Из повести «БАРОН ЖОЛТОК»
— Прошу вас, господа, ожидайте здесь. Государь скоро примет вас, — двухметровый офицер в форме кавалергарда рукой предложил жандармским генералам занять два стула у малахитового камина. Приемная, открывающая ряд личных комнат Императора, расположенных на первом этаже правого флигеля дворца, была пуста. Возможно, Царь Николай только что приехал в Царское Село из Петрограда. Генерал Личной Свиты Его Величества Владимир Джунковский и тот, кого ему пришлось сопровождать на встречу с Государем, оказались здесь первыми посетителями.
Генерал-майор Миткевич-Жолток был здесь впервые. Странное дело — несколько лет учился в Санкт-Петербурге — сначала в 3-м Военно-Александровском училище, а затем в престижной Александровской Военно-юридической академии, да вот в Царском Селе, к своему стыду, так и не побывал.
В городе Петра многое носит имя Александра. Вот и Царь Николай в последние годы со своей семьей предпочитал жить в Александровском дворце. Именно сюда, в Царскосельский императорский дворец, который еще именовали Новым, съезжались министры, знатные вельможи, послы, приглашенные Главой Дома Романовых на совещания и личные аудиенции. Джунковский бывал здесь не раз. Пока Николай Антонович рассматривал картины, фотографии в серебряных рамках, люстру, подставки для старинных ружей и знамен, Владимир Федорович вполголоса продолжал дружескую беседу с офицером-кавалергардом, видимо, служившим в личной охране Императора.
Неожиданно одна из створок коридорной двери распахнулась и в приемную вошел Государь. Будто приветствуя Русского Царя, забили каминные часы.
Император никогда не держал при себе личных секретарей. Все свои встречи он вел и протоколировал сам. Даже своих гостей, ожидавших в приемной, часто приглашал к себе сам. Вряд ли кто из монарших особ до и после него был столь обязателен и педантичен.
Николай II подошел к Джунковскому и протянул ему руку. Помощник министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов ответил Царю крепким мужским рукопожатием и представил своего спутника.
— Я приглашаю вас в новый кабинет. Следуйте за мной, господа! — хозяин дворца провел гостей в Парадный кабинет. Это было место заседаний Совета министров, представления депутаций и комиссий. Здесь Император любил играть в бильярд с Великими князьями и офицерами Свиты.
Предложив гостям сесть, Николай сам расположился в углу дивана. Над ним висел портрет Императора Александра III кисти Валентина Серова. Отец хозяина кабинета был изображен на маневрах — с рапортом в руке.
— Господа, я пригласил вас для того, чтобы вы мне подробно рассказали о стихии, которая обрушилась на нашу Москву. Надо ли объяснять, насколько разрушительными могут быть последствия таких массовых волнений. Жертвы, поджоги — и это все происходит в тылу, в самом сердце России. Обстановка на фронтах не позволяет мне думать, что речь идет о случайности или безумном порыве масс. Я хочу знать все, и в мельчайших подробностях, и не из донесений моего министра, а от вас как от непосредственных свидетелей. Николай Антонович! Генерал Джунковский предупредил меня, что рапорт дадите вы. Прошу, но только не вставайте!
Генерал Миткевич-Жолток достал из портфеля нужные ему для доклада Императору записи, составленные им еще в поезде.
— Ваше Величество! Я подготовил подробный рапорт. Не знаю, насколько вас интересуют детали реконструкции этих событий, но я попытаюсь восстановить для вас их последовательность.
Прошу вас!
— Первая толпа с национальными флагами появилась 27 мая сего года около 10 часов утра. Люди шли по Крымскому мосту с вашими портретами и с пением гимна. Толпа эта, численностью около 2000 человек, прошла через Калужскую площадь и Серпуховскую заставу к фабрике Рябова. Там к ней присоединились рабочие этой фабрики; после чего все пошли к Даниловской мануфактуре. Здесь манифестанты простояли около трех часов. Когда же рабочие Даниловской мануфактуры прекратили работы и вышли им навстречу, то вся масса — около восьми тысяч человек — направилась в Кожевники.
— Подумать только, стояли три часа и ждали своих товарищей!
— Точно так! Хочу обратить ваше внимание, что по пути к этой массе людей присоединялись рабочие попутных фабрик, ремесленных заведений, а также праздно гулявшая по улице публика. Пьяные тоже наблюдались, но никаких бесчинств толпа себе не позволяла. Все было пристойно, по крайней мере, до тех пор, пока эта масса людей не подошла к фабрике Цинделя...
— Ситценабивной мануфактуре Эмиля Цинделя, Государь! — встрял Джунковский.
— Владимир Федорович, пусть Николай Антонович сам рапортует. У меня еще будет возможность задать вопросы и вам, — Николай достал сигарету из золотого портсигара, раскурил ее и положил пепельницу подле себя на диване.
Полицеймейстер недовольной украдкой бросил взгляд на Джунковского, отложил бумаги на журнальный столик поверх газет, а портфель поставил на пол.
— Администрация фабрики Цинделя, несмотря на совет пристава отворить ворота, этого не сделала. Из толпы были выбраны авторитетные люди, и их впустили на фабрику. Они тут же заявили, что желают проверить, нет ли на фабрике германских подданных. Их пропустили и даже предоставили возможность пройти по фабричным корпусам. Между тем оставшаяся на улице толпа, которую явно разогревали провокаторы, продолжала волноваться. Она требовала открыть ворота.
Несмотря на мои уговоры и на противодействие наряда полиции, многие из толпы стали перелезать через ворота во двор. Вот там-то они и были встречены управляющим фабрикой Карлсеном. Он проявил себя довольно агрессивно, пошел против них и даже начал наносить им удары. Перелезшие через ворота сумели открыть их, и вся толпа ворвалась в фабричный двор. Карлсен испугался и бросился бежать в контору. Там его догнали и принялись бить. Другие громили контору. Пристав подполковник Эклон выбежал на улицу, чтобы взять городовых на помощь, но его самого пришлось выручать. Толпа окружила его и стала наседать, якобы он поранил ножом одного из них. После довольно-таки эмоционального моего объяснения с демонстрантами в конце концов удалось успокоить наиболее рьяных. Я от греха подальше усадил подполковника Эклона в автомобиль, и, пока наряд полиции сдерживал натиск, мы сумели выехать за ограду. Тем временем толпа вынесла избитого Карлсена на улицу, но наряд полиции смог отбить Карлсена и втащить его в садик соседнего владения Бахрушина. Я же, вывезши раненого подполковника на Кожевническую улицу, возвратился назад. Поставив в садике возле избитого Карлсена охрану, я отправился в толпу. Одновременно со мной на место происшествия прибыл генерал Адрианов.
— С его приездом бесчинства прекратились?
— На какое-то время — да. Поначалу масса слушала увещевания градоначальника и слушалась. Видя ее успокоение, Александр Александрович сам успокоился и решил уехать. Тем временем со стороны Кожевнической улицы появилась новая многочисленная толпа. Она бросилась в садик владения Бахрушина, схватила Карлсена и потащила его к Москве-реке. Когда мне об этом сообщили, я с прибывшими приставами, пешим и конным нарядом сразу же направился к реке. В это время в плававшего уже Карлсена бросались камнями. Старший городовой Думчев, вскочив в воду, хотел было вытащить Карлсена, но тот стал отбиваться от него и поплыл на середину реки. Там его подобрали двое городовых. Лодка, которую им удалось найти, была ветхой и без весел.
— Где вы в это время находились?
— Возглавляемый мной наряд полиции сумел отогнать толпу на значительное расстояние от берега, и лодка с Карлсеном могла бы уплыть, если бы не дала течи. Но так как лодка стала погружаться в воду, то городовым пришлось пристать к противоположному берегу, очень крутому. К месту, где она пристала, сбежалось человек пятьдесят подростков, детей и женщин. Озлобленная толпа стала метать с этого крутого берега камни в лодку. На берег в это время прибежала дочь Карлсена — сестра милосердия. Несчастная девушка упала перед рабочими на колени, умоляя пощадить ее отца. Рабочие ее не слушали, и нам в конце концов пришлось спасать и ее. Тем временем лодка быстро наполнилась водою, Карлсен выпал из нее и, видимо, ушибленный крупным камнем, потерял сознание и пошел ко дну. Было это в шестом часу дня... Бывшие с ним городовые, находясь внизу крутого берега, защитить Карлсена не смогли. Я с приставами подполковниками Косоротовым и Танасюком поехал через Симоновский мост. Мы пытались спасти Карлсена, но не успели доехать, как он погрузился окончательно в воду. Городовые пытались вытащить его, но найденные на месте двухсаженные шесты дна не доставали.
— Это ужасно, когда люди теряют свой человеческий облик!
— Пока одна толпа бесчинствовала над Карлсеном, другая заполнила всю Дербе-новскую набережную и прилегающие улицы и переулки. Схваченные погромщиками четыре лица с иностранными фамилиями находчивостью моих приставов были спасены. Подчиненные заявили, что арестовывают иностранцев по подозрению в шпионаже и отправляют их в участок. Толпа в эту легенду поверила и успокоилась. Но приблизительно через час тут появилась из Кожевнического переулка новая толпа манифестантов, которая вела владельца фабрики Вебера с криками «Топи его!»
— Такое впечатление, что толпы лезли из каждой подворотни?
— Мне тогда казалось то же... Приставу Полякову с околоточными надзирателями и городовыми удалось отбить Вебера. Он объявил толпе, согласно нашей новой легенде, что якобы поведет его в участок для ареста. Почти в то же время еще одна колонна появилась возле фабрики Винтера на Кожевнической улице и начала громить квартиру и контору. Конный наряд разогнал толпу на улице, а пеший задержал в квартире и во дворе 63 разбойника. Вскоре туда прибыл генерал Адрианов. По его приказанию погромщики были заперты в помещении фабрики. В одиннадцатом часу вечера, когда наряд возле фабрики Винтера был усилен конными жандармами и пешими городовыми, к фабрике Винтер двинулась громадная толпа с целью освободить задержанных лиц. Под моим руководством толпа эта была отогнана нарядом частью на Саратовскую площадь, частью в Гусятников переулок, несмотря на ряд камней, которыми были осыпаны как конный наряд, так и мы.
— Нескончаемое насилие!
— Да, вы правы, Государь! Разрешите продолжить?
— Продолжайте. Я вас внимательно слушаю.
— Часов с 8 вечера возле Управления участка на Пятницкой собралась огромная толпа. Она буквально запрудила улицы и проезды. Я же в сопровождении пристава Диевского и Косоротова поехал к фабрике Шрадера. Оттуда были получены тревожные вести. С собою мы взяли 5 конных городовых, ибо большего числа взять было нельзя. Обстановка заставляла оставить конные наряды для охраны как Управления на Пятницкой, так и винного спирта на заводе Гевартовского.
В Садовниках возле фабрики Шрадера стояли рабочие этой фабрики. Они объявили, что сына их хозяина Романа Робертовича Шрадера толпа повела топить. Они просили его спасти. Однако на мой вопрос, не осталось ли кого-либо из семьи Шрадеров или других лиц с немецкими фамилиями, шрадерские рабочие ответили, что таких лиц нет. Тогда мы поехали догонять толпу и, пробившись сквозь нее на Валовой улице, возле Малого Краснохолмского моста, поехали впереди нее.
— Вот как? Интересно.
— Да, нужно было дать толпе привыкнуть к присутствию полиции, установить с ней, так сказать, психологический контакт. Сначала толпа вела Шрадера по направлению к участку спокойно, но когда поравнялись с углом Бахрушинского проезда, ближайшие к Шрадеру люди стали бить его. Я приказал, чтобы конные городовые окружили Шрадера, и шагов пятьдесят он прошел, не подвергаясь побоям. Но затем забежавшие вперед люди вновь набросились на Шрадера. Несмотря на то, что конные городовые пустили в ход нагайки, они были оттеснены от Шрадера, и тот упал на землю. Тогда я, подполковник Косоротов и коллежский советник Диевский подбежали к Шрадеру. Мы подняли его и под руки повели дальше, уговаривая толпу прекратить побои. Но ближайшие к Шрадеру продолжали бить и его, и нас. Некоторые же кричали, чтобы нас не били, мол, уговор у них был — полицию не бить.
— Это значит, что зачинщики и заводилы все-таки опасались более решительных мер со стороны полиции?
— Несомненно, Государь! Я изначально настаивал на избирательном применении насилия как к организаторам погромов, так и к наиболее радикальным элементам в толпе, но приказ я так и не получил. Потому насилие применялось не к погромщикам, а к полиции и тем гражданам, коих мы пытались спасти. Я хотел бы вернуться к эпизоду со Шрадером...
— Да, прошу вас, генерал!
— При повороте с Валовой улицы на Зацепский проезд к Управлению участка бывшие тут люди также бросились бить Шрадера и его защитников. Шрадер вновь был повален на землю. Возле автомобиля, стоявшего у подъезда Управления участка, Шрадер упал на землю без чувств. Некоторое время, несмотря на все наши усилия, Шрадера нам не удавалось поднять, но затем Диевский и Косоротов и околоточные надзиратели, невзирая на противодействие прорвавшейся из-за цепи полиции кучки людей, втолкнули Шрадера в автомобиль. Я встал на подножку автомобиля на противоположной стороне и тащил его за руки в глубь автомобиля. Когда Шрадер был уже в автомобиле, конные городовые нагайками расчистили дорогу. Наш автомобиль тронулся. Я так и остался на подножке, прикрывая своей спиной Шрадера от камней. Несколько негодяев вскочили на подножку, но были ловко стащены ротмистром Килярским и коллежским советником Диевским на мостовую, а наш автомобиль, повернув за угол на Зацепу, умчался под градом камней.
— Ужасная картина. Невыносимо думать, что все это происходило в нашей Москве!
— Пока все это происходило, у фабрики Шрадера появилась новая толпа. Пользуясь отсутствием полиции, негодяи схватили сестру владельца фабрики Бетти Энгельс, жену директора Эмилию Янсен, сестру его Конкордию и тещу его же Эмилию Штолле и двух из них сбросили в водоотводный канал, где они утонули. Две другие были избиты настолько, что одна умерла на месте, а другая — по доставлении в Голицынскую больницу.
— Эти четыре женщины были бы спасены, Государь, если бы рабочие фабрики Шрадера при моем опросе сообщили об их присутствии. Нетрудно и недолго было бы вывезти их на автомобиле за Устьинский мост, а потом уже ехать спасать Романа Шрадера. Нам очень жаль, что они погибли... Погром на фабрике Шрадера был приостановлен около десяти часов вечера нарядом конных жандармов. Окончательно же буйствовавшая возле фабрики Шрадера толпа была разогнана около полуночи, когда я вернулся туда с освободившимся от фабрики Винтера значительным конным нарядом. Когда все уже успокоилось, то задержанные на фабрике Винтера под усиленным конвоем были отправлены в Рогожский полицейский дом.
— Почему именно туда?
— Обычно мы там арестантов не держим. Потому я и рассчитывал, что нам удастся тайно удержать их там от штурма и насильственного освобождения. По крайней мере, до прибытия в город армейских подразделений или просто до естественного затухания погромов.
— Удержали?
— Удержали, Государь! Войска прибыли в Москву 29 мая. Примерно между 7 и 8 часами утра.
— Насколько это помогло восстановить порядок?
— Погромы не стихали, но присутствие войск и ожесточение полиции произвели на массу погромщиков необходимое воздействие.
— Скажите, генерал, стянутые к Москве войска принимали какое-либо непосредственное участие в рассеивании толп?
— Никак нет, Ваше Величество! Войска в рассеивании толп участия не принимали, а лишь выходили к тем местам, где действовали наряды полиции.
— Что вы скажете о поведении градоначальника во время этих событий?
— Я генералу Адрианову многим обязан по службе. Не мне, Государь, давать оценку его действий, поймите меня правильно.
— Извольте быть со мной откровенным! Я же не спрашиваю вас о чувствах, кои вы можете питать к вашему непосредственному начальнику. Меня интересует, соответствует ли его поведение сложившейся в городе обстановке?
— Государь, генерал Адрианов был уверен, что поведение толпы не выльется в насильственные действия. Я испрашивал его согласия на применение казаков и конных нарядов полиции еще в первые часы волнений, но градоначальник надеялся на то, что под воздействием его увещеваний ситуация разрешится мирно. Считаю ошибкой градоначальника то, что он попытался возглавить шествие к генерал-губернаторскому дому. Его присутствие в толпе смутило гражданские власти, лишило полицию возможности действовать решительно. У нас были все резоны опасаться за жизнь генерала Адрианова. Александр Александрович — храбрый и благородный человек, но в обозначенной ситуации вел себя весьма доверчиво к агрессивно настроенной массе.
— Присутствующий здесь генерал Джунковский довел до меня суть предъявленных вам претензий. Вы, как я полагаю, успели ознакомиться с требованием прокурора Московского окружного суда по отстранению вас от должности?
— Так точно, Государь!
— Готов изложить обстоятельства дела, тем более что без них картина происшедших в Москве беспорядков могла бы показаться вам неполной.
— Продолжайте!
— Речь идет о событиях следующего дня, то есть о 28 мая, за день до ввода войск в Москву.
— Да, я понял.
— Как я вам только что докладывал, около часу ночи на 28-е мая мною было сделано распоряжение об отправке 63 разбойников, задержанных по приказанию градоначальника во дворе фабрики Винтера, в Рогожский полицейский дом. Обычно там задержанные в районе Замоскворечья не содержатся. Мы провели по улицам означенных лиц настолько скрытно, что рабочие и другие обыватели Замоскворечья целый день 28 мая не знали, куда помещены арестованные люди. Сделав упомянутое распоряжение, я поехал к градоначальнику с докладом. Вернулся же я в свою квартиру около 3 часов ночи. По телефону я передал приказание о том, чтобы с 6 часов утра все свободные городовые и околоточные надзиратели находились при Управлениях участков и чтобы проживающие на фабриках и заводах лица с немецкими фамилиями были предупреждены об опасности, которая может им грозить. В 6 часов утра я проверил по телефону, исполнено ли мое приказание, и сделал распоряжение об отправке в назначенные места конных нарядов. Интересуют ли вас, Ваше Величество, сии подробности?
— Продолжайте, Николай Антонович!
Джунковский одобрительно закачал головой, показывая Миткевичу-Жолтку, что именно на подробное повествование Царь и рассчитывает. Император считал для себя необходимым вникать в детали, разумно считая, что в них-то «и таится дьявол». Джунковский же был заинтересован в скорейшем завершении прокурорской и сенатской проверок деятельности московской полиции. Сновавшие по коридорам здания московского градоначальника подлые людишки из прокуратуры изрядно ему надоели, да и сам Миткевич-Жолток вызывал в нем искреннюю и уже ничем не скрываемую симпатию. Жандарм понимал, что во всей Российской Империи есть только один человек, во власти которого — остановить возможное судебное преследование московских полицейских чинов, сделавших, по сути, все от них возможное для усмирения взбунтовавшейся московской черни. Этим человеком был сидящий по его левую руку Царь Николай, и Джунковский желал, чтобы докладчик произвел на него серьезное и приятное впечатление. Джунковский болел за Миткевича-Жолтка всей душой и даже не замечал, как его волнение и подергивание себя за ус все более становилось заметным Государю. Впрочем, Царь не хотел сбивать рапорт полицеймейстера и сосредоточил все свое внимание на излагаемых им и до сих пор неизвестных ему фактах.
— Около 7 часов утра мне было доложено, что рабочие фабрики Товарищества Рябовской мануфактуры, в числе около 600 человек, вышли с фабрики с вашим портретом и с национальными флагами. Было также передано, что с пением гимна и молитвы они направились к фабрике Даниловской мануфактуры и что, не приступивши к работам, рабочие этой фабрики ищут немцев.
— Лучше бы они их на фронте искали!
— Так точно! ...Вызвав к Серпуховской заставе 20 конных городовых от 3-го отделения, поехал туда с приставом Диевским и встретил у заставы многочисленную толпу. Она вела 10 человек немцев-эльзасцев. Опасаясь, что пока эльзасцев доведут до Управления участка, они будут избиты до смерти, я объявил, что арестую их тотчас же и с конвоем отправлю в пересыльную тюрьму. Эльзасцы были переданы полиции. Исключительно для их собственной безопасности действительно они были отправлены в означенную тюрьму, причем в заранее приготовленной арестантской карете. Дав необходимые указания исполнявшему обязанности пристава, я поехал на Электрическую станцию Общества 1886 года. Оттуда были получены известия тревожного характера. Я приказал 20 конным городовым переехать от Серпуховской заставы на эту станцию. Дорогою, сворачивая с Кузнецкой улицы на Пятницкую, я увидел толпу у ворот Пятницкого полицейского дома и, остановившись, пошел к ней. Как оказалось впоследствии, толпа эта до моего приезда была встречена приставом подполковником Танасюком. Ему-то она и предъявила требование об освобождении арестованных накануне 63 рабочих. Пристав объяснял, что здесь никаких рабочих, мол, нет, и где они содержатся, ему не известно. Вместе с тем пристав разъяснил толпе, что освобождение этих арестованных зависит от недавно назначенного на Москву Вашим Высочайшим указом князя Юсупова и судебных властей, а не от полиции. Мне показалось, что толпа начала сдаваться на убеждение пристава, так как голова ее стала выходить на Пятницкую улицу. Как раз в этот момент к Пятницкому полицейскому дому подъехал и я. Но тут от Серпуховских ворот по Пятницкой улице подошла новая толпа, еще более многочисленная, чем первая. Теперь уже ими ко мне были предъявлены требования освободить задержанных накануне 63 человека или сказать, где они находятся. Я увещевал толпу не производить насилия, что мне и удалось отчасти, так как бывшие впереди начали продвигаться к Климентовскому переулку. Однако значительное число людей рассыпалось по двору и продолжало требовать освобождения арестованных. Некоторые из них кричали, чтобы выдали им немцев-шпионов. Я вошел в Управление участка и приказал вызвать по телефону конный наряд от Серпуховской заставы.
— Где в то время находился генерал Адрианов?
— Градоначальник как раз прибыл на место и потребовал меня и пристава к себе. Мы вышли на улицу, на угол Климентовского переулка, и стояли возле градоначальника, пока он убеждал толпу, что своею властью он не может освободить арестованных, а это зависит от главноначальствующего и прокурора Московского окружного суда. Могу подтвердить, что бывшие на улице поверили Александру Александровичу и двинулись было к Чугунному мосту. Генерал Адрианов сразу же уехал. Но бывшие во дворе не слыхали его убеждений и продолжали наседать на помощника пристава Барабаша. Они угрожали ему произвести разгромы арестантского корпуса. Некоторые из толпы влезали на крышу этого корпуса, стараясь проникнуть на чердак. Я увидел это, когда проводил градоначальника и с приставом подполковником Танасюком и коллежским советником Диевским вошел во двор Пятницкого полицейского дома.
К этому времени туда успела ввалиться еще одна толпа. Впереди нее женщина несла банку с заспиртованным недоноском и кричала: «Вот как немцы избивают детей!»
— Боже, спаси!
— Пристав подполковник Танасюк стал разъяснять толпе, что заспиртованный недоносок есть препарат для научной цели. Я же с приставом Диевским пробился к арестантскому корпусу. В это время выделенные толпою человек 20–30 проверяли арестованных. Сюда же через 2–3 минуты пришел пристав Танасюк, с которым мы убедили проверявших выйти во двор, что они и исполнили. Именно тогда нами был обнаружен побег 6 лиц, содержавшихся в полицейском доме. Воспользовавшись суматохою, они скрылись. Эти лица либо ожидали отправления в Сыскную полицию, либо отбывали арест за торговлю вином. Толпа, убедившись, что ни арестованных рабочих, ни немцев в Пятницком полицейском доме нет, стала расходиться. Когда прибыл конный наряд, во дворе оставались незначительные кучки людей.
— Так что же все-таки там произошло, и как могло подобное случиться, генерал?
— Как я выяснил впоследствии, допуск депутации от толпы к арестантским камерам произошел при следующих обстоятельствах. Помощник пристава Барабаш был окружен плотным кольцом озлобленных людей. Долгое время он пытался убедить их уйти со двора, и только видя, что арестантскому корпусу угрожает опасность и слыша крики: «Генерал приказал открыть камеры!», он, не имея возможности проверить основательность этих криков, предложил дежурному помощнику смотрителя идти к камерам и взять с собою ключи.
— Ловко они это с ним проделали!
— Камеры были открыты. При этом помощник пристава Барабаш был оттиснут к пожарным сараям. Толпа намеревалась их ломать, заподозрив, что арестованные накануне рабочие спрятаны там.
— Что это были за люди? Эти, которым удалось бежать? Политические?
— Четверо сидели за незаконную торговлю вином на улице, один — злостный мелкий должник-пьяница, и шестой — крестьянин, затеявший в кабаке ссору.
— Гм. Мне доложили, что побег был осуществлен группой революционно настроенных людей, можно сказать, зачинщиков погромов.
— Никак нет. Это были люди, задержанные еще за пару дней до беспорядков и по тем основаниям, что я только что вам доложил. Люди социальных низов, допустившие незначительные правонарушения. Так вот. Я не отдавал распоряжения допустить депутацию от толпы проверять этих арестованных и не знал о проверке, пока не пробился к арестантскому корпусу. Почему из толпы кричали, что «генерал разрешил произвести проверку!» и кого подразумевали под словом «генерал», меня или градоначальника, я не знаю. Если бы я и пристав подполковник Танасюк успели бы подойти к арестантскому корпусу ранее, то не допустили бы толпу в камеры. Побега 6 арестованных тогда бы не было. Но мы сочли своею обязанностью не оставлять градоначальника одного среди ожесточенной массы людей ввиду опасности насильственных против него действий. Они могли последовать от окрика какого-нибудь хулигана, как это было накануне в отношении пристава подполковника Эклона, о чем я уже вам, Государь, докладывал.
— Бог с ними. Какие конкретные указания поступали вам от Адрианова?
— Согласно приказанию градоначальника 28 мая главное внимание полиции 4-го отделения было обращено на охрану Электрической станции и Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке, где в то время находилась Великая княгиня Елисавета Феодоровна.
— Несчастная княгиня так натерпелась!
— Государь, Елисавета Феодоровна ни на минуту не теряла присутствие духа. Я несколько раз справлялся о ней, пару раз лично посетил обитель. Она мужественная женщина. На этой последней улице я находился с 3 часов дня и отлучался лишь к Якиманскому полицейскому дому, когда туда приходила большая толпа. В прочие же места я не выезжал, ограничиваясь распоряжениями по телефону, ввиду имевшихся сведений о намерении рабочих произвести погром на Большой Ордынке. Сведения эти были верные, так как означенное намерение пытались осуществить одна за другою целых 3 толпы не только на 28, а 29 мая утром, когда они были рассеяны нарядом полиции под моим руководством.
Ко всему изложенному мной, Государь, необходимо добавить, что я не держал с утра наряда полиции во дворе Пятницкого и Якиманского полицейских домов, так как наряд этот мог быть взят только из Рогожских участков. Но их нельзя было ослаблять вследствие нахождения в Рогожском полицейском доме 63 задержанных накануне во дворе фабрики Винтера. Да я и не ожидал ожесточенного нападения ни на Пятницкий, ни на Якиманский полицейские дома, в которых не содержалось ни рабочих, ни немцев, а ожидал, что толпа явится требовать освобождения арестованных в Рогожский полицейский дом. Относительно его охраны мною и были приняты соответствующие меры. Правда, в Пятницком полицейском доме 28 мая было свободных 10 служителей, но они, как и все вообще служители полицейских домов в Москве, будучи людьми малорослыми, малосильными, не могли противостоять тысячной толпе. Вызванный же мною конный наряд хотя и шел на рысях от Серпуховской заставы, но прибыть своевременно не мог.
Положительные результаты деятельности моей и чинов полиции были следующие. 28 мая мы спасли от избиения толпою 24 человека. Кроме сего, нами были предотвращены погромы и пожары во многих местах. Мы также выполнили две важнейшие и лежавшие на нас задачи, а именно: Электрическая станция Общества 1886 года была охранена от разгрома, а Марфо-Мариинская обитель находилась в безопасности от бесчинствовавших толп. Что было сделано полицией 4-го отделения накануне 27 мая и на другой день 29 мая, я вам, Государь, уже подробно изложил.
— Ваш подробный рассказ, генерал, лишь только укрепил меня во мнении, что все сие движение толп было хорошо продумано и организовано. Как следует из рапорта, рабочие некоторых мануфактур проявляли необходимое терпение, чтобы дождаться своих товарищей с соседних фабрик, и уж потом выступать единой массой. Сие есть знак тревожный, господа.
Император повернулся к жандарму.
— Генерал Джунковский, вам я поручил провести должное расследование обстоятельств погромов, направленных против наших подданных германского и эльзасского происхождения. Хочу знать ваше мнение о действиях генерала Миткевича-Жолтка по наведению порядка в центре города. Вы сейчас слышали то же, что и я, но в отличие от нас могли подробно заслушать и изучить позицию стороны обвинения. Так каково ваше мнение?
— Ваше Императорское Величество! Считаю действия полицмейстера 4-го отделения города Москвы вполне соответствующими сложившейся обстановке. Полиция действовала в отсутствие приказа по применению силы, без поддержки казачьих частей, которым было запрещено вмешиваться. Сия вина целиком лежит на градоначальнике генерал-майоре Адрианове. Прошу вашего согласия на отстранение генерала Адрианова от должности. Также позвольте мне выказать свою уверенность в необходимости провести дополнительное расследование обстоятельств бесчинств и поджогов с целью выяснения личности зачинщиков беспорядков. Что же касается присутствующего здесь генерал-майора Миткевича-Жолтка, то ходатайствую, Государь, о его поощрении. Ваша милость в отношении Николая Антоновича вызовет поддержку среди полицейских чинов Москвы, ибо никто не сомневается в личной храбрости и умелом руководстве им московской полицией в столь опасной и непредсказуемой обстановке.
— Идет война, Владимир Федорович, и я не думаю, что в результате майского разгрома нашей древней столицы мы можем говорить о чьем-либо геройстве. Однако в одном, пожалуй, вы правы. Вы, генерал-майор Миткевич-Жолток, действовали в чрезвычайно сложных обстоятельствах, противостоя многотысячной толпе. Я благодарю вас за все, что вам удалось сделать. Однако я принял решение о смене всего руководства московской полиции, а с ним и градоначальника. Градоначальствующему генерал-губернатору князю Феликсу Феликсовичу Юсупову мною поручено представить на сей счет свои предложения. Вы же, Николай Антонович, без промедления отправляйтесь на фронт. Обстановка там тревожная. Ваш опыт работы в полиции и военной прокуратуре придется там как нигде кстати. Вы возглавите один из Головных эвакуационных пунктов Западного фронта. Наведите там порядок в кратчайшие сроки. Прощайте же, господа!
Император встал и слегка поклонился своим гостям, давая понять, что разговор окончен.