официальные документы». — «Извините, я не могу это сделать». «Вы же “направленец” ЦК?» Достало меня это «направленец». Отвечаю: «Ну, и что? Нарушать существующий порядок мне таких полномочий никто не дал. Кстати, второй секретарь обкома тоже “направленец” ЦК». — «Ну, знаете». Вот такой состоялся разговор, ничем не закончившийся. Затем Хамдам Умарович уехал на Пленум ЦК КПСС. В аэропорту, как обычно, пили чай, проводили. Никакой тревоги в нем не чувствовалось. Вместе с ним улетел управделами Шукуров.
После Пленума Хамдам Умарович не вернулся. Он был арестован до начала работы Пленума. На состоявшемся пленуме обкома был избран первый секретарь Юлдашев Шавкат Мухитдинович, прибывший из Наманганской области. Молодой, высокий, стройный — первые впечатления. Об Умарове пояснений не дали. После освобождения из мест заключения он устроился на работу заместителем директора Ферганского консервного завода. Позднее я встречался с Хамдамом Умаровичем. В беседе о «хлопковом деле» не говорили, но чувствовалось: осадок и обида остались сильными. Почему начали с нас, а не с работников центрального аппарата в Москве? Вопрос, который он задавал себе. На его взгляд, этим было подорвано доверие к центру, от этих событий в том числе усилился процесс развала СССР.
Вторым секретарем был избран А. В. Козырь, первый секретарь одного из районов города Самарканда. Приехал вместе со мной в Узбекистан. К этому времени после двух лет работы из республики уже уехали: Алимов Саша, был направлен в Каракалпакскую автономную область республики; Соколов Дима, был вторым секретарем Ферганского горкома партии, у обоих возникли семейные проблемы; Бака Василий, был вторым секретарем Ленинского горкома партии Андижанской области, попросил вернуться домой, дети переболели гепатитом… В целом, из 117 человек, направленных в республику на партийную, советскую работу и в правоохранительные органы, уехало более 80 человек. Причины были разные, в том числе и отрицательные. Первым заместителем прокурора области работал В. Галкин из Свердловска. Зачастую постановления прокуратуры на узбекском языке подписывал без перевода на русский язык. Направлял материалы в суд. Как правило, подписывать приносили в отсутствие прокурора, объясняя срочностью. Говорил ему: «Есть же другой заместитель?» — «Но я же первый». — «Но там могли быть ошибки, дай бог грамматические, а если профессиональные?» В общем, не нашел себя, и подставляли его как могли, уехал с отрицательной характеристикой. А ведь направлялся как специалист для оказания помощи.
Была и другая категория «направленцев». В своей области России не нужен, не знают куда деть, а сюда направляли даже с повышением, избавлялись. Справится — хорошо, не справится — бог судья. Амбициозные, честолюбивые брали в руки «шашки» и крепко разбирались с кадрами, рубя с плеча, зачастую не обоснованно. Так что жизнь и работа в республике все расставляла на свои места. Забыл свои обязанности и ЦК КПСС, направляя нас в Узбекистан. Сопровождали нас двумя позициями: первая — навести порядок, и вторая — на один год. К сожалению, по первой — сами не понимали, как наводить порядок, а по второй — они об этом не думали, да им это и не надо. Выполнили указание и забыли. Уезжали в тот период в Узбекистан не в командировку, приезжая туда, получали жилье. Если семья имела свою площадь по прежнему месту жительства, то она выписывалась, если как-то ухищрялись оставить жилье, то нарушали сами жилищное законодательство. Человеческий фактор отсутствовал, никто не задумывался о последствиях, так как уезжали с детьми. Позднее, в Геленджике, я встретился с главой города С. Озеровым, разговорились. Он сказал: «Спасибо таким как ты, которые согласились ехать в Узбекистан, а меня с грудным ребенком прессовали долго, напомнили и Устав, надо, и все тут. А дальше, хоть трава не расти. В части карьерного роста напомнили». Судьба каждого здесь складывалась по-своему. Общения между нами не было, все были разбросаны по разным местам. Приезжающие из Центра сотрудники, даже министр культуры Демичев, с которым как-то ехали в одной машине, мог бы, по крайней мере, поинтересоваться настроением из уст направленных сюда работников.
А жил Узбекистан, как и другие республики, по-своему. Москва, как столица СССР, для населения республики была как старший брат, способный в любую минуту поддержать, оказать помощь. Многие вопросы, которые рассматривал ЦК КПСС, ни в какой мере не касались всей республики. Больше относилось, видимо, только к Ташкенту. В республике была другая жизнь, свой менталитет. В кинотеатрах на фильмы советского производства, даже классики, залы были пусты. Но показ военных фильмов, особенно индийского кино, вызывал ажиотаж. Сюжет и музыка ближе к жизни и быту селян, которые составляли большинство республики. Особенностью было и то, что никогда узбек ни покинет свое родовое гнездо. Даже если обстоятельства складываются так, что в доме остаются только родители, собирается семейный совет и решает, кто из детей остается жить с родителями или рядом с ними. Почитание и уважение к старшим на генном уровне. В России все выглядит немного по-другому. Уехал из дома, потихоньку потянул за собой детей. Родители остаются одни, уходят из жизни, зачастую и хоронить некому.
Заслуживает внимание сам город Фергана, с широкими, прямыми как луч улицами. Инициатор строительства города — русский генерал, «покоритель Туркестана», Михаил Дмитриевич Скобелев. Основан он был в 1876 году как Новый Маргилан. Первым устроителем был второй генерал-губернатор А. Абрамов. Город-крепость, ему предписывалась функция: исполнять роль по обеспечению надежного контроля над территорией бывшего Кокандского ханства. В 1907 году, в 25-летнюю годовщину смерти М. Скобелева, город был переименован в его честь. Позволю себе отступление. В кабинете главы области сохранилась мебель генерал-губернатора. У входа слева стоял большой кожаный диван, и дежурившие ночью сотрудники обкома могли подремать на нем, такие же стулья. Большой деревянный массивный резной письменный стол темно-коричневого цвета, опора которого выполнена из резных фигур женщин с голым торсом. Посетитель садился к приставному столу, и его рука непроизвольно опускалась под стол и гладила бюст фигуры, который впоследствии становился белым, и его периодически покрывали темным лаком. В 1924 году город стал называться Фергана (возможно, от персидского слова «разнообразный»). После событий 1989 года и с оттоком русскоязычного населения из Узбекистана, производственный потенциал города упал более чем на 73 % по сравнению с 1985 годом. Фергана утопает в зелени высоких чинар, создающими тень от солнца. В этом городе появился на свет Александр Абдулов, а в Русском драматическом театре работали его родители. С европейским обустройством город находится в центре азиатского колорита. На улице Коммунистов моя семья получила трехкомнатную квартиру на втором этаже, недалеко от работы. В доме проживали только сотрудники партийных и советских органов. В один из дней раздался звонок жены. Пришла домой, дверь открыта, в квартире следов каких-то поисков не было, но магнитофон и маленький телевизор унесли. Вор залез на открытый балкон и вышел в дверь.
Каждый год весной в праздник навруз во двор нашего дома приезжал аксакал с семьей из Аханбабаевского района, накрывал достархан и готовил сумаляк (молодая проросшая пшеница). Непростой был старик и не просто так приезжал к нам. Как-то он был у меня на приеме и начал разговор необычно. Прежде чем изложить просьбу, сказал: «Я прошел много инстанций, где деньги давал, где долго слушали и не решали. Потом услышал разговор: сходи к Власову, если он скажет “нет”, значит “нет”. Ни к кому больше не обращайся, только деньги тратить будешь». Встречей оба остались довольны, и он пригласил меня в гости, посмотреть, как живет. 8 детей, сам работает поливальщиком. Чувствовалось, что семья нуждается в помощи, и даже мешок муки оказался для семьи большим подарком. Передал детям гостинцы. Стол был накрыт, как и принято, жена подходила с чем-то к столу и сразу уходила. Обратил внимание, что из-за угла комнаты выглядывают ребята. Быстро сориентировался и попросил больше ничего не готовить, так как еду на мероприятие — все пригубил с чаем и отблагодарил. Для него мое посещение было почетно.
В Фергане была расквартирована десантная дивизия. С ее территории летали самолеты в Афганистан и привозили оттуда раненых. Командиром был Герой Советского Союза, генерал А. П. Солуянов, сам участник афганских событий. Большую помощь он оказал нам по организации таможенного поста на территории аэропорта при подготовке вывода войск.
В свободное время позволяли себе в сезон охоты съездить в горы. Цели достичь результата не было, да и желание пропало сразу. Прицелился в небольшую птичку. Попал. Дичь упала на землю, появилось пятно крови. Подошли с младшей дочерью, увидев это все, Катя закричала: «Папа, ты убил ее». Долго пришлось объяснять и успокаивать. На этом желание ходить на охоту больше не появлялось.
В беседах с личным составом просматривалось разное настроение, и это настораживало. Встречи и беседы с представителями крымских татар позитивных результатов не давали. А. В. Козырь был кабинетным чиновником: вся беседа им записывалась каллиграфическим почерком и после моих поездок долго обсуждались их результаты. Подбрасывало работу и управление КГБ. В общем, тучи сгущались.
В декабре 1998 года обком получил письмо. Ахмедов У., пенсионер, ветеран партии, проживающий в г. Маргилан (фамилия и адрес изменены), сообщал: «В декабре я вернулся из больницы. Примерно в 12 часов ночи ко мне пришли шофер А. Каримов, пенсионер Т. Фозылов, который украл из комбината шелковые нити и купил дом за 20 тысяч. Каримов, после выхода из тюрьмы, хотел открыть в этом доме кооператив по производству атласа. Каждый вторник к нему приезжают легковые автомашины по 10-15 штук из Андижана. Из этой махали приходили люди и вербовали молодых. У 72-х из них взяли подписку на участие в восстании в Маргилане. Это только из одной махали, есть и из других. Кто бедно живет, они обещали оказать материальную помощь. Потребовали найти по одному человеку на каждого из 72-х. Сказали, что поднимут восстание одновременно в Андижане, Фергане и Намангане, а на следующий день в Коканде. Кто откажется участвовать в восстании, будут убивать — у них есть более ста каратистов, сказали они. Об этом мне рассказали Каримов и Фозылов. Утром я доложил об этом прокурору Ниезову, после обратился в милицию. Сотрудники Кавлонов, Салмонов и еще два работника завели меня в кабинет и напечатали на машинке все, что сказал. Участковый инспектор проверил сигналы и подтвердил их действительность. Позже я сообщил об этом сотруднику КГБ С. Рустамову. Он тщательно изучил сообщение и сказал: “Дядя, не беспокойтесь, мы приняли все необходимые меры”. Потом Кавлонов попросил пойти в мечеть и там сообщить об этом людям». Далее в письме назывались фамилии и адреса людей, которые организовывали работу в кишлаках, некоторые из них были задержаны. Вместе с тем доказательной базы оказалось недостаточно, чтобы изолировать их от общества.
Такой сигнал был не единственным, но руководство области слабо верило в реализацию таких замыслов. Однако 23 мая 1989 года в городе Кувасай между лицами турецкой и азербайджанской национальностями, с одной стороны, и коренным населением, с другой, возникла конфликтная ситуация. Собравшиеся на улице группы людей стали высказывать друг другу взаимные претензии и угрозы. Несмотря на разъяснительную работу и предложения руководителей горисполкома и правоохранительных органов прекратить нарушения общественного порядка, толпа продолжала увеличиваться и достигла около 300 человек. В 17 часов часть из них направилась в сторону домов, где компактно проживали турки-месхитинцы и азербайджанцы. На улице Буденного произошла драка, в которой ее участники бросали друг в друга камни. 9 человек и 3 сотрудника милиции получили ушибленные раны. Силами правопорядка удалось остановить драку. В обкоме партии состоялось совещание, начальник УВД Бурханов заявил о своей отставке. МВД республики направило для усиления, охраны общественного порядка подразделения милиции Андижанской области во главе с начальником УВД генералом Абдуллаевым. Подвижный, грамотный, коммуникабельный, он умел быстро оценить обстановку и принять решение, порой и не популярное. Прекрасно играл на гитаре, умел составить компанию. Бюро обкома, с учетом того, что я ранее работал в Кувасае, направило меня для оказания помощи руководителям города. Первый секретарь райкома К. Икрамов из Вуадыля так и не приехал, а только звонил по телефону. Впоследствии бросил мне фразу: «Кому война, кому мать родна».
24 мая, примерно в 19 часов противоборствующие стороны стали стекаться на городскую площадь им. Ленина и заполнили ее полностью. Вместе с Н. Ахмедовой, председателем горисполкома, вышли к митингующим на площадь, темнело. Я спросил: «Знаете меня?» «Да», — прозвучали голоса. «Будете слушать?» — «Да». — «Садитесь». Люди сели на корточки. На востоке это нормальное явление. Начали спокойный диалог, который становился все громче и громче. Кто-то из толпы кричал: «Не верьте им». Все-таки основная масса согласилась разойтись и с утра проводить встречи в здании горкома партии с руководителями групп. Люди стали расходиться в две стороны. Центр площади стал освобождаться, я двинулся в сторону центра и оказался один между расходившейся толпой. Вдруг над моей головой полетели камни, я наклонился, интенсивность бросания камней увеличивалась. Двигаться в ту или иную сторону было бесполезно, можно нарваться на встречный камень. Так и просидел на корточках, закрыв голову руками. Толпа разошлась по кишлакам. Вдруг снова послышались крики, стало уже темно. То в одном, то в другом месте возобновились драки. В ход пошли палки, железные прутья, камни и взрывпакеты. К городу подтянулось значительное количество милиции, внутренних войск, все дороги были перекрыты, все подъезды и подходы блокированы. С помощью этих сил ночное кровопролитие удалось остановить.
Пострадало 58 человек, в том числе 9 турок-месхитинцев, 37 узбеков, 10 таджиков. Один из пострадавших, И. Абдурахманов, шофер птицефабрики, скончался от закрытого перелома затылочной и височной кости. С целью прекращения драки и стабилизации обстановки в городе в органы милиции доставлено 87 наиболее активных участников драки, в том числе 16 турок, 17 азербайджанцев, 23 таджика, 24 узбека, 6 русских. Решением судов 13 человек привлечены к административному аресту, 32 — к штрафу, 12 — предупреждены. По указанным фактам прокуратурой области возбуждены уголовные дела: за злостное хулиганство, сопротивление сотруднику милиции, умышленное убийство.
В ходе проведения следственных действий установлено, что конфликтная ситуация возникла еще 16 мая. В этот день в пивном баре на железнодорожной станции между Зололдиновым Маратом, по национальности татарином, слесарем Кувасайцемремонта и Будуновым Сергеем — русским, слесарем автобазы произошла ссора, переросшая в драку. В последующие дни между ними происходили стычки и в конфликт втянуты были другие лица. На стороне Зололдинова оказались турки и азербайджанцы, а Будунова — узбеки и таджики, что привело к массовым дракам между указанными группами. За пределами города стали распространяться слухи, что в городе произошли массовые убийства узбеков. Приезд аксакалов из других районов в город, чтоб самим убедиться о наличии фактов, результатов не дал. Актив города продолжал проводить работу с диаспорами. Когда собирались зале, находили понимание, вечером и ночью все возвращалось на круги своя.
В ночь на 30 мая 1989 года неустановленные лица в кишлаке Джуйдам Ферганского района облили горючим веществом стены двух домов, в которых проживали турки, и подожгли их, также разбили в окнах стекла. Пошли слухи, что на воротах домов ночью кто-то рисует крестики, как правило, это дома, в которых проживает не коренное население. Такие же сигналы стали поступать из поселка Комсомольский, рядом с Маргиланом, не обошло и Коканд. География обстановки была разбросана. Сложно стало осуществлять маневры сил милиции и внутренних войск. В памяти у всех события в Тбилиси и Сумгаите. Наибольшее хождение получили измышления об убийствах турками узбекских детей, осквернения ими национальных могил. По существу, среди коренного населения была развернута широкомасштабная идеологическая кампания. Узбекское население через подметные листовки призывалось к поджогу турецких жилищ, убийствам и истреблению лиц турецкой национальности. Звучала угроза расправы и смертью каждому узбеку, отказавшемуся принять участие в подготавливаемом национальном шабаше. По оперативной информации, ряд лиц узбекской национальности, входящих в неформальное объединение «Бирлик» (Единство), непосредственно перед массовыми беспорядками создали своеобразные организационные группы, где прорабатывались противоправные действия в ходе намеченных поджогов и погромов, насилия и убийств. Невзирая на уже очевидность готовящейся политической провокации, необходимых упреждающих мер со стороны областного актива и правоохранительных органов принято не было. Еще большую индифферентную позицию проявляли и руководители районного звена. Все это в совокупности явилось следствием того, что к началу массовых беспорядков 3 июня 1989 года руководство области и правоохранительные органы оказались не готовы. Не обеспечили защиту населения от погромов и поджогов.
В тот день с утра группа более 300 человек агрессивно-настроенной молодежи, большинство в состоянии алкогольного опьянения, учинила погромы и поджоги в поселке Ташлак, а затем в поселке Комсомольский города Маргилана, в местах компактного проживания турок-месхетинцев, завязав с ними ссоры и драки. Бесчинства были сопряжены с убийствами, грабежами, актами вандализма. 4, 5 и 6 июня география массовых беспорядков распространилась на город Фергану и прилегающие к нему сельские местности. Начались поджоги домов, где проживали турки-месхетинцы, пожар перекидывался и на соседние дома. С целью избежания дальнейших жертв, 4 июня с 22.00 был введен комендантский час. Это снизило остроту обстановки в Фергане и в Маргилане.
Однако 7 июня воинствующими хулиганами были спровоцированы митинги в районных центрах Риштан и Багдад, после которых многотысячная толпа ворвалась в город Коканд, где предприняла попытки разгромить отдел милиции и следственный изолятор. Подверглись нападению железнодорожный узел, ТЭЦ, водоканал и телефонная станция. В руках у них были топоры, металлические прутья. Громили все, где могли укрываться от расправы турки-месхетинцы. В ходе пресечения противоправных действий пострадало более 80 военнослужащих, свыше 100 получили различные травмы и ушибы. Садизм и жестокость хулиганов породили волну возмущения здоровой части населения области среди узбеков и других национальностей. В результате разбойных нападений погибло более 100 человек, свыше 1000 чел. получили травмы и увечья. Сожжено и разграблено более 700 домов, 27 государственных объектов, 275 единиц транспортных средств.
Смотреть на все это было страшно. Жара под 40 градусов. На асфальте лежат убитые, облитые бензином. Разъяренная толпа никого не подпускает, чтоб потушить и убрать. В арыках тоже плавают трупы. Чудовищное зрелище. На руках бунтующей толпы горб с покойником, и этим гробом ударами взламывают двери обкома партии и бегут наверх в кабинет первого секретаря, где в это время находился и Председатель Совета Министров Республик Г. Х. Кадыров. В приемной охрана и пулемет. Я вышел в коридор, дверь в приемную закрыли. Толпа подбежала к двери, попыталась ворваться, не получилось, я стоял в конце коридора у окна. Никакого внимания в мою сторону. Так, показалось, они сами не знали, что делали и зачем. Какое-то безумие. У других в руках цепи, размахивая ими, бьют все, что попадает на пути, и бегут обратно. Я не буду описывать все происходящее тогда. Поделюсь, что было вокруг.
В Москве в эти дни проходил съезд народных депутатов СССР. В область приехала большая делегация: первый секретарь ЦК КПУз Р. Нишанов, министр МВД СССР В. В. Бакатин, министр МВД УЗ.ССР У. С. Рахимов. А 12 июня прибыли Председатель Правительства СССР Н. И. Рыжков и В. М. Чебриков, секретарь ЦК КПСС. В зале бюро обкома партии проходило совещание по складывающей обстановке в области. Вдруг без предупреждения в зал заходит Р. Нишанов и иже с ним. Не присев, не заслушав сообщение первого секретаря обкома, Бакатин повышенным голосом обвинил всех в происходящем. Дал установку по наведению порядка, вместе с пришедшими вышел из зала и уехал. Присутствующие в зале члены бюро и приглашенные так и остались стоять. По-другому, прибыв в область, повел себя Н. И. Рыжков. Заслушал сообщение руководителей области. Ознакомился с городом, попросил набросать план мероприятий с расчетами по экономики области. Остался ночевать. Спокойно подвел итоги, дал соответствующие указания руководству республики и уехал. Сложно было работать подразделениям внутренних войск во главе с Главкомом Ю. В. Шаталиным. Их прибытие в область было запоздалым. Только после обращения к секретарю, ЦК Компартии М. Х. Халмухамедову, было принято решение. Разместили их на базе комплекса института сельского хозяйства. Это были солдаты срочной службы, и они приступили к выполнению своей задачи, как говорят, «с корабля на бал». В области уже действовал комендантский час. 22 часа вечера из жилого двора выезжает велосипедист, патруль на русском языке окрикивает — «стой». Парень или не слышал, или не понял, что обращение к нему, так как прозвучало на русском языке, продолжал ехать. Два выстрела из автомата, один предупреждение, второй на поражение. Нет человека. Так отмечала оперативная сводка. Самое тяжелое время, когда нужно было прийти в семью и объяснять, извиняться перед родителями. Я мог хоть как-то понять и объяснить родителям на Севере, когда их сына доставили из Афганистана, самолетом «груз 200». Но за что пострадал парнишка, который даже не понял, откуда прилетела пуля и пуля ли, упав убитым, понять и объяснить сложно.
С объявлением комендантского часа мы перешли на круглосуточный режим работы. Времени не было самому позвонить домой, да и мобильная сеть тогда отсутствовала. Испытал, что такое не спать целыми сутками. Утром пятого дня инструктор отдела пришел прояснить ситуации по выданным мною пропускам. Стали разбираться, и действительно, я ночью на автомате выдал пропуска под роспись, но абсолютно не помнил этого. С одного из митингов поступила информация о возможном покушении на мою семью. Я поделился этим с первым секретарем обкома партии Ш. Юлдашевым. «А где родные?» — «В Маргилане», — сказал я. Решение — вывозить семью, хотя у многих руководителей семьи были размещены в десантной дивизии. Я позвонил Геннадию Киселеву и попросил, чтобы он отвез семью в Ош и самолетом отправил в Москву, предварительно попросив управделами Ошского обкома партии решить вопрос с билетами. Часа через три сообразил: делаю не то. Звонок в Ош. Прошу найти и вернуть семью, хорошо не улетели. Иногда интуиция подсказывает действия. Пройдет время, уляжется ситуация и будут говорить, кто где в этот период был и что делал. Ко многим были вопросы. Спустя время И. Каримов принял решение включить меня и первого секретаря обкома Ш. Юлдашева в резерв ЦК Компартии Узбекистана. Двое от всей области.
Стали готовить бюро обкома партии с повесткой дня: «О националистических проявлениях в городах и районах области, приведших к массовым беспорядкам и задачах ... по стабилизации обстановки». В своей оценке бюро обкома сочло, что трагические события не результат случайного стечения обстоятельств, а явное наглое выступление антиперестроечных, националистических, исламистских сил, пытавшихся под лозунгами национального самосознания разжечь национализм, местничество, обострить межнациональные отношения, сыграть на реальных трудностях, на многих болевых точках в экономике, социальной сфере, культуре и экологии. Благодатной почвой для этого стали допущенные... и пошли оценки и наказания. И мне, как заведующему государственно-правовым отделом обкома партии, объявили выговор с занесением в учетную карточку за принижение требовательности к кадрам правоохранительных органов. А программа действий не была принята, кроме того, более 16 000 человек, в том числе более 6 тыс. детей были эвакуированы в шесть областей Российской Федерации.
В конце июня в область прибыл назначенный 23 июня 1989 года первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана И. А. Каримов. Р. Нишанов был избран Председателем Совета Национальностей Верховного Совета ССР. В обкоме состоялось совещание, в котором приняли участие и первые секретари райкомов партии. Он сообщил, что в республике создана комиссия ЦК во главе с Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР М. И. Ибрагимовым по расследованию обстоятельств, связанных с событиями в Ферганской области. Каримов попросил высказаться всех. Первая выступила секретарь Маргиланского горкома партии Мухитдинова Хабиба Юльчиевна, ранее работала секретарем Кокандского горкома партии. Посмотрев в мою сторону, может, случайно, Ислам Абдуганиевич сказал: «Говорите на узбекском языке». В выступлениях ограничений не было. Разговор затянулся, но он дал высказаться всем. Мне показалось, что Каримов остался недоволен услышанным. Да и откровенно никто не говорил, а главное, не смогли оценить случившееся. Как обычно, поговорили и разошлись, не чувствовалось боли за случившейся трагедией.
29 июля 1989 года состоялся Пленум Центрального Комитета Компартии Узбекистана, который заслушал результаты работы комиссии. Пленум, прежде всего, изменил повестку дня, назвав вопрос «О трагических событиях в Ферганской области», уйдя от политической оценки события.
Верховный Совет УзССР принял постановление «О мерах по стабилизации общественно-политической обстановки в республике». В комплексе мер были предусмотрены средства для возмещения материального ущерба пострадавшим, компенсации утраченного имущества, выделены строительные материалы. Для приусадебных участков наметили передать 250 тыс. гектаров земли, а сразу было выделено 10 тыс. га. Эта мера была сильным шагом, в условиях доведения хлопкозаготовок до научно обоснованных пределов, позволяла решить вопросы занятости населения, улучшения самообеспечения регионов сельхозпродукцией продукцией, изменения инфраструктуры села, решения вопросов занятости женщин и, прежде всего, многодетных матерей. А проще сказать, сократили приписываемый хлопковый клин, и люди получили к своему жилью дополнительные участки земли, что во многом сняло напряжение.
Конечно, большим подспорьем явилось решение Совета Министров СССР от 28 октября 1989 года. Впервые за несколько последних лет полевые работы были проведены без привлечения с отрывом от учебы студентов и школьников.
Обстановка в области оставалась напряженной, до конца 1989 года сохранялся комендантский час, но все понимали, что лучше мира ничего нет, и вся последующая работа строилась в этом направлении. Немного пошатнулось мое здоровье, схватил подагру, опухли локти рук. Пришлось лечь в больницу, и провалялся почти месяц. Помогла, кстати, иглотерапия. Выправился и снова в дело.
После избрания И. Каримова Первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана и членом Политбюро ЦК КПСС в республике почувствовалось новодуновение, я бы сказал, ветер перемен. В области начались тихие кадровые партийные перемены, видимо, его интуиция подсказывала что-то делать пораньше. Первый секретарь обкома перешел на работу в Верховный Совет Республики. В области создали кадровую комиссию, которую возглавил хоким (глава администрации области), Рахимов Насимбек Халикбердиевич, бывший первый секретарь Кировского райкома партии. 25 мая 1990 года я перешел на работу в администрацию области на должность начальника отдела административных и финансовых органов. В воздухе стало витать настроение по выезду русских из Узбекистана, естественно, и из Ферганской области, с молчаливого согласия руководства и Центра, и Республики. Почувствовал это и на себе. Работая руководителем отдела, все меньше и меньше стал получать указания руководства области, не требовалось докладов по направлениям деятельности.
Ждать от природы нечего, нужно всегда все решать самому. Стал периодически созваниваться с руководством обкома партии Архангельской области, в частности со вторым секретарем Евгением Гурьевым. Знал его по работе в комсомоле, в одном из разговоров он спросил, смогу ли я подъехать. Не затягивая в долгий ящик, рванул на Север. И как чувствовал, лучше лететь осенью, в партии в этот период идет обновление рядов, то бишь, партийные конференции. Слукавил руководству области на счет командировки на Север, якобы по поставкам продукции, но они, конечно, понимали, зачем я лечу. Согласие дали сразу. 24 ноября 1990 года состоялась отчетно-выборная партийная конференция партийной организации Октябрьского района. Прибыл в Архангельск — и сразу на беседу ко второму секретарю обкома партии Гурьеву, после беседы спустились на 5 этаж в зал конференции. Спасибо землякам, еще помнили. Процедура выборов прошла без шероховатостей. После конференции принял дела, оставил за себя второго секретаря Дружинина Сергея, взял письмо от обкома партии и снова вернулся в Фергану. По прибытию понял, что особо никто и не ждал. Продолжаю работать, дома ничего не говорю. Мучаюсь, как быть. Прошла неделя, звонок с Севера: «Валентин Степанович, когда приедете, здесь накопилось много дел, в том числе и документов. Интересуются из обкома партии. Надо проводить совещание секретарей партийных организаций». Да, такого у меня еще не бывало. Хуже нет распутицы. Иду к хокиму. Носимбек Халикбердиевич внимательно выслушал меня, уговаривать не стал. Только сказал, что проинформирует Ташкент, и на том спасибо. Тепло попрощались. Запись в трудовой книжке об увольнении по собственному желанию датирована 7 декабря 1990 года. Больших сборов не делал. Семья оставалась здесь до окончания школы, старшая дочь заканчивала 11 классов. Рассчитывал, что вернусь. Но не суждено было.
Дворцы, дворы, дувалы из самана,
Вздыхаю запах плова из чайхан,
Самсы, шурпы, лепешек и лагмана,
Манты, кукси, галушки, бешбармак,
Чанахи, лобио, долма, фаршмак,
Немецкие сметанка и каймак —
Все это был неповторимый смак.
ЗАПИСКИ ДИПЛОМАТА
Власов В. С. Валентин Степанович
УЗБЕКИСТАН
6 июня 1985 года самолет из Москвы прибыл в Ташкент. Впервые в своей жизни мне пришлось ступить на землю Средней Азии, а если точнее сказать, то за пределы Ленинграда и Москвы. Узбекская ССР тогда еще была в составе Советского Союза. Стюардесса объявила при посадке, что температура воздуха в Ташкенте 35 градусов, естественно тепла. Вышел на трап, лицо обдал горячий воздух, но уже спускаясь по трапу, я почувствовал, что не так и жарко. Воздух был сухой, но с запахом какого-то специфического аромата специй, чего-то хлебного, вкусного. Нас встретили сотрудники ЦК Компартии Узбекистана и доставили в резиденцию Управления Делами Совета Министров Республики. После размещения пригласили на обед. Стол был полон яств, всего, что произрастает в Республике. Такой ассортимент фруктов на столе я, как северный человек, видел впервые, как впоследствии и многое другое. Гостеприимство востока в будущей моей жизни и работе уже не удивляло. Это национальная черта людей, которые проживают в наших братских республиках. Каждый, встречающий гостя в своем доме, накрывая достархан, ставит на стол все лучшее. В какой-то мере такое гостеприимство позднее стало использоваться в корыстных целях. Но об этом мы еще поговорим.
После обеда состоялась встреча с первым секретарем ЦК Компартии И. Б. Усманходжаевым в его рабочем кабинете. Здание ЦК размещалось недалеко от резиденции, куда мы доехали на машине. Меня Ташкент поразил своей красотой, которую он приобрел во время восстановления после крупнейшего землетрясения в 1966 году. Широкие проспекты, парки и аллеи, все утопало в зелени. На площади кроме здания ЦК красовались Совет Министров и другие министерства, украшал площадь каскад фонтанов.
Усманходжаев вышел из-за рабочего стола, и мы обменялись рукопожатием, после этого пригласил присесть за большой стол, стоящий в стороне у окна. Обстановка кабинета первого секретаря была без излишеств, но достойная. На стене висели картины с видами природы Узбекистана, выполненные на холсте. Инамжон Бузрукович своей доброжелательностью быстро расположил собеседников к себе. Стал рассказывать о себе спокойным голосом, не подчеркивая своей значимости, говорил на хорошем литературном русском языке с прибаутками и юмором. Наше распределение он знал, и в беседе с каждым из нас обозначил особенности территориальной работы. Со мной, правда подчеркнул: «я начинал работать в городе Маргилане архитектором». Впоследствии я не раз в работе вспоминал этот разговор. Результаты расследования «хлопкового дела» не обошли и Усманходжаева. Место работы в Узбекистане он сменил на Нижнетагильскую тюрьму, где стал руководить макаронным производством. И помогли ему в этом ферганцы: списали линию по изготовлению макаронных изделий и отправили ее в Нижний Тагил. После освобождения вернулся в отцовский дом к детям и внукам. Друзья помогли ему, уступив место заместителя начальника управления хлебопродуктов по строительству. Президент Узбекистана И. Каримов, узнав об этом, не возражал, «пусть поработает дедушка». Только после смерти И. А. Каримова, в декабре 2016 года он был полностью реабилитирован, но с этой радостью прожил не долго, в марте следующего года ушел из жизни.
Наша беседа закончилась теплыми пожеланиями, и мы отправились каждый в свою область республики. Из беседы и наблюдая за ним, многое увидел и услышал: уловил этнические особенности, ментальность народа, даже их кухню, жесты. Для меня, православного, это была еще и другая, не знакомая мне религия — ислам. Я сказал себе: слушай, смотри, наблюдай и думай, прежде чем что-то сказать, не говоря уже сделать какой-то шаг.
По приезду в Ферганскую область нас встретил второй секретарь обкома партии А. И. Барулин, тоже направленец ЦК КПСС (инструктор орготдела), прибывший на работу в область на два месяца раньше нас. И сразу бросилась в глаза разница в подходах в работе с кадрами. «Как на счет бани?» — спросил он. Ответ ни «да», ни «нет», так как вопрос был неожиданным, да еще в присутствии инспектора ЦК Компартии республики А. Адылова, находившегося в эти дни здесь в командировке. Вечером за нами в гостиницу пришла машина и отвезла за город в баню, где нас уже ждали. Был накрыт стол. «Разместились, всё нормально? Ну, тогда раздевайтесь», — сказал Александр Иванович. Скинули верхнюю и нижнюю одежду. «Так, подождите, а по рюмке перед банькой»? Александр Иванович, держа в руках рюмку водки, поздравил нас с прибытием и пожелал здоровья. Сбросив одежду до наготы, стали заходить в парилку, вместе с нами стал заходить и Адылов, но в трусах. Барулин ему: «Ты что, больной, а ну быстро снимай». Благо банщик прокомментировал особенности, сказав, что так, в трусах, принято. Я позднее столкнулся с этим в своем городе в общественной бане. В раздевалке разделся, зашел в парную. Смотрю, все в трусах, интерес проявили и ко мне, увидев меня голым. Не смутился, вышел, надел трусы и вернулся, наблюдая ненавязчиво процедуру помывки. Ну, а здесь извинений, естественно, не последовало, но осадок остался. Весь разговор в бане шел с позиции: все знаю и умею, делай как я.
На следующий день разговор продолжился уже в кабинете А. Барулина, где мне была определена должность второго секретаря Маргиланского горкома партии. На второй день пребывания в Фергане вместе со вторым секретарем обкома поехали в город Маргилан на пленум горкома партии, где меня должны были кооптировать в состав горкома и избрать вторым секретарем. Приехали за полчаса до начала. На улице, как это принято, нас встретила первый секретарь горкома Х. Эргашева, руководители отделов и председатель горисполкома Д. Нурматов. Первый секретарь познакомила с председателем горисполкома, представила руководителей отдела, много рассказала о городе и его активе.
На третьем этаже здания слышна была музыка, песни. Мы поднялись в зал. Шел концерт. Потихоньку подходили члены горкома партии. Оказывается, время проведения мероприятий назначалось всегда за час, чтобы все могли собраться, зарегистрироваться спокойно, пообщаться. Для нас, конечно, диковинка, но это так. Не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Хотя в Уставе партии такие вещи не прописаны, да и время проведения оказалось рабочее. Но не надо спешить с оценками. Пленум единогласно решил организационный вопрос, без проволочек. Спустя неделю состоялось бюро обкома партии, на котором меня утвердили в этой должности. Вел бюро первый секретарь обкома Х. У. Умаров, о нем у нас еще будет разговор.
И так я начал новую трудовую биографию, изменившую в корне жизнь мою и моей семьи, которая оставалась еще в Архангельске, так как детям нужно было закончить учебу в школе. Временно разместился жить в гостинице города. О постоянном жилье вопрос никто не ставил. Да и подспудно в голове держалась мысль, что все это временно. Перед направлением в Узбекистан в ЦК сказали, мол, поработаете год. Первое время поддерживал телефонную связь с заместителем заведующего сектором организационного отдела ЦК КПСС Е. Пономаревым, но потом разговоры становились все реже и реже и впоследствии прекратились совсем со словами: «А что вам там не работается?!»
Первое знакомство с аппаратом, секретарями партийных организаций города. Сначала воспринимали меня как представителя ЦК КПСС, были осторожны в обращении, считали по должности выше первого секретаря, и что решения, принимаемые им, исходили от меня, даже при проведении бюро и пленумов горкома ждали моего мнения, с которым считались. Все это накладывало большую ответственность. Стал получать анонимные письма о руководителях, родственных отношениях в кадровой политике. Впервые в истории города мы провели выездной семинар секретарей партийных организаций. Шахимардан, где прошел семинар, расположен в 50 км от Маргилана. Одно из красивейших мест Узбекистана в долине Алайского хребта, омываемый речками Ок-Су и Кок-Су на высоте 1500 метров. Кроме учебы организовали спортивные соревнования, вместе пели знакомые всем песни. Сначала испытывали робость, неловкость, как бы неумение, а потом не знали, как остановиться. Понравилось всем, и сожалели, что не взяли членов семей. В таких встречах человек открывается по-другому.
Во время этой поездки в беседе с заместителем председателя горисполкома я высказал пожелание посетить мечеть, чем вызвал с его стороны удивление. Потом неоднократно ему напоминал о своей просьбе, но услышал при этом, что вопрос требует согласования с Ташкентом.Уж получил он тогда согласие или нет, но дней через десять мы пошли с ним в мечеть. Устройство православных церквей я знал. Войдя на территорию мечети и в нее, я увидел простое, пустое, большое помещение, в одной стене была ниша — направление в сторону Мекки, люди сидели на коленях и молились в эту сторону. В мечети никто не здоровался за руку. Зампред мне пояснил, что прежде чем молиться, люди совершают омовение в одном из помещений мечети и после этого руку друг другу не подают. Мы прошли в это помещение, в нем был длинный коридор, а справа и слева были маленькие кабинки с автоматическими дверями и встроенной хорошей сантехникой. Мне пояснили, как выполняется омовение.
Постепенно стал втягиваться в работу, с большим интересом, теперь уже и посещая производства. Первая такая встреча состоялась на объединении «Атлас» — десятитысячном женском трудовом коллективе легкой промышленности. Предприятие выпускало хлопчатобумажную ткань хан-атлас, из которой шили национальные платья прямого кроя. Основой производства был красильный цех, ручной тяжелый физический труд, где работали в основном мужчины. Качество красок было низким и, как правило, платья носились до первой стирки. Все женщины города ходили в этой одежде, они раскрашивали улицы в такие яркие цвета, что при этом терялась природная красота деревьев. Другое предприятие, тоже легкой промышленности — шелковый комбинат, где работало более 7 тыс. рабочих, треть которых были русские, направленные в Узбекистан для оказания помощи в развитии легкой промышленности из Иванова и других городов средней полосы России, так и осевшие здесь.
Прибыв на объединение «Атлас», попросил сделать экскурсию по производству. Время было обеденное. Рабочие сидели на бетонном полу и ели принесенную из дома пищу в полутемноте. В одном из цехов, проходя мимо, обратил внимание на рабочих, которые в сторонке совершали намаз, увидел это и секретарь парткома, сопровождавший меня. На его лице промелькнул испуг, но я сделал вид, что ничего не заметил. В кабинете директора попросил поделиться своими наблюдениями. Про намаз я не сказал ни слова, а об устройстве обеденного перерыва подсказал, что было бы лучше, если в цехах, в стороне от станков, поставили небольшие столики и повесили бра. Директор и секретарь парткома отнеслись к этому с пониманием и в течение месяца все сделали.
Маленькими шажками я завоевывал уважение горожан. Интересные наблюдения: когда умирает человек, по мусульманским традициям его хоронят до захода солнца. В тот период вскрытие не делали, на кладбище провожали только мужчины, женщины громко оплакивали покойника внутри двора дома. Перед домом ставились скамейки, и на них сидели мужчины поочередно. В холодное время рядом разжигали костер. На голове у каждого была допушка (тюбетейка), имам читал молитву. Для прощания с покойным работники уходили с работы. На одних похоронах я присутствовал и вместе со всеми сидел у дома, в присутствии имама. На следующий день пригласили в обком партии. Первый секретарь — Хамдам Умарович — сделал мне внушение. Попытался объяснить, что провожал уважаемого и заслуженного человека в последний путь. «Ты же направленец ЦК», — сказал Х. У. как отрезал.
Крайности присущи в каждой работе. Заходишь в чайхану, смотришь: из одного чайника наливается чай коричневого цвета — коньяк, из другого белого цвета — водка, и сразу понятно, кто за столом (имеется в виду по принадлежности к профессии). Проживая в гостинице, из программ телевидения смотрел только республиканский канал, который шел на узбекском языке. Постепенно стал различать слова, понимать их значения и с водителем старался говорить на узбекском языке. Гостиница была в пятистах метрах от горкома партии, и дошло до большого утреннего скандала, когда водитель Ахмаджон попытался не пустить меня идти пешком, поясняя, что я обязан ехать на машине: «что подумают люди, в том числе и о нем его родители». Но я продолжал ходить пешком, по пути заходил на базар, покупал инжир или «маргиланское сало» (так называлась зеленая редька, очень сочная и вкусная), горячую лепешку, немножко говорил с продавцами. С базара, как правило, поступали все новости и слухи. Я приходил на работу пешком, чем удивлял работников горкома партии, молва дошла и до обкома. Но со временем все встало на свои места, и все привыкли.
В городе Маргилане проживало чуть более 200 тысяч человек, основная национальность узбеки, географически он располагался на караванном шелковом пути в 6 км от областного центра Ферганы. Плотность населения в Ферганской долине почти 300 человек на квадратный километр. Архангельская область, откуда я родом, — 1,5 человека. Границы городов, областных и районных центров, кишлаков, при густой сети дорог с развитым автобусным сообщением, отделялись улицами. Понятие «пустующая земля» отсутствовало, основная часть земельных угодий использовалась под хлопок. Андижанская, Наманганская, Ошская и Ферганская области составляли плодородную Ферганскую долину. В Москве при покупке билета всегда спрашивал: есть билет до Ферганы? Нет. А до Андижана? Нет. А до Намангана? Нет. А в Ош? «Вам вообще-то куда надо лететь, молодой человек? Идите, не мешайте работать». И действительно так. Кассир же не знает, что из Ферганы в любой из названных городов можно доехать на машине максимум за один час. И так, чего ни коснись, во всем своя особенность. Вышел из строя водопровод, нужна сварка. Вопрос инженеру. Почему не варим? Дождь. Понятие «дождь» для меня перестало присутствовать, так как это был не дождь, а крапление росы сверху. «Накройте рабочее место тентом и варите», — советую рабочим. Про себя думаю: «Как же на Севере и в дождь, и в снег, и в 30-градусный мороз и варят, и кладут кирпич, и просто работают». Все познается на расстоянии. Специфика во всем, естественно, и в человеческих отношениях. Богатый выбор товаров в магазинах, независимо, город это или кишлак. Можно купить все: дорогую импортную мебель, полный ассортимент одежды и французской косметики. На Севере в тот период этого уже ничего не было. Очень много было туристов из Сибири и Урала, которые скупали все, как маклаки в лихие 90-е годы в Турции, и увозили домой.
А какие восточные базары с запахом специй, пряностей, горячих лепешек, фруктов и овощей! Зазывалы, призывающие купить только свой товар. Сколько стоит? — 1 рубль. Килограмм? — мешок. Мешок огурцов? А помидоры почем? — 1 рубль. Килограмм? — ящик. Мясо, только свежее, висит на крючках, и отрезает продавец кусок, на который ты покажешь. При поездке на пикник заезжаешь на базар и для плова берешь набор продуктов. При этом говоришь только, на какое количество человек, а в бумажных пакетах уже расфасован ассортимент. Да, культ еды познал здесь. На предприятиях Архангельска в тот период в заводских столовых была только мойва и суп с куском сала, который из тарелки сразу выкладывался в сторону, так как съесть его было невозможно. А восточное утреннее бдение, когда еще прохладно, особенно в выходные дни. Свежую, горячую лепешку с базара несешь за пазухой, в руках виноград кишмиш, по пути домой прихватываешь каймак (молочный продукт по составу между сметаной и сливками), и все это с вкусным зеленым чаем. Потихоньку становился гурманом.
Особенностью восточных базаров является умение торговаться, и как только сможешь в торговой сделке войти в такой же раж, как продавец, считай, что ты выиграл и тебе отдадут товар по твоей цене. Старшая дочь, рыжеволосая Татьяна, освоив узбекский язык (занимала первые места на олимпиадах), на базаре чувствовала себя свободно и легко общалась, особенно с аксакалами, и цену, как правило, сбивала. Мне это делать было неудобно, а потом уже и продавцы узнавали меня.
Да, все познавалось заново. Подготовка материалов к пленуму горкома, бюро, участие в заседаниях горисполкома. Как правило, многое шло на узбекском языке. Подключал сотрудников и во многом на первых порах мне помогали зав. отделом Улугбек Сабиров, благодаря своему прекрасному знанию русского языка, Киселев Геннадий, зам. председателя горисполкома, с которым позднее мы подружились семьями и сохраняем эти отношения и сегодня. Геннадию я благодарен за науку приготовления плова. Это целый ритуал. Первая особенность, когда в доме гости, это то, что плов готовит только мужчина. Домашний двор, вечер, разжигается огонь, солнце закатилось за горизонт, становится сумрачно. Приятная тишина, блики огня. Из дома доносятся едва слышные звуки пианино. Супруга, Людмила Геннадьевна, любила в это время наигрывать классику. Шел процесс подготовки продуктов к закладке в казан. Нарезалась морковь, лук, готовился чеснок, специи (зира) и добавки к плову — каватак (мясной фарш, завернутый в виноградный лист), айва, очищался и мылся рис. Все это за тихим спокойным непринужденным разговором, где обсуждалось все, от малого до великого, кроме женщин. В казане сначала растапливали курдючный жир, затем выжарки вынимались из казана в блюдо, туда добавлялся мелко нарезанный лук, помидоры, перец, соль. Лепешку обмакивали в жир от выжарок и вкушали с чувством приятного удовлетворения. Здесь выпивали рюмку за повара. Далее в казан закладывалось последовательно мясо, лук, тонко нарезанная продольно морковь, соль и, по образованию на мясе корочки, все заливалось кипяченой водой. По готовности закладывался перебранный очищенный промытый рис. Сюда же добавлялся горький стручковый перец, айва, чеснок целой головкой. Кипяченая вода добавлялась так, чтобы уровень воды был выше риса на два пальца. По готовности убирали огонь, оставляли только для поддержания тепла. Рис собирался от края казна в середину, и все это накрывалось ляганом и закрывалось крышкой казана. По готовности где-то через 20–25 минут открывали крышку, вынимали стручковый перец, айву. Перемешивали и укладывали в ляган, положив сверху головку распаренного чеснока, айву или каватак. В зависимости от сезона посыпали зернами граната. К столу был уже готов шакороб (тонко нарезанный лук и помидоры). Вся процедура до подачи на стол занимала полтора часа. По краю лягана выдавливался острый стручковый перец; подбирая в кучку плов пальцами, отправляли себе в рот. Лучший кусок мяса укладывался на вершину плова, и хозяин умело кушал так, чтоб этот кусок свалился в сторону гостя. И все это употреблялось с пиалой хорошего зеленого чая. А потом игра в нарды и отдельно женские посиделки.
Непередаваемое ощущение удовольствия. Я отвлекся.
Как-то в отсутствие председателя исполкома в город приехал Х. Маджитов — председатель облисполкома и спросил: «Кто исполняет обязанности руководителя горисполкома?» Я показал на дверь с табличкой «Киселев Г. Н.». Он открыл дверь, заходит в кабинет, а Геннадий Николаевич встал и приветствует его на узбекском языке.Маджитов опешил и вдруг задал себе вслух вопрос: «Какой же он русский?» И действительно, внешне русского в нем ничего не было.
Была практика в состав депутатов горсовета избираться и руководству партийного органа. Не обошло и меня. Начались встречи с жителями города. Пришлось отвечать на многие их вопросы жизни, и касались они уж никак не компетенции партийного органа (обеспечение теплом, водой, жильем, работы бань и т. д.). Помогла в этом моя предыдущая работа в качестве первого заместителя председателя райисполкома г. Архангельска. Как-то проснувшись ночью, не смог дозвониться ни до одной дежурной службы города. На следующий день попросил председателя исполкома Д. Нурматова позвонить мне в 2 часа ночи и прокатиться по ночному городу. Он сначала не понял, зачем. Объезжаем дежурного водоканала, побывали в скорой помощи, милиции, котельной, у энергетиков, газовиков. До пожарной части мы добрались уже в 4 часа утра. Весь состав спал, да еще и в кальсонах, подняли, но не разбудили. Бравые пожарные никак не могли понять, зачем приехал к ним Д. Нурматов. Все-таки смогли их построить, принять доклад, затем председатель на узбекском языке вывалил на них все свое негодование. Потом еще раз из его уст все это было озвучено на еженедельном совещании городских служб. Г. Н. Киселев, участвующий в совещании, рассказывал о разносе, который устроил руководителям служб председатель исполкома. В адрес горкома партии поступили письма благодарности от горожан, об этом упомянули и секретари парторганизаций. Все это помогло мне избираться в городской совет народных депутатов. Как-то незаметно увлекся работой так, что отвечать стал за все проблемы города. Встал вопрос, где жить, в гостинице порядком надоело, да и условий для постоянного проживания в ней не было. Хотя кое-что подправили, например, горячая вода стала течь постоянно. Помню, когда однажды зашел в ресторан гостиницы и увидел, как один посетитель, закончив с едой, после плова вытер руки о скатерть стола. Тут сообразил, почему мне перед едой все время меняют скатерть. Теперь же, после моего вмешательства, на столах всегда чистые скатерти и необходимые приборы.
Стал подбирать квартиру и вовремя, супруга написала: дети готовы выехать.Маму пока с собой не брал, так как после перенесенного инсульта она побоялась менять резко климат и уехала к старшему сыну в Нижегородскую область. Получил трехкомнатную квартиру в двухэтажном доме на втором этаже, недалеко от работы. Сделал небольшой косметический ремонт, обустроил. Семью встречал в Намангане. До Маргилана расстояние 70 км. На машине доехали до дома, я уже к жаре немного привык, хотя было уже далеко за 30 градусов. Жена вошла в квартиру, жарко, пот градом. И действительно, потолок в квартире низкий, крыша плоская, прогревается, душно. Молчу.
Младшая дочь училась в 3 классе: «Папа, я схожу на улицу поиграть». «Сходи». Вдруг через полчаса прибегает вся в слезах: «Папа, мама, они не умеют играть!». Ну, думаю, радости жизни закончились. «Лена, — говорю жене, — пойдем на базар». Надела на себя сарафан, длина до колен, плечи голые, руки голые. Я опять молчу. Вышли на улицу. Своим нарядом удивила всех идущих навстречу, и не только мужчин, таких платьев здесь никто не носил. Дома громко поговорили: и тут надо к обычаям местным притираться. А попробуй убедить женщину, в чем надо ходить. «Я тебе что...» — только и ответила она.
Думаю, надо серьезно заняться семейными вопросами. Дочери пошли продолжать учебу в русскоязычную школу, таких школ было две в городе. Старшая пошла в 8 класс, где из 32 учеников 29 были коренной национальности узбеки, младшая — в 4 класс при таком же соотношении. Стал отвечать на непонятные для них вопросы. Классная учительница на уроке сказала: «Ребята, к нам в класс пришла учиться Катя, у нее папа работает в горкоме партии, ведите себя хорошо». «Папа, почему ребят в школу привозят дяди на легковых машинах?». «Папа, мне учительница сказала: “Таня, тебе не надо ходить на уборку хлопка, занимайся пока самостоятельно дома”». «Папа, мне сегодня поставили пятерку по алгебре, но я решила не все задачи, почему?». Приходилось проводить «разъяснительную работу» и с детьми, и со школой, и с женой.
Режим работы тоже изменился. Заседания бюро обкома партии, где рассматривались итоги дневного сбора хлопка, а до этого, естественно, горкома партии, стали проходить в 2 часа ночи. Город закреплялся за одним или двумя районами по уборке этой культуры. Весь сентябрь, октябрь, ноябрь, а бывало и в декабре, когда выпадал снег, до последней коробочки шел сбор хлопка. Это был главный показатель хлопкосеющих областей. После машинной уборки к работе привлекались все учащиеся и студенты, а ближе к глубокой осени — трудовые коллективы.Но надо признаться честно, мужской пол привлекался в основном из среды учащихся и студентов. Цена за килограмм сданного хлопка была 3 копейки. Труд был физически тяжелым, особенно для учащихся. Под открытым небом, в жару, подвязав на пояс простынь фартуком, двумя руками подхватывались коробочки и укладывались в фартук. Человек шел по своему ряду. Как только наполнялся фартук, выходил на место сбора, взвешивал его, освобождал и опять в рядок. Были рекордсмены, собиравшие до 30 и более килограммов. У меня лично больше 5–6 не получалось. На заседания бюро как «направленец» я приглашался вместе с первым секретарем, и зачастую в ее присутствии поднимали меня. Сбору хлопка посвящалось все время, а ведь для города на повестке дня стояло еще и выполнение плана промышленностью. Бывало и такое: в 12 часов ночи звонок, с вами будет говорить первый секретарь обкома. «Валентин Степанович, какие результаты работы промышленности по итогам квартала?» — спрашивал Хамдам Умарович. Докладываешь цифры, чувствуешь, где-то сказал не так, но уверенный ответ удовлетворил секретаря. Потом узнал, кто не ответил на вопросы, того пригласили утром на бюро. Вот такая жизнь.
Искали новые пути в работе с кадрами. При посещении школ интересовался, знают ли они интересных, с новым мышлением учителей, авторитетных в городе. Делал у себя пометки. Нужен директор школы? Смотришь записи, эта фамилия называлась во многих школах, назначаем, и редко когда ошибались, получалось как бы общественное мнение.
При подборе руководителя, мужчины, сразу поступали анонимки, что тот имеет не одну жену. Первая жена приходила на прием и говорила, что претензий к мужу не имеет, знает, что есть вторая жена, но он выполняет все обязанности по законной семье. По работе данный кандидат характеризовался как специалист положительно, и решали вопрос в интересах дела. Доходили до меня разговоры о том, что при назначении на руководящие должности давали взятки. Должность начальника городского отдела милиции стоила 50 тысяч рублей (машина «Жигули» стоила тогда 9 тыс. рублей). В беседе с Г. Н. Киселевым затронул этот вопрос, вроде как бы не беру. Он пояснил: то, что не берете вы, не значит, что не дают другому. Все осталось так, как было, просто ваша часть денег уходит в другие руки. Наблюдалась и такая специфика в кадровой политике. Человек занимает должность директора магазина, и, если внимательно приглядеться, обязательно в связке родни будет заведующий складом, сотрудник милиции, прокурор, судья. Вот такая особенность, и разрушить ее было сложно. Но знать надо обязательно и какое-то звено стараться вывести.
Испытал однажды и такую неприятность. Поступило письмо, что директор школы интерната М. Батырова использует труд воспитанников школы в своих личных интересах, а кто отказывается, к тому применяет физические меры насилия, и это стало системой, а ее заместителем работает дочь. Направил письмо в комиссию партийного контроля. Время идет, материалов проверки нет. Раз спрошу, два… тишина. Оказывается, директор устроил проверяющим обструкцию и выгнал их, не стала ни о чем с ними говорить. Неприятные звонки с угрозами поступали и моей семье, правда, жена сразу не говорила об этом. Стал разбираться сам, действительно, директор была неприкасаемой личностью, факты подтвердились, такое поведение было нормой. Поставил вопрос на бюро горкома, первый секретарь заболела. На заседании полное молчание, пришлось перенести вопрос, подсказывали, не надо связываться. После индивидуальных бесед с первым секретарем, членами бюро, самой М. Батыровой на бюро объявили ей выговор с занесением в учетную карточку — возымело действие. Второй случай: директор горпищеторга публично избил своего заместителя, секретаря парторганизации. И снова — тишина. Сам секретарь говорит, мол, не надо наказывать директора, а то директор уволит его с должности. Беседа с секретарем парторганизации результатов не дала. Только после вмешательства партийной комиссии горкома рассмотрели этот вопрос на бюро горкома партии и объявили директору выговор.
В уставе КПСС, с изменениями на ХХIII и ХХIV съездах партии, была 12 статья, в которой записано: «Если член партии совершил преступление, наказуемое в уголовном порядке, он исключается из партии и привлекается к ответственности в соответствии с Законом». Вроде бы правильно, но «умные головы» от партии трактовали по-другому, что при возбуждении уголовного дела против члена партии он должен быть исключен из нее, независимо в последующем, какое будет решение суда. В следственный изолятор — без партбилета. А были случаи, изымали и там. Секретарь парторганизации строительной организации совершил ДТП (наезд на человека без последствий), возбудили уголовное дело. Он сам собрал собрание коммунистов, рассказал обо всем, но вины своей не видел. В соответствии с уставом поставил вопрос об исключении, коммунисты не согласились, объявили ему выговор. Партийная комиссия города исключила его из партии, бюро горкома не поддержало комиссию, объявив просто выговор. Дошло до обкома, вызвали на бюро. Я пояснил свою позицию, поддержал меня председатель КГБ области Н. Лесков. Хамдам Умарович опять мне: «ты же направленец ЦК». Здесь я уже: «поэтому мы и приняли такое решение». Но его исключили. Уголовное дело прекратили, вины нет. Но и в партию он вступать больше не стал. Вот такие парадоксы судьбы.
Перестройка, озвученная М. Горбачевым, здесь, на мой взгляд, воспринималась по-своему. Закон о борьбе с пьянством для Средней Азии был чужд, и таких проблем с этим явлением, как в России, не было. В этом я убедился сам. Что греха таить, работая на Севере, имел такую привычку выпить, и не только по случаю праздника. Больше скажу, я не понимал, когда говорят «достаточно», то всегда в ответ: «ты меня уважаешь?» И любую покупку почему-то надо было обмывать и т. д. и т. п. За время работы в Маргилане по службе ни разу не выпил, в гостях никто не наваливал и не доставал. Это я отметил для себя сразу. Но, есть одна особенность. Перед пловом — рюмка за повара и по-русски 3 рюмки. После плова выпивать опасно, лучше пить зеленый чай. Выпив после плова водку, да еще охлажденную, можно получить заворот кишок или полностью потерять контроль над собой.
С перестройкой стало явно усиливаться собственное национальное достоинство в общественном сознании коренного населения. Об этом стали говорить русские, проживающие не в одном поколении в республике, но не знающие узбекского языка. В какой-то мере, видимо, было легче русским, проживающим в кишлаках, постоянное общение между собой сняло у них эти вопросы. Многие, с кем я был знаком, прекрасно говорили на узбекском языке, порой забываясь, что общаются с русским. А в городе позиция другая. Мы, мол, живем в Советском Союзе, в одной стране, русский язык должен быть главным. И в беседах горожане обижались, не понимали меня, когда разговор заходил, что они родились (и не только они, но и их родители) в Узбекистане, где основное население говорит на узбекском языке, а потому кроме русского необходимо знать и узбекский язык. Об этом также говорили и на встречах с руководством республики. В единый политдень на шелковый комбинат приехал министр иностранных дел Р. Н. Нишанов, и первое, с чего начался разговор, это о языке. Министр нашелся, что сказать: «К вам в город на работу приехал Власов, работает еще только полгода, а уже на бытовом уровне разговаривает со мной на узбекском языке». В зале наступила тишина. Конечно, амбиции преобладали. К сожалению, в этом вопросе русские оставались глухими. Скажу больше. Ничего не изменилось и через 20 лет. С этими же проблемами я вновь столкнулся в Киргизии.
Чуть более года пролетело как один день. В один из приездов первого секретаря обкома, как обычно, мы встречали у входа в горком. Хамдам Умарович с каждым здоровался за руку, подойдя ко мне, подал обе руки. Я не придал этому значение, однако мне потом сказали, что это знак особого уважения. И, правда, через два месяца он пригласил меня к себе. И, как принято было говорит: «есть предложение, что б вы возглавили парторганизацию города Кувасай». 3 октября 1986 года вместе с первым секретарем обкома приехали в город на пленум, где он выступил, рассказал обо мне, и решение состоялось. Одна интересная деталь: на смену мне в город был направлен секретарь облсовпрофа Власов Иван Дмитриевич. Так что моя фамилия в Узбекистане не оказалась редкой. Позднее его семья переберется жить в Тамбов, и сегодня, встречаясь, мы вспоминаем этот случай.
Осенью 2007 года, в 2000-ую годовщину основания Маргилана, я вновь посетил этот красивый город. Машина подъехала к зданию бывшего горкома партии, сейчас там хокимият (администрация города). Вместе с помощником по безопасности я вышел из машины и вдруг услышал окрик: «Валентин Степанович, Вы к нам?» От неожиданности я даже вздрогнул, а Владимир Александрович, даже напугался и не знал, как среагировать. Как потом он выразился, все можно предположить, но чтобы через 15 лет помнили?! Зашли в помещение. Глава города был на месте, узнал меня. Правда, признаться, я его не помнил. Быстро подбежали другие, я увидел человека с короткой стрижкой и белыми волосами. Изменился конечно, но я узнал бывшего директора райпотребсоюза Мухтарова Тимурхона. Мы обнялись. Знаменитая, влиятельная семья в Маргилане. Он в семье был старший, статный, спокойный, обладал большой выдержкой, грамотный руководитель торговли, пользовался авторитетом в городе. Брат Авазхон, прокурор сначала города Маргилана, затем области, не в пример старшему брату, был ухватистый, влиятельный в правоохранительных кругах человек. Второй брат, Юсупхон, руководил бензозаправкой (сосед по моей квартире), рядовой рабочий; еще один брат работал одним из руководителей милиции города Коканд. Когда я приехал на работу в город, буквально через 2 месяца полетел вновь в Ленинград. К горкому партии подъехала его машина, и водитель, открыв багажник, сказал, чтобы я взял гостинца с собой в дорогу. Ни много, ни мало, а несколько килограммов разных орехов. По цене это было дорого. Я отказался, аккуратно пояснил. Для водителя была неожиданность, и он не знал, как поступить, так и уехал. Молва быстро разнесла по городу этот сюжет. Впоследствии мы остались друзьями. Проехал по городу, изменился, я бы сказал, до неузнаваемости. Нет крупнейших предприятий легкой промышленности, ни «Атласа», ни шелкового комбината, на их месте рынки. К юбилею построили аквапарк, но воды нет, деревья вырубили. Открытая территория, палящее солнце. Перестроили центральную улицу Карла Маркса, сделав посредине широкий газон, усыпанный цветами. Сохранился городской парк и, что приятно порадовало, сохранен сделанный в наше время комплекс с Вечным огнем в честь Победы. Идя, по аллеям парка, я с удовольствием слушал песни Юлдус Усмановой, правда, мне больше нравятся ее ранние песни. Еще больше порадовали городской рынок, с выложенной плиткой на полу, кафель торговых рядов, продавцы в белых одеждах и сводящий с ума запах горячих лепешек. Встретился с товарищами, с которыми вместе работали, собрались довольно быстро. Естественно, сделали плов и долго говорили, вспоминая хорошие времена. Ностальгическая нотка у них по Союзу осталась сильной.
Перейдя на другую работу, я продолжал жить пока в Маргилане. Город Кувасай имел границу с городом Кызыл-Кия Киргизской республики, в котором была в основном угольная промышленность с таким же составом населения, но проживали почти все русские. Кувасай же с населением более 50 тысяч человек был интернациональным. Здесь жили узбеки, киргизы, русские, крымские татары, турки месхетинцы и другие. Из промышленности — цементный, фарфоровый, кирпичный заводы, птицефабрика, в структуре города было шесть совхозов, которые производили молоко, мясо, выращивали хлопок, фрукты и овощи.
Много времени в работе стал уделять сельскохозяйственному производству, проводил встречи с директорами совхозов, каждый по-своему были специалисты, умудренные опытом жизни люди. С ними прошел большую школу. Меня как северянина удивляло рассуждение директора совхоза «Муян» Х. Алимова. При сборе урожая фруктов половина его оставалась на деревьях, собирали его руками, используя лестницы-стремянки. «Хусанбой, — спрашиваю я, — неужели нет приспособлений для полного сбора». «Э, дорогой, когда бог не дал урожая, и собирать нечего, а когда бог расщедрился, то и план выполнишь, вору хватит, и домой унесешь», — говорил он. На Севере доярки при выполнении своей работы сидят на маленьких скамеечках, здесь смотрю: доярка сидит на корточках, корова переходит с места на место, и она тоже передвигается, сидя на корточках. Я опять Хусанбою, говорю: «Ведь это неудобно, да и тяжело». В ответ: «Они привыкли». Я ему: «Привыкала собака к палке, посиди сам, почувствуй, что такое хорошо и что такое плохо». Рассказал, как на Севере. Через месяц не специально, но обратил внимание — используют скамеечки. Не утерпел, спросил доярку: «Лучше?» Без вдохновения кивнула головой. Да, привычка — вторая натура.
В те времена первый урожай черешни, как и других фруктов и ягод, отправлялся самолетами в управление Делами ЦК Компартии Узбекистана. В канун 1 мая для селян была сложная пора, в каждый двор раздавались гусеницы шелкопряда. Желание получить было не у всех. С одной стороны, была возможность заработать, а с другой стороны, люди при этом испытывали большие неудобства. Семья на месяц освобождала свое жилье и перемещалась жить во двор. В комнатах устраивались специальные стеллажи и на них раскладывались ветки с листом тутового дерева, и гусеница, питаясь им, наращивала себя и заворачивалась в кокон. В зависимости от количества розданных гусениц закреплялись за этой семьей и тутовые деревья. И нужно своевременно срезать с дерева ветки и везти домой, что б лист всегда был свежий. Поэтому часто срезали ветки с других деревьев, так как не хватало своих. Такие скандалы были частыми, иногда переходили в драку. По кокону тоже был план, и его количество зависело от качества. Небрежное отношение или несоблюдение технологии выращивания кокона, и зарождающаяся бабочка могла прорвать кокон и вылететь. А это уже брак. После сбора кокона его при высокой температуре сушили, внутри бабочка умирала, а кокон отправлялся на шелковый комбинат, где на ткацких станках из него разматывали шелковую нить. А саму коробочку отправляли на экспорт в Японию для глубокой переработки.
Особенностью земледелия Узбекистана является орошение полей. Специальность «поливальщик» является уважаемой, и не каждый может выдержать и справиться с этой физически тяжелой работой. Труд поливальщика начинается с зорьки. Поля подготавливают так, чтобы вода дошла до каждого росточка хлопка. Поливальщик с кетменем в руках проходит все поле, и так каждый день. От его труда во многом зависит урожайность хлопка.
У меня тоже изменился режим работы. В 6 часов утра я надевал хромовые сапоги и — в объезд полей. Кстати, эти сапоги у меня и сейчас сохранились. В них ноги всегда были сухими, и ходить было легко. В сезон в обком ходили тоже в сапогах, это воспринималось правильно. Я бы даже сказал: по-другому и не поняли бы. Вода в Узбекистане голова. Основной розлив ее идет с гор Киргизии по каналам и арыкам в Казахстан и Узбекистан, и является предметом особого разговора между руководителями республик. Казалось, и отношение к воде должно быть бережным, но все наоборот: водопроводные колонки не закрываются, из них бежит вода. Спрашиваю председателя горисполкома: «Когда наведете порядок?». Ответ убивает на месте: «Этот факт говорит о наличии воды».
Спустя месяц в город прибыл первый секретарь обкома партии Х. Умаров. Ездил по области всегда без сопровождающих лиц. Вместе поехали по совхозам, в поездке он спрашивал о работе, с какими трудностями сталкиваюсь. Я наблюдал его спокойный тон разговора с директорами совхозов, чувствовалось в беседе компетентность по обсуждаемой теме.
Хамдам Умарович обладал феноменальной памятью, умел разбираться в людях, пользовался огромным уважением населения области, был доступен, умел слушать и слышать людей. Четко ставил вопросы и не допускал в ответах словоблудия, мог резко оборвать ответчика. Советовал по определенным вопросам областным руководителям помочь мне. Бывало, и решал конкретные дела за меня. Как-то приезжаю в совхоз им. М. Горького. Появилась мойка скота. Спрашиваю, когда успели. Директор говорит: «Это не мы. Приехали рабочие из Ташлакского района и за сутки все сделали». Звоню в Ташлак Адилу Сабирову, первому секретарю райкома партии: «Ты чего командуешь не у себя?» — «Да, меня попросил Хамдам Умарович помочь тебе». — «Ну, спасибо». Иногда Х. Умаров сам говорил, к кому лучше обратиться. По результатам своих поездок проводил совещания прямо в поле на стане. Характерным для него было, при заслушивании докладов областных руководителей, внимательно слушать и вовремя остановить докладчика, если тот пытался уйти от острых вопросов в сторону, а еще хуже, излагал не объективную информацию. Умел остановить и хорошенько отругать, но как-то не оставалось обиды. Первые секретари райкомов всегда сидели в президиуме, и перед началом своего выступления он всегда оборачивался в нашу сторону, иногда не видя, уточнял: «Власов здесь?» Убедившись, спрашивал: «Надо переводить?» Я благодарен ему за всю школу, которую он преподал мне.
До сих пор не пойму, то ли как «направленца» он меня поддерживал негласно, то ли все-таки видел мое стремление вписаться в жизнь области и работать с душой, а может, все вместе. В общем, многое прощалось. Нутром своим я чувствовал эту поддержку и зачастую принимал самостоятельно решения, которые способствовали оздоровлению экономики. Снесли действующий кирпичный завод, не отвечающий ни технологии, ни росту производительности труда, на нем отсутствовали какие-либо социальные условия для рабочих. В принципе, поставили областное управление местной промышленности перед фактом. Добились средств, и на этом месте за 4 месяца построили новый кирпичный завод с 4 туннельными печами, увеличив выпуск кирпича в два раза. В совхозе «Арсиф» стали выращивать шампиньоны. Получилось. Пошли в продажу. Правда, когда секретарь ЦК Республики В. Н. Лобко (ленинградец) приезжал в город по развитию цементного производства, то бросил реплику: «Их же здесь никто не ест!» Я ответил: «Еще как!»
Был смешной случай. Как-то, в выходной, поехал посмотреть ход уборки зерновых. Подъезжаю к совхозу «М. Горький», у обочины стоит комбайн. Спрашиваю комбайнера: «В чем причина?» Стоит час —сломались пальцы у шнека. Далее диалог: Власов (В) — комбайнер (К).
В: В ходе ежегодной уборки какие части комбайна наиболее проблемные?
К: Вот эти пальцы.
В: Сколько их выходит из строя за уборку?
К: Не считал, но постоянно, в зависимости от поля.
В: Можно заготовить было перед началом уборки?
К. молчит.
В: Механик об этих проблемах знает?
К: Не знаю.
В: А кто должен знать прежде и готовить технику?
К: Я.
В: Почему не подготовил запчасти?
К. молчит.
В: Так, а что сидишь?
К: Жду бригадира.
В: Когда будет?
К: Не знаю.
В: Связь есть?
К: Нет.
Говорю ему, чтобы взял один палец и садился в машину. Он ошалел от того, что услышал. «Садись, — говорю, — садись». Поехали на цементный комбинат. Спрашиваю у дежурного: «Механический цех работает?» — «Нет, выходной». — «Дежурный механик или электрик? Найди их, мы едем к механическому цеху». Подъехал механик, попросил его открыть цех. Объяснил ситуацию. Конечно, все это делать было нельзя, понимал ответственность, но механик как-то к этому отнесся с интересом, спросил, кто будет работать на станке. Ответил — я. Прошли вместе к месту, где лежали латунные заготовки, взял четыре штуки диаметром 15 мм. Диаметр пальца был, если не ошибаюсь, 10-12 мм. Токарные станки, которые стояли в цехе, 1К-62, мне были знакомы еще по заводу «Красная Кузница». Включил напряжение, поменял резец, зажал в патрон латунную болванку, включил станок. Навыки не пропали. Выточил 30 штук пальцев, передал комбайнеру, с вопросом «хватит?» «Да», — ответил он. Сказал механику спасибо, извинился при этом. Попросил доложить обстоятельства своему руководству. Комбайнера отвезли на рабочее место. Начальнику управления сельского хозяйства высказал все, что думал, а директора совхоза попросил не наказывать комбайнера. Больше к такой теме на селе не возвращались. Сам получил колоссальное вдохновение от выполненного конкретного труда.
Не обращал никогда внимания на анонимки злопыхателей, писавших и в Москву, и в Ташкент, не говоря уже в обком партии. На месте знали лучше. Хорошие отношения складывались с хозяйственниками города, совхозов. С соседним городом Кизыл-Кия стали проводить совместные мероприятия культуры, Дни города. Ездили коллективами в гости к шахтерам и приглашали к себе. Это были настоящие праздники. Шла нормальная трудовая жизнь, но все хорошее быстро заканчивается.
Вся партийная работа вертелась вокруг перестройки. ЦК КПСС принял постановление о проведении отчетов бюро партийных органов перед коммунистами. Пленум Ферганского обкома тоже стал рассматривать этот вопрос, включив в повестку дня еще и «О работе общества НТО», с которым выступил первый секретарь обкома. А по первому вопросу с докладом выступал второй секретарь обкома А. Барулин. Надо отдать должное, Александр Иванович делал серьезные доклады, с хорошим анализом. Обладал даром красиво подать материал. В этом докладе было отражено много недостатков в работе бюро обкома, назывались конкретные фамилии, приводились факты кумовства, злоупотреблений. В зале стояла тишина. Мне показалась, что эта была его лебединая песня. Выступили в прениях, приняли хороший итоговый документ. По второму вопросу выступил первый секретарь. Общество НТО возглавлял первый зам. председателя облисполкома Котоврасов Геннадий Дмитриевич. Доклад слушали внимательно, но он только вскользь затронул тему первого вопроса. После пленума Александр Иванович попросил меня зайти к нему. Не успев прикрыть за собой дверь, услышал вопрос: «Ну, как, здорово?» Я подошел к столу, присел и задал встречный вопрос: «Александр Иванович, зачем вы выступали по первому вопросу?» — «Но я же курирую кадры, и мне поручило бюро». — «Мне кажется, надо было убедить бюро. Доклад должен был прозвучать из уст первого. Вы, как второй, его не затронули и себя обошли, а отвечает за партийную организацию области он, а не вы». Ради справедливости отмечу, что отношения между ними были никакими. Умаров считал направление ЦК КПСС партийных и советских работников в республику ошибкой. Задача «направленцев» была учить местные кадры, передавать навыки партийной работы, управления экономикой. А на деле, приехавшие из других регионов России считали себя временщиками, они слабо вникали в местные проблемы развития промышленности, строительства и особенно сельского хозяйства, находясь под пристальным вниманием местного населения, могли вести себя без учета местных обычаев и традиций. Однако полное право расстановки кадров оставляли за собой, порой решая их не в лучшую сторону. В области были люди, которые, как говорится, охотно плясали под дудку «дирижера» и руками «направленцев» решали кадровые вопросы в своих интересах. Да и к самому А. Барулину появилось много вопросов. На пленуме присутствовал инструктор ЦК КПСС Лаврентьев. И действительно, через два месяца А. Барулина освободили от работы. Говорили о его злоупотреблениях, но не публично. Вручили орден Почета, и он без шума покинул Фергану.
Обстановка в городе складывалась непростая. ЦК республики стал рассматривать оптимизацию управления регионами, после установок ЦК КПСС, по реализации так называемой перестройки. Все делалось в какой-то спешке, кто шустрей, без экономических оценок и человеческого фактора. Естественно, узбекские руководители, видимо, не сильно сопротивлялись Москве, на памяти у всех ХХVI Пленум ЦК Компартии Узбекистана. В республике готовили предложения по укрупнению областей, а на местном уровне поручили обкомам и облисполкомам. В то время первый секретарь Кашкадарьинского обкома партии И. Каримов (впоследствии Президент Республики) выступил против такого предложения. В область приехала комиссия во главе со вторым секретарем ЦК Компартии В. П. Анищевым, ранее первый секретарь Воронежского горкома парии. Собрали большое региональное совещание, на котором В. Анищев излагал видение руководства республики по укрупнению областей Ферганской долины в одну. Кроме давления сверху и «надо», без аргументированных выкладок, изложения материала не получилось. Ни один из выступавших позитивно идею не поддержал. Да и не ему надо было ехать и выступать, а главное, убеждать местное население, «что такое хорошо и что такое плохо» по таким жизненно важным вопросам региона. Руководство республики поступило также мудро, направив представителя ЦК КПСС, зная позицию регионов. Проведешь линию — всем хорошо, не проведешь — не мы делали, нам опять хорошо. Но, отдушину нашли, предложив объединить г. Кувасай с Ферганским районом, а получилось, что присоединили к селу город. Отдать должное, горком и горисполком направили в адрес председателя облисполкома свои заключения о нецелесообразности такого подхода. Область поддержала нас, а дальше никто не считался с этим, надо — и все. В последствие все вернулось на круги своя. А меня перевели на работу в Ташкент.
Организационный Отдел ЦК Компартии возглавлял П. Догонкин. Определили жить в гостинице Управления Делами. Дали курировать Навоийскую область. В городе Заравшан (в переводе «золотоносный») готовилась партийная конференция, я поехал в командировку. Самолет прилетел в Навои, а дальше поехали на машине, путь в пределах 100 км пролегал по пустыне Кызылкумы. Впервые в жизни ехал по безлюдной местности, но отличной асфальтовой дороге. Справа и слева дороги была безграничная пустынная даль, которая то приближалась, то удалялась, приобретая какие-то непонятные формы. Впереди показались дома и вдруг пропали, мы подъезжали к городу. Оставалось еще километров двадцать. Шофер пояснил, что это нормальное явление для пустыни. Город как бы отражается в небе. Мы еще до него не доехали, а он уже виден. Остановились у стелы. Наверху поперечная бетонная балка. На ней выбиты буквы, которые трудно читались. Водитель прочитал: «Волею ЦК, руками зэка — построен город Заравшан». Правильная надпись в 1964 году звучала так: «Волею партии, руками народа здесь будет построен город Златогорск», в 1965 году исправили на город Зарафшан.
Я так и не понял, была то шутка или нет. Только город Заравшан действительно построили заключенные и, проезжая по городу достаточно, можно видеть присутствие частей внутренних войск, которые обеспечивают охрану рудника, добывающего золото открытым способом пробой 9999. Вокруг города идет объездная дорога, и город по радиусу можно пройти в течение часа. Работали тогда в основном ленинградцы — молодежь. Рудник с современной технологией располагался от города примерно в тридцати километрах и находился в структуре мощнейшего в то время Министерства среднего машиностроения. На работу возили всех на электричке, она называлась «шатания», видимо, из-за небольшой скорости. Мне показали все производство. В дробильном цеху увидел руду с бликами соломенно-желтого цвета (пирит). Прошли в склад готовой продукции. У входа в здание были бойницы дзотов, из смотровой щели которых видны пулеметы. Внутри помещения проходишь через оборудование, которое тебя просвечивает полностью. В больших сейфах-хранилищах лежат килограммовые золотые слитки и десятикилограммовые серебряные слитки. Признаюсь, подержал в руках. Обеспечение населения всеми товарами находилось в первой категории. В магазинах было все, что душа пожелает.
В 100 километрах находился другой город этого министерства — Учкудук, при въезде и по всему пути движения были горы отвала руды, все то же самое, только продуктом производства был уран. Завершив командировку, вернулся в Ташкент. Позвонил домой, обменялись домашними новостями. Супруга сказала, что в Ташкент жить не поедет. Боится землетрясения. Еще немного поработав, подошел к П. В. Догонкину, высказал просьбу вернуться в Фергану, пояснив обстоятельства. Отнеслись с пониманием. По работе сказали, что вопрос решат на месте. И 20 декабря 1988 года я вылетел в Фергану.
В самолете соседом по креслу оказался Председатель Верховного Суда России В. Ф. Яковлев. Время в пути за беседой пролетело как миг. Мы говорили о жизни и даже о рыбалке, правда, которая здесь в Аму-Дарье. Я задал вопрос: «Вениамин Федорович, почему письма граждан на неправильные действия правоохранительных органов, направленные в ЦК КПСС, возвращают для рассмотрения не в Генеральную прокуратуру по принадлежности, не в МВД, в ЦК Компартии, а напрямую в обкомы? Где остается ответственность?» В чем-то он со мной согласился.
Приехав, доложился руководству обкома партии. Поступило предложение возглавить государственно-правовой отдел обкома. Ранее отдел возглавлял полковник милиции. Я завел практику проведения ежемесячных совещаний руководителей правоохранительных органов. И своевременно. Все согласились, прокурор А. А. Атаджанов недовольно пробубнил, но в совещаниях участие принимал. Долго складывались с ним отношения, но по принципиальным вопросам находили понимание, в том числе и в кадрах. Стал и он приглашать меня на заседания коллегии прокуратуры области. В декабре 1990 года, когда я решил вернуться в Россию, он первый мне сказал о том, что я неправильно делаю, оставляя Узбекистан. «Ты заслужил здесь авторитет, к тебе не было претензий и у нас, подумай», — были его слова. На совещаниях мы рассматривали оперативную обстановку, больше связанную с этническими проблемами, проблемами бытовой преступности, преступлений среди несовершеннолетних. Касаясь этой категории, просили судебные органы обобщать практику преступлений среди несовершеннолетних, чтобы предпринимать меры профилактики. Вышли на проведение совместных коллегий прокуратуры и УВД. Такое взаимодействие способствовало укреплению правоохранительной деятельности.
Наладились хорошие контакты с руководителем КГБ области генералом Н. Лесковым, который ранее работал в Перми. Поступила информация об активизации деятельности различного рода миссионеров, особенно из Прибалтики. Стали лучше координировать и эту работу, используя форму совещания. Следом поднялась тема возвращения крымских татар на родину в Крым, которая вышла за рамки трудовых коллективов и стала выходить на улицу. Ползли различные слухи, пошла активизация их руководителей, вплоть до народных волнений. Потихоньку, в унисон этому, стали поговаривать и о засилье должностей русскими. Стало это звучать в предвыборных кампаниях при встречах кандидатов в депутаты русской национальности. На одной из встреч в махалле города Маргилан кандидатом в депутаты областного собрания, вместе со мной по округу, баллотировался прокурор города А. Мухтаров. Он из областной прокуратуры перешел в прокуроры города. Так вот, выступая перед избирателями, не стесняясь, высказал свое мнение: «Вы подумайте, за кого голосовать, Власов В. С. приехал и все равно уедет, а я здесь родился, здесь жили мои родители, здесь живу я и мои дети».
Встречи с представителями крымских татар стали системными, в основном уговаривающими, так как принципиальных проблем с их стороны в адрес руководства области не было. «Домой и все», — с каждым днем требования звучали жестче. Москва молчала: ни, да ни нет. Глубокой осенью 1998 года под руководством В. П. Анищева в Ташкенте прошло совещание со вторыми секретарями райкомов по данному вопросу. Дали снова установку на продолжение разъяснительной работы. Я попробовал задать вопрос президиуму, пояснив, что в области, когда проходят сборы крымских татар, то в стороне, по оперативной информации правоохранительных органов, наблюдаем присутствие турок-месхитинцев. В ответ услышал резкий окрик Анищева: «Кто такой? Что вы тут несете?»
В общем, перестройка без конкретной программы действий и подкрепленных мероприятий, без учета специфики национальных республик ползла во все щели. А республики были далеки от Москвы. Они жили своими заботами, порой не понимая, что происходит Москве.
Вдруг вспомнили XXVI Пленум ЦК компартии, предварительные материалы в Генеральной прокуратуре СССР были готовы для проведения следственных действий на местах. В Республику приехала бригада Генеральной прокуратуры в составе следователей — «важняков» Гдляна и Иванова. Начались аресты руководителей партийных организаций Самаркандской, Наманганской, Ташкентской и других областей. Пошли разговоры и о первом секретаре Х. У. Умарове.
По прибытию в область с группой следователей Т. Гдлян работал самостоятельно. На совещании в отделе эти вопросы не затрагивались, все шло в рабочем режиме.
В один из дней мне позвонил Т. Гдлян, попросил встречи. Я заказал пропуск, кабинет мой был на первом этаже. Мы встретились. У него была одна просьба: взять в бухгалтерии командировочные удостоверения на первого секретаря и управляющего делами обкома. Я выслушал просьбу. «Вы можете сделать официальный запрос?» — «А зачем?» — «Как зачем? И не мне, а на имя второго секретаря обкома, он курирует эти вопросы». — «Мне не нужны официальные документы». — «Извините, я не могу это сделать». «Вы же “направленец” ЦК?» Достало меня это «направленец». Отвечаю: «Ну, и что? Нарушать существующий порядок мне таких полномочий никто не дал. Кстати, второй секретарь обкома тоже “направленец” ЦК». — «Ну, знаете». Вот такой состоялся разговор, ничем не закончившийся. Затем Хамдам Умарович уехал на Пленум ЦК КПСС. В аэропорту, как обычно, пили чай, проводили. Никакой тревоги в нем не чувствовалось. Вместе с ним улетел управделами Шукуров.
После Пленума Хамдам Умарович не вернулся. Он был арестован до начала работы Пленума. На состоявшемся пленуме обкома был избран первый секретарь Юлдашев Шавкат Мухитдинович, прибывший из Наманганской области. Молодой, высокий, стройный — первые впечатления. Об Умарове пояснений не дали. После освобождения из мест заключения он устроился на работу заместителем директора Ферганского консервного завода. Позднее я встречался с Хамдамом Умаровичем. В беседе о «хлопковом деле» не говорили, но чувствовалось: осадок и обида остались сильными. Почему начали с нас, а не с работников центрального аппарата в Москве? Вопрос, который он задавал себе. На его взгляд, этим было подорвано доверие к центру, от этих событий в том числе усилился процесс развала СССР.
Вторым секретарем был избран А. В. Козырь, первый секретарь одного из районов города Самарканда. Приехал вместе со мной в Узбекистан. К этому времени после двух лет работы из республики уже уехали: Алимов Саша, был направлен в Каракалпакскую автономную область республики; Соколов Дима, был вторым секретарем Ферганского горкома партии, у обоих возникли семейные проблемы; Бака Василий, был вторым секретарем Ленинского горкома партии Андижанской области, попросил вернуться домой, дети переболели гепатитом… В целом, из 117 человек, направленных в республику на партийную, советскую работу и в правоохранительные органы, уехало более 80 человек. Причины были разные, в том числе и отрицательные. Первым заместителем прокурора области работал В. Галкин из Свердловска. Зачастую постановления прокуратуры на узбекском языке подписывал без перевода на русский язык. Направлял материалы в суд. Как правило, подписывать приносили в отсутствие прокурора, объясняя срочностью. Говорил ему: «Есть же другой заместитель?» — «Но я же первый». — «Но там могли быть ошибки, дай бог грамматические, а если профессиональные?» В общем, не нашел себя, и подставляли его как могли, уехал с отрицательной характеристикой. А ведь направлялся как специалист для оказания помощи.
Была и другая категория «направленцев». В своей области России не нужен, не знают куда деть, а сюда направляли даже с повышением, избавлялись. Справится — хорошо, не справится — бог судья. Амбициозные, честолюбивые брали в руки «шашки» и крепко разбирались с кадрами, рубя с плеча, зачастую не обоснованно. Так что жизнь и работа в республике все расставляла на свои места. Забыл свои обязанности и ЦК КПСС, направляя нас в Узбекистан. Сопровождали нас двумя позициями: первая — навести порядок, и вторая — на один год. К сожалению, по первой — сами не понимали, как наводить порядок, а по второй — они об этом не думали, да им это и не надо. Выполнили указание и забыли. Уезжали в тот период в Узбекистан не в командировку, приезжая туда, получали жилье. Если семья имела свою площадь по прежнему месту жительства, то она выписывалась, если как-то ухищрялись оставить жилье, то нарушали сами жилищное законодательство. Человеческий фактор отсутствовал, никто не задумывался о последствиях, так как уезжали с детьми. Позднее, в Геленджике, я встретился с главой города С. Озеровым, разговорились. Он сказал: «Спасибо таким как ты, которые согласились ехать в Узбекистан, а меня с грудным ребенком прессовали долго, напомнили и Устав, надо, и все тут. А дальше, хоть трава не расти. В части карьерного роста напомнили». Судьба каждого здесь складывалась по-своему. Общения между нами не было, все были разбросаны по разным местам. Приезжающие из Центра сотрудники, даже министр культуры Демичев, с которым как-то ехали в одной машине, мог бы, по крайней мере, поинтересоваться настроением из уст направленных сюда работников.
А жил Узбекистан, как и другие республики, по-своему. Москва, как столица СССР, для населения республики была как старший брат, способный в любую минуту поддержать, оказать помощь. Многие вопросы, которые рассматривал ЦК КПСС, ни в какой мере не касались всей республики. Больше относилось, видимо, только к Ташкенту. В республике была другая жизнь, свой менталитет. В кинотеатрах на фильмы советского производства, даже классики, залы были пусты. Но показ военных фильмов, особенно индийского кино, вызывал ажиотаж. Сюжет и музыка ближе к жизни и быту селян, которые составляли большинство республики. Особенностью было и то, что никогда узбек ни покинет свое родовое гнездо. Даже если обстоятельства складываются так, что в доме остаются только родители, собирается семейный совет и решает, кто из детей остается жить с родителями или рядом с ними. Почитание и уважение к старшим на генном уровне. В России все выглядит немного по-другому. Уехал из дома, потихоньку потянул за собой детей. Родители остаются одни, уходят из жизни, зачастую и хоронить некому.
Заслуживает внимание сам город Фергана, с широкими, прямыми как луч улицами. Инициатор строительства города — русский генерал, «покоритель Туркестана», Михаил Дмитриевич Скобелев. Основан он был в 1876 году как Новый Маргилан. Первым устроителем был второй генерал-губернатор А. Абрамов. Город-крепость, ему предписывалась функция: исполнять роль по обеспечению надежного контроля над территорией бывшего Кокандского ханства. В 1907 году, в 25-летнюю годовщину смерти М. Скобелева, город был переименован в его честь. Позволю себе отступление. В кабинете главы области сохранилась мебель генерал-губернатора. У входа слева стоял большой кожаный диван, и дежурившие ночью сотрудники обкома могли подремать на нем, такие же стулья. Большой деревянный массивный резной письменный стол темно-коричневого цвета, опора которого выполнена из резных фигур женщин с голым торсом. Посетитель садился к приставному столу, и его рука непроизвольно опускалась под стол и гладила бюст фигуры, который впоследствии становился белым, и его периодически покрывали темным лаком. В 1924 году город стал называться Фергана (возможно, от персидского слова «разнообразный»). После событий 1989 года и с оттоком русскоязычного населения из Узбекистана, производственный потенциал города упал более чем на 73 % по сравнению с 1985 годом. Фергана утопает в зелени высоких чинар, создающими тень от солнца. В этом городе появился на свет Александр Абдулов, а в Русском драматическом театре работали его родители. С европейским обустройством город находится в центре азиатского колорита. На улице Коммунистов моя семья получила трехкомнатную квартиру на втором этаже, недалеко от работы. В доме проживали только сотрудники партийных и советских органов. В один из дней раздался звонок жены. Пришла домой, дверь открыта, в квартире следов каких-то поисков не было, но магнитофон и маленький телевизор унесли. Вор залез на открытый балкон и вышел в дверь.
Каждый год весной в праздник навруз во двор нашего дома приезжал аксакал с семьей из Аханбабаевского района, накрывал достархан и готовил сумаляк (молодая проросшая пшеница). Непростой был старик и не просто так приезжал к нам. Как-то он был у меня на приеме и начал разговор необычно. Прежде чем изложить просьбу, сказал: «Я прошел много инстанций, где деньги давал, где долго слушали и не решали. Потом услышал разговор: сходи к Власову, если он скажет “нет”, значит “нет”. Ни к кому больше не обращайся, только деньги тратить будешь». Встречей оба остались довольны, и он пригласил меня в гости, посмотреть, как живет. 8 детей, сам работает поливальщиком. Чувствовалось, что семья нуждается в помощи, и даже мешок муки оказался для семьи большим подарком. Передал детям гостинцы. Стол был накрыт, как и принято, жена подходила с чем-то к столу и сразу уходила. Обратил внимание, что из-за угла комнаты выглядывают ребята. Быстро сориентировался и попросил больше ничего не готовить, так как еду на мероприятие — все пригубил с чаем и отблагодарил. Для него мое посещение было почетно.
В Фергане была расквартирована десантная дивизия. С ее территории летали самолеты в Афганистан и привозили оттуда раненых. Командиром был Герой Советского Союза, генерал А. П. Солуянов, сам участник афганских событий. Большую помощь он оказал нам по организации таможенного поста на территории аэропорта при подготовке вывода войск.
В свободное время позволяли себе в сезон охоты съездить в горы. Цели достичь результата не было, да и желание пропало сразу. Прицелился в небольшую птичку. Попал. Дичь упала на землю, появилось пятно крови. Подошли с младшей дочерью, увидев это все, Катя закричала: «Папа, ты убил ее». Долго пришлось объяснять и успокаивать. На этом желание ходить на охоту больше не появлялось.
В беседах с личным составом просматривалось разное настроение, и это настораживало. Встречи и беседы с представителями крымских татар позитивных результатов не давали. А. В. Козырь был кабинетным чиновником: вся беседа им записывалась каллиграфическим почерком и после моих поездок долго обсуждались их результаты. Подбрасывало работу и управление КГБ. В общем, тучи сгущались.
В декабре 1998 года обком получил письмо. Ахмедов У., пенсионер, ветеран партии, проживающий в г. Маргилан (фамилия и адрес изменены), сообщал: «В декабре я вернулся из больницы. Примерно в 12 часов ночи ко мне пришли шофер А. Каримов, пенсионер Т. Фозылов, который украл из комбината шелковые нити и купил дом за 20 тысяч. Каримов, после выхода из тюрьмы, хотел открыть в этом доме кооператив по производству атласа. Каждый вторник к нему приезжают легковые автомашины по 10-15 штук из Андижана. Из этой махали приходили люди и вербовали молодых. У 72-х из них взяли подписку на участие в восстании в Маргилане. Это только из одной махали, есть и из других. Кто бедно живет, они обещали оказать материальную помощь. Потребовали найти по одному человеку на каждого из 72-х. Сказали, что поднимут восстание одновременно в Андижане, Фергане и Намангане, а на следующий день в Коканде. Кто откажется участвовать в восстании, будут убивать — у них есть более ста каратистов, сказали они. Об этом мне рассказали Каримов и Фозылов. Утром я доложил об этом прокурору Ниезову, после обратился в милицию. Сотрудники Кавлонов, Салмонов и еще два работника завели меня в кабинет и напечатали на машинке все, что сказал. Участковый инспектор проверил сигналы и подтвердил их действительность. Позже я сообщил об этом сотруднику КГБ С. Рустамову. Он тщательно изучил сообщение и сказал: “Дядя, не беспокойтесь, мы приняли все необходимые меры”. Потом Кавлонов попросил пойти в мечеть и там сообщить об этом людям». Далее в письме назывались фамилии и адреса людей, которые организовывали работу в кишлаках, некоторые из них были задержаны. Вместе с тем доказательной базы оказалось недостаточно, чтобы изолировать их от общества.
Такой сигнал был не единственным, но руководство области слабо верило в реализацию таких замыслов. Однако 23 мая 1989 года в городе Кувасай между лицами турецкой и азербайджанской национальностями, с одной стороны, и коренным населением, с другой, возникла конфликтная ситуация. Собравшиеся на улице группы людей стали высказывать друг другу взаимные претензии и угрозы. Несмотря на разъяснительную работу и предложения руководителей горисполкома и правоохранительных органов прекратить нарушения общественного порядка, толпа продолжала увеличиваться и достигла около 300 человек. В 17 часов часть из них направилась в сторону домов, где компактно проживали турки-месхитинцы и азербайджанцы. На улице Буденного произошла драка, в которой ее участники бросали друг в друга камни. 9 человек и 3 сотрудника милиции получили ушибленные раны. Силами правопорядка удалось остановить драку. В обкоме партии состоялось совещание, начальник УВД Бурханов заявил о своей отставке. МВД республики направило для усиления, охраны общественного порядка подразделения милиции Андижанской области во главе с начальником УВД генералом Абдуллаевым. Подвижный, грамотный, коммуникабельный, он умел быстро оценить обстановку и принять решение, порой и не популярное. Прекрасно играл на гитаре, умел составить компанию. Бюро обкома, с учетом того, что я ранее работал в Кувасае, направило меня для оказания помощи руководителям города. Первый секретарь райкома К. Икрамов из Вуадыля так и не приехал, а только звонил по телефону. Впоследствии бросил мне фразу: «Кому война, кому мать родна».
24 мая, примерно в 19 часов противоборствующие стороны стали стекаться на городскую площадь им. Ленина и заполнили ее полностью. Вместе с Н. Ахмедовой, председателем горисполкома, вышли к митингующим на площадь, темнело. Я спросил: «Знаете меня?» «Да», — прозвучали голоса. «Будете слушать?» — «Да». — «Садитесь». Люди сели на корточки. На востоке это нормальное явление. Начали спокойный диалог, который становился все громче и громче. Кто-то из толпы кричал: «Не верьте им». Все-таки основная масса согласилась разойтись и с утра проводить встречи в здании горкома партии с руководителями групп. Люди стали расходиться в две стороны. Центр площади стал освобождаться, я двинулся в сторону центра и оказался один между расходившейся толпой. Вдруг над моей головой полетели камни, я наклонился, интенсивность бросания камней увеличивалась. Двигаться в ту или иную сторону было бесполезно, можно нарваться на встречный камень. Так и просидел на корточках, закрыв голову руками. Толпа разошлась по кишлакам. Вдруг снова послышались крики, стало уже темно. То в одном, то в другом месте возобновились драки. В ход пошли палки, железные прутья, камни и взрывпакеты. К городу подтянулось значительное количество милиции, внутренних войск, все дороги были перекрыты, все подъезды и подходы блокированы. С помощью этих сил ночное кровопролитие удалось остановить.
Пострадало 58 человек, в том числе 9 турок-месхитинцев, 37 узбеков, 10 таджиков. Один из пострадавших, И. Абдурахманов, шофер птицефабрики, скончался от закрытого перелома затылочной и височной кости. С целью прекращения драки и стабилизации обстановки в городе в органы милиции доставлено 87 наиболее активных участников драки, в том числе 16 турок, 17 азербайджанцев, 23 таджика, 24 узбека, 6 русских. Решением судов 13 человек привлечены к административному аресту, 32 — к штрафу, 12 — предупреждены. По указанным фактам прокуратурой области возбуждены уголовные дела: за злостное хулиганство, сопротивление сотруднику милиции, умышленное убийство.
В ходе проведения следственных действий установлено, что конфликтная ситуация возникла еще 16 мая. В этот день в пивном баре на железнодорожной станции между Зололдиновым Маратом, по национальности татарином, слесарем Кувасайцемремонта и Будуновым Сергеем — русским, слесарем автобазы произошла ссора, переросшая в драку. В последующие дни между ними происходили стычки и в конфликт втянуты были другие лица. На стороне Зололдинова оказались турки и азербайджанцы, а Будунова — узбеки и таджики, что привело к массовым дракам между указанными группами. За пределами города стали распространяться слухи, что в городе произошли массовые убийства узбеков. Приезд аксакалов из других районов в город, чтоб самим убедиться о наличии фактов, результатов не дал. Актив города продолжал проводить работу с диаспорами. Когда собирались зале, находили понимание, вечером и ночью все возвращалось на круги своя.
В ночь на 30 мая 1989 года неустановленные лица в кишлаке Джуйдам Ферганского района облили горючим веществом стены двух домов, в которых проживали турки, и подожгли их, также разбили в окнах стекла. Пошли слухи, что на воротах домов ночью кто-то рисует крестики, как правило, это дома, в которых проживает не коренное население. Такие же сигналы стали поступать из поселка Комсомольский, рядом с Маргиланом, не обошло и Коканд. География обстановки была разбросана. Сложно стало осуществлять маневры сил милиции и внутренних войск. В памяти у всех события в Тбилиси и Сумгаите. Наибольшее хождение получили измышления об убийствах турками узбекских детей, осквернения ими национальных могил. По существу, среди коренного населения была развернута широкомасштабная идеологическая кампания. Узбекское население через подметные листовки призывалось к поджогу турецких жилищ, убийствам и истреблению лиц турецкой национальности. Звучала угроза расправы и смертью каждому узбеку, отказавшемуся принять участие в подготавливаемом национальном шабаше. По оперативной информации, ряд лиц узбекской национальности, входящих в неформальное объединение «Бирлик» (Единство), непосредственно перед массовыми беспорядками создали своеобразные организационные группы, где прорабатывались противоправные действия в ходе намеченных поджогов и погромов, насилия и убийств. Невзирая на уже очевидность готовящейся политической провокации, необходимых упреждающих мер со стороны областного актива и правоохранительных органов принято не было. Еще большую индифферентную позицию проявляли и руководители районного звена. Все это в совокупности явилось следствием того, что к началу массовых беспорядков 3 июня 1989 года руководство области и правоохранительные органы оказались не готовы. Не обеспечили защиту населения от погромов и поджогов.
В тот день с утра группа более 300 человек агрессивно-настроенной молодежи, большинство в состоянии алкогольного опьянения, учинила погромы и поджоги в поселке Ташлак, а затем в поселке Комсомольский города Маргилана, в местах компактного проживания турок-месхетинцев, завязав с ними ссоры и драки. Бесчинства были сопряжены с убийствами, грабежами, актами вандализма. 4, 5 и 6 июня география массовых беспорядков распространилась на город Фергану и прилегающие к нему сельские местности. Начались поджоги домов, где проживали турки-месхетинцы, пожар перекидывался и на соседние дома. С целью избежания дальнейших жертв, 4 июня с 22.00 был введен комендантский час. Это снизило остроту обстановки в Фергане и в Маргилане.
Однако 7 июня воинствующими хулиганами были спровоцированы митинги в районных центрах Риштан и Багдад, после которых многотысячная толпа ворвалась в город Коканд, где предприняла попытки разгромить отдел милиции и следственный изолятор. Подверглись нападению железнодорожный узел, ТЭЦ, водоканал и телефонная станция. В руках у них были топоры, металлические прутья. Громили все, где могли укрываться от расправы турки-месхетинцы. В ходе пресечения противоправных действий пострадало более 80 военнослужащих, свыше 100 получили различные травмы и ушибы. Садизм и жестокость хулиганов породили волну возмущения здоровой части населения области среди узбеков и других национальностей. В результате разбойных нападений погибло более 100 человек, свыше 1000 чел. получили травмы и увечья. Сожжено и разграблено более 700 домов, 27 государственных объектов, 275 единиц транспортных средств.
Смотреть на все это было страшно. Жара под 40 градусов. На асфальте лежат убитые, облитые бензином. Разъяренная толпа никого не подпускает, чтоб потушить и убрать. В арыках тоже плавают трупы. Чудовищное зрелище. На руках бунтующей толпы горб с покойником, и этим гробом ударами взламывают двери обкома партии и бегут наверх в кабинет первого секретаря, где в это время находился и Председатель Совета Министров Республик Г. Х. Кадыров. В приемной охрана и пулемет. Я вышел в коридор, дверь в приемную закрыли. Толпа подбежала к двери, попыталась ворваться, не получилось, я стоял в конце коридора у окна. Никакого внимания в мою сторону. Так, показалось, они сами не знали, что делали и зачем. Какое-то безумие. У других в руках цепи, размахивая ими, бьют все, что попадает на пути, и бегут обратно. Я не буду описывать все происходящее тогда. Поделюсь, что было вокруг.
В Москве в эти дни проходил съезд народных депутатов СССР. В область приехала большая делегация: первый секретарь ЦК КПУз Р. Нишанов, министр МВД СССР В. В. Бакатин, министр МВД УЗ.ССР У. С. Рахимов. А 12 июня прибыли Председатель Правительства СССР Н. И. Рыжков и В. М. Чебриков, секретарь ЦК КПСС. В зале бюро обкома партии проходило совещание по складывающей обстановке в области. Вдруг без предупреждения в зал заходит Р. Нишанов и иже с ним. Не присев, не заслушав сообщение первого секретаря обкома, Бакатин повышенным голосом обвинил всех в происходящем. Дал установку по наведению порядка, вместе с пришедшими вышел из зала и уехал. Присутствующие в зале члены бюро и приглашенные так и остались стоять. По-другому, прибыв в область, повел себя Н. И. Рыжков. Заслушал сообщение руководителей области. Ознакомился с городом, попросил набросать план мероприятий с расчетами по экономики области. Остался ночевать. Спокойно подвел итоги, дал соответствующие указания руководству республики и уехал. Сложно было работать подразделениям внутренних войск во главе с Главкомом Ю. В. Шаталиным. Их прибытие в область было запоздалым. Только после обращения к секретарю, ЦК Компартии М. Х. Халмухамедову, было принято решение. Разместили их на базе комплекса института сельского хозяйства. Это были солдаты срочной службы, и они приступили к выполнению своей задачи, как говорят, «с корабля на бал». В области уже действовал комендантский час. 22 часа вечера из жилого двора выезжает велосипедист, патруль на русском языке окрикивает — «стой». Парень или не слышал, или не понял, что обращение к нему, так как прозвучало на русском языке, продолжал ехать. Два выстрела из автомата, один предупреждение, второй на поражение. Нет человека. Так отмечала оперативная сводка. Самое тяжелое время, когда нужно было прийти в семью и объяснять, извиняться перед родителями. Я мог хоть как-то понять и объяснить родителям на Севере, когда их сына доставили из Афганистана, самолетом «груз 200». Но за что пострадал парнишка, который даже не понял, откуда прилетела пуля и пуля ли, упав убитым, понять и объяснить сложно.
С объявлением комендантского часа мы перешли на круглосуточный режим работы. Времени не было самому позвонить домой, да и мобильная сеть тогда отсутствовала. Испытал, что такое не спать целыми сутками. Утром пятого дня инструктор отдела пришел прояснить ситуации по выданным мною пропускам. Стали разбираться, и действительно, я ночью на автомате выдал пропуска под роспись, но абсолютно не помнил этого. С одного из митингов поступила информация о возможном покушении на мою семью. Я поделился этим с первым секретарем обкома партии Ш. Юлдашевым. «А где родные?» — «В Маргилане», — сказал я. Решение — вывозить семью, хотя у многих руководителей семьи были размещены в десантной дивизии. Я позвонил Геннадию Киселеву и попросил, чтобы он отвез семью в Ош и самолетом отправил в Москву, предварительно попросив управделами Ошского обкома партии решить вопрос с билетами. Часа через три сообразил: делаю не то. Звонок в Ош. Прошу найти и вернуть семью, хорошо не улетели. Иногда интуиция подсказывает действия. Пройдет время, уляжется ситуация и будут говорить, кто где в этот период был и что делал. Ко многим были вопросы. Спустя время И. Каримов принял решение включить меня и первого секретаря обкома Ш. Юлдашева в резерв ЦК Компартии Узбекистана. Двое от всей области.
Стали готовить бюро обкома партии с повесткой дня: «О националистических проявлениях в городах и районах области, приведших к массовым беспорядкам и задачах ... по стабилизации обстановки». В своей оценке бюро обкома сочло, что трагические события не результат случайного стечения обстоятельств, а явное наглое выступление антиперестроечных, националистических, исламистских сил, пытавшихся под лозунгами национального самосознания разжечь национализм, местничество, обострить межнациональные отношения, сыграть на реальных трудностях, на многих болевых точках в экономике, социальной сфере, культуре и экологии. Благодатной почвой для этого стали допущенные... и пошли оценки и наказания. И мне, как заведующему государственно-правовым отделом обкома партии, объявили выговор с занесением в учетную карточку за принижение требовательности к кадрам правоохранительных органов. А программа действий не была принята, кроме того, более 16 000 человек, в том числе более 6 тыс. детей были эвакуированы в шесть областей Российской Федерации.
В конце июня в область прибыл назначенный 23 июня 1989 года первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана И. А. Каримов. Р. Нишанов был избран Председателем Совета Национальностей Верховного Совета ССР. В обкоме состоялось совещание, в котором приняли участие и первые секретари райкомов партии. Он сообщил, что в республике создана комиссия ЦК во главе с Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР М. И. Ибрагимовым по расследованию обстоятельств, связанных с событиями в Ферганской области. Каримов попросил высказаться всех. Первая выступила секретарь Маргиланского горкома партии Мухитдинова Хабиба Юльчиевна, ранее работала секретарем Кокандского горкома партии. Посмотрев в мою сторону, может, случайно, Ислам Абдуганиевич сказал: «Говорите на узбекском языке». В выступлениях ограничений не было. Разговор затянулся, но он дал высказаться всем. Мне показалось, что Каримов остался недоволен услышанным. Да и откровенно никто не говорил, а главное, не смогли оценить случившееся. Как обычно, поговорили и разошлись, не чувствовалось боли за случившейся трагедией.
29 июля 1989 года состоялся Пленум Центрального Комитета Компартии Узбекистана, который заслушал результаты работы комиссии. Пленум, прежде всего, изменил повестку дня, назвав вопрос «О трагических событиях в Ферганской области», уйдя от политической оценки события.
Верховный Совет УзССР принял постановление «О мерах по стабилизации общественно-политической обстановки в республике». В комплексе мер были предусмотрены средства для возмещения материального ущерба пострадавшим, компенсации утраченного имущества, выделены строительные материалы. Для приусадебных участков наметили передать 250 тыс. гектаров земли, а сразу было выделено 10 тыс. га. Эта мера была сильным шагом, в условиях доведения хлопкозаготовок до научно обоснованных пределов, позволяла решить вопросы занятости населения, улучшения самообеспечения регионов сельхозпродукцией продукцией, изменения инфраструктуры села, решения вопросов занятости женщин и, прежде всего, многодетных матерей. А проще сказать, сократили приписываемый хлопковый клин, и люди получили к своему жилью дополнительные участки земли, что во многом сняло напряжение.
Конечно, большим подспорьем явилось решение Совета Министров СССР от 28 октября 1989 года. Впервые за несколько последних лет полевые работы были проведены без привлечения с отрывом от учебы студентов и школьников.
Обстановка в области оставалась напряженной, до конца 1989 года сохранялся комендантский час, но все понимали, что лучше мира ничего нет, и вся последующая работа строилась в этом направлении. Немного пошатнулось мое здоровье, схватил подагру, опухли локти рук. Пришлось лечь в больницу, и провалялся почти месяц. Помогла, кстати, иглотерапия. Выправился и снова в дело.
После избрания И. Каримова Первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана и членом Политбюро ЦК КПСС в республике почувствовалось новодуновение, я бы сказал, ветер перемен. В области начались тихие кадровые партийные перемены, видимо, его интуиция подсказывала что-то делать пораньше. Первый секретарь обкома перешел на работу в Верховный Совет Республики. В области создали кадровую комиссию, которую возглавил хоким (глава администрации области), Рахимов Насимбек Халикбердиевич, бывший первый секретарь Кировского райкома партии. 25 мая 1990 года я перешел на работу в администрацию области на должность начальника отдела административных и финансовых органов. В воздухе стало витать настроение по выезду русских из Узбекистана, естественно, и из Ферганской области, с молчаливого согласия руководства и Центра, и Республики. Почувствовал это и на себе. Работая руководителем отдела, все меньше и меньше стал получать указания руководства области, не требовалось докладов по направлениям деятельности.
Ждать от природы нечего, нужно всегда все решать самому. Стал периодически созваниваться с руководством обкома партии Архангельской области, в частности со вторым секретарем Евгением Гурьевым. Знал его по работе в комсомоле, в одном из разговоров он спросил, смогу ли я подъехать. Не затягивая в долгий ящик, рванул на Север. И как чувствовал, лучше лететь осенью, в партии в этот период идет обновление рядов, то бишь, партийные конференции. Слукавил руководству области на счет командировки на Север, якобы по поставкам продукции, но они, конечно, понимали, зачем я лечу. Согласие дали сразу. 24 ноября 1990 года состоялась отчетно-выборная партийная конференция партийной организации Октябрьского района. Прибыл в Архангельск — и сразу на беседу ко второму секретарю обкома партии Гурьеву, после беседы спустились на 5 этаж в зал конференции. Спасибо землякам, еще помнили. Процедура выборов прошла без шероховатостей. После конференции принял дела, оставил за себя второго секретаря Дружинина Сергея, взял письмо от обкома партии и снова вернулся в Фергану. По прибытию понял, что особо никто и не ждал. Продолжаю работать, дома ничего не говорю. Мучаюсь, как быть. Прошла неделя, звонок с Севера: «Валентин Степанович, когда приедете, здесь накопилось много дел, в том числе и документов. Интересуются из обкома партии. Надо проводить совещание секретарей партийных организаций». Да, такого у меня еще не бывало. Хуже нет распутицы. Иду к хокиму. Носимбек Халикбердиевич внимательно выслушал меня, уговаривать не стал. Только сказал, что проинформирует Ташкент, и на том спасибо. Тепло попрощались. Запись в трудовой книжке об увольнении по собственному желанию датирована 7 декабря 1990 года. Больших сборов не делал. Семья оставалась здесь до окончания школы, старшая дочь заканчивала 11 классов. Рассчитывал, что вернусь. Но не суждено было.
Дворцы, дворы, дувалы из самана,
Вздыхаю запах плова из чайхан,
Самсы, шурпы, лепешек и лагмана,
Манты, кукси, галушки, бешбармак,
Чанахи, лобио, долма, фаршмак,
Немецкие сметанка и каймак —
Все это был неповторимый смак.
